Юрий Рытхэу - Любовь
Никакого особого обряда по этому случаю не было. У бедных семей не было обычая торжественно отмечать женитьбу.
Айе души не чаял в Умкэнэу, но, как это полагалось исстари, не выказывал своих чувств. Лишь в темноте полога, когда не было ни взглядов, ни слов, чувства эти обретали реальность. Соприкосновение разгоряченных тел создавало новый, огромный, волшебный мир, который не нуждался в словах. Иной раз с ощущением некоторой неловкости Айе где-нибудь на охоте вдруг обнаруживал, что с тоской думает об Умкэнэу, вспоминает ее теплое, предутреннее дыхание.
Айе надеялся, что со временем это у него пройдет, он будет относиться к жене как все — как соседи, сверстники. Но с годами чувство у Айе росло и крепло, словно в груди зажегся постоянный, ровно горящий и никогда не гаснущий огонек.
Пошли дети. Умерли один за другим родители, проторив новую дорогу на священный холм, где белели кости похороненных по древнему обряду.
О своих чувствах и переживаниях ни Айе, ни Умкэнэу за всю свою долгую жизнь не сказали друг другу ни слова. Не только потому, что такого не водилось в народе, а скорее оттого, что в этом не было никакой надобности.
Впоследствии Айе начал догадываться, как называется это чувство, связавшее навеки его и Умкэнэу. В книгах и в кино о любви говорилось очень много. Порой не оставалось ни слова для других, тоже важных дел. Именно это обстоятельство вызывало большое сомнение у Айе, он не мог отнести свое счастье к тому, что называлось любовью.
Айе еще раз прищурившись посмотрел на солнце. С каждым днем уменьшается светлое время. Недели через две солнце будет подниматься над горизонтом часа на два, не больше. А потом наступят долгие сумерки. Умкэнэу будет ждать его у яранги, время от времени светя электрическим фонариком. В молодости она зажигала мох в плошке с тюленьим жиром и широко распахивала дверь в чоттагине, чтобы пламя отражалось на снегу и служило путеводной звездой возвращающемуся с моря охотнику. И Айе чувствовал издали излучающее тепло жены, ее тревожное ожидание.
Интересно, почему это вдруг вспомнилось именно теперь, сегодня? Может быть, оттого, что пришло время подумать и об этом?
Сумерки уже сгустились так, что дальше строгать не было смысла: можно испортить будущий полоз.
Айе убрал инструменты и посмотрел на небо. Жаль, конечно, что Теплов не прилетел, но что делать: глупо сетовать на изменчивость северной погоды.
За вечерней трапезой Айе молчал, заново переживая неожиданное воспоминание. Иногда он кидал пытливый взгляд на жену, словно отыскивая в ней черты той, которая покорно пошла вместе с ним на мягкие тундровые травы.
Умкэнэу чувствовала что-то новое, незнакомое в настроении мужа, и это вызывало у нее смутную тревогу.
Перед сном Айе долго крутил приемник. Послушал последние известия, потом поймал Анадырь, голос чукотского диктора. Выключив приемник, Айе принялся за чтение. Но что-то не читалось. Вспомнил, как его унесло на льдине. В общем-то, с каждым морским охотником случалось такое. Айе вышел на твердую землю на седьмой день. А когда пришел в селение, Умкэнэу, вопреки обычной сдержанности, кинулась ему на шею и смочила все его обмороженное лицо горячими слезами радости.
Айе аккуратно положил книгу, запомнив номер страницы, и вдруг неожиданно для самого себя окликнул жену:
— Умкэнэу!
— А?
— Знаешь, Умкэнэу, сегодня мне не дает покоя одна мысль… Не знаю даже, как тебе и сказать…
— Что такое? — встревоженно спросила жена, подумав тут же: не заболел ли старик?
— У нас все-таки была любовь, — тихо сказал Айе, произнеся последнее слово по-русски.
— Любовь? — переспросила Умкэнэу.
— Что-то близкое к этому, — торопливо ответил Айе. "Погода испортится", — подумала про себя Умкэнэу. Так бывало всегда, стоило старику заговорить о чем-нибудь необычном и малопонятном. Вот так недавно было, когда он рассуждал о том, что люди стали делать много мусору и загрязнять природу. Попрекал жену, что она пускает сор по ветру, тундру портит. Умкэнэу не отвечала на его слова, полагая, что все это пустое. Но когда Айе прочитал ей статью из журнала о катастрофе танкера, о птицах со склеившимися крыльями, об огромных кучах дохлой рыбы, ей стало страшно. Всю ночь ее преследовали кошмары, а под утро она проснулась от шума пурги. Метель продолжалась четыре дня.
Почему вдруг Айе заговорил о любви? Это что-то новое. То все рассуждал о научном или о политике, а тут — о любви. Может быть, оттого, что давно не видел других людей? Надо будет уговорить его съездить в поселок, повидаться с детьми, понянчить внуков. Умкэнэу любила эти поездки. Не потому, что ей не нравилось здесь. В этих гостеваниях главная прелесть была в том, что они в любое время могли вернуться сюда, в эти места, которые связаны с самыми дорогими воспоминаниями.
Порой, когда Айе охотился в море или уходил в тундру, Умкэнэу бродила по косе и воссоздавала в памяти исчезнувшее селение, свою ярангу. От нее остались лишь большие круглые камни, которые удерживали жилище на земле во время урагана. Ветер давно смел сухой мох, на котором настилали пол из моржовых кож, выветрил все жилые запахи. Лишь приглядевшись, можно было увидеть очаг — закопченные, прокаленные камни.
На стороне косы, обращенной к морю, виднелись полуразрушенные стены бывшей школы. Каждый раз, даже теперь, когда большая часть прожитого осталась позади, подходя к этим стенам, побелевшим от ветров, дождей, снега и соленых морских брызг, Умкэнэу чувствовала волнение. И тотчас в памяти отчетливо вставало, как она впервые по-новому взглянула на Айе. И чтобы не показаться в его глазах смешной, она с необыкновенным усердием училась грамоте и русскому языку. И книг прочитала она не меньше, чем муж, только не признавалась ему в этом, считая, что нельзя лишать мужчину чувства превосходства. А какой был день в мягких тундровых травах на берегу озера! В этот день Умкэнэу поднялась на вершину счастья и, несмотря на ветер и снег, дожди и ураганы, крепко держится на ней.
Умкэнэу засыпала с тревогой.
Ночью шум ветра разбудил ее, и она с неожиданным облегчением вдруг подумала: "Ну вот, так и знала: пурга".
Стараясь не разбудить мужа, она осторожно выскользнула из полога.
В лицо ударило снегом и ветром. Отцепляя по одной, перевела всех собак в чоттагин. Потом ощупью нашла распяленную на снегу нерпичью шкуру и принялась выдергивать колышки. И тут она почувствовала рядом мужа. Айе молча помог принести шкуру в чоттагин.
Забравшись под теплое оленье одеяло и чувствуя, как тепло возвращается в остывшее тело, Умкэнэу снова вспомнила слова мужа о любви. И, засыпая под усилившийся вой ветра и хлопанье моржовых кож по крыше, она подумала: "А может, это действительно любовь?"
