Виктор Курочкин - Товарищи офицеры
Крамаренко, уткнувшись носом в подушку, смачно жевал.
«Вот жрет, свинья», — подумал Пашка, подумал без злобы, но с огромной завистью. «Попросить, что ли, еще?» — подумал он, но просить не стал, а отправился в уборную.
Васин докурил цигарку и умышленно бросил мимо урны на пол. Теленков, как дежурный, обязан был взять разгильдяя на карандаш и доложить о безобразии курсанта старшине Горышину, но он только сказал: «Ну и скотина же ты, Васин», — и плюнул.
Сачков сидел на подоконнике и курил. Рука, в которой он держал окурок, была заголена по локоть, и на локте отчетливо выделялся розовый рубец раны… Сачков попал в училище из госпиталя. И первые дни в училище ходил с засученным рукавом, тем самым доказывая мелюзге вроде Васина, Теленкова, Малешкина и прочих, что они перед фронтовиком белогубая салага. Но после того, как Птоломей, у которого были насквозь прострелены обе щеки, грубо высмеял его, Сачков только изредка закатывал рукав гимнастерки. Пашка, подавив усмешку, сказал:
— А здорово тебя, Сачков, клюнуло… Где?
— Под Вязьмой, — живо отозвался Сачков и, боясь, что его не будут слушать, стал торопливо рассказывать, какие были бои под Вязьмой.
— Ладно, ладно, сто раз слыхал, — перебил его Пашка и протянул руку: «Дай-ка я брошу».
Сачков жадно стал глотать дым, так что цигарка вспыхнула синим пламенем и обожгла ему пальцы. Сачков, погасив огонь, протянул Пашке окурок — жалкий и обсосанный, в котором табаку-то осталось всего на ползатяжки… Теленков сердито швырнул окурок в унитаз и, чтобы на ком-нибудь сорвать злость, уставился на Васина.
— А я ведь, Васин, капну Горышичу. — Старшину Горышина в батарее звали Горышичем. — Перед присвоением званий это будет в самый раз.
— Ну и капай, — сказал Васин и, как больная собака, уставился в угол.
На Теленкова словно с небес свалилось вдохновение, и он принялся поучать Васина по всем правилам устава…
— Чему же ты, Васин, без трех минут офицер, будешь учить своих солдат, если ты сам за время пребывания в училище не научился соблюдать чистоту в уборной… А? Что же ты молчишь?
Васин поднял на Теленкова глаза, в них столько было боли, обиды и страха, что Теленкову стало жалко пария… Но он, подавив в себе жалость, монотонно, не повышая и не понижая тона, как это делал Горышин, продолжал наставлять:
— Вот ты, Васин, полтора часа провалялся; на нарах в ожидании ужина… Палец о палец не стукнул, чтоб позаботиться о своем самоусовершенствовании. Что должен был бы дисциплинированный курсант—выпускник офицерского училища делать? А? Не знаешь?.. Читать устав… Надо всегда помнить, курсант Васин, об уставе… Ложиться спать — читать устав, и поутру, от сна восстав, — опять читать усиленно устав… А ты что за это время, за полтора часа, сделал? Ничего… Окурок бросил на пол?.. Великое дело сотворил… Родила гора мышь…
— Ну хватит, товарищ сержант, — простонал Васин.
— Что хватит, курсант Васин? — закричал Теленков. — Как стоишь, разгильдяй?.. Встать… Руки по швам…
Васин вытянулся. Губы у него дрожали…
— Вы все поняли, Васин? — растягивая слова, грозно спросил Теленков.
— Так точно, товарищ сержант, — отчеканил Васин и, опустив голову, пробормотал: — Простите, больше не буду.
— Хорошо, на первый раз прощаю… Дай-ка закурить…
Васин торопливо вытащил из кармана кисет и всыпал в руку Теленкова чуть ли не горсть махорки.
— И ему тоже, — Теленков кивнул головой на Сачкова.
— Ну это уж дудки! — сказал Васин. Показал Сачкову кулак и пошел. Но у двери остановился, покачал головой…
— Ну и ловкачи же вы!..
Сачков с Теленковым захохотали.
— Таких жмотов, как Васин, наверное, во всем училище не сыскать, — сказал Сачков.
— А я любого жмота распалю до самой… Подход надо иметь к человеку, курсант Сачков… — И Теленков снисходительно похлопал Сачкова по плечу… Сачков, который был в два раза старше Теленкова, принял доверительность дежурного, как пряник…
Теленков вышел из уборной и увидел, что у дневального из рукава шинели, как из трубы, валил дым… Это уж было из ряда вон. На посту — курить!
— Ты что, Загнишеев?.. — Теленков выразительно постучал ему по лбу согнутым пальцем.
— А кто видит-то! — огрызнулся Загнишеев.
— Прекрати, идиот… Ты что, хочешь, чтоб Горышич нас снял с наряда? — Загнишеев послюнил палец, аккуратно затушил цигарку и глубоко запрятал ее в карман… Теленков прошелся еще три раза от бачка до тумбочки, постоял у окна, посмотрел на темный двор казармы. Одинокая лампочка на столбе качалась, и по мокрой траве скользило желтое маслянистое пятно.
— Боже мой, какая тоска!.. Хоть бы поскорее на фронт! — подумал Пашка. — Если будут оставлять в училище командиром учебного взвода… Ни за что… В ноги брошусь генералу, чтоб отпустили на фронт…
Дело в том, то фамилия Теленкова все эти месяцы висела в главном учебном корпусе на Доске почета. И в довершение всего он экзамены сдал на пятерки… Командир батареи Лобарев весьма прозрачно давал ему понять, что он может быть оставлен в училище в должности командира учебного взвода… Размышления Теленкова прервал голос Птоломея:
— Дежурный, время!
— Сколько? — спросил Теленков.
— Без пяти восемь…
И в ту же минуту закричал дежурный по соседней батарее.
— Пятнадцатая! Строиться на ужин!
— Шестнадцатая, выходи строиться! Теленков, набрав в легкие воздуха, рявкнул:
— Четырнадцатая батарея! Выходи строиться!
Четырнадцатая батарея давно ждала этой самой родной команды. Курсанты соскакивали с нар, на ходу подпоясывались ремнями и уже в строю застегивали воротнички.
— Подравняйсь! — командовал Теленков. — Смирно! И, одернув гимнастерку, резко печатая шаг, пошел в каптерку — доложить Горышичу, что рота построена на ужин.
Через минуту из каптерки вышел сутулый Горышич в своей неизменной фуражке, полинявшей до неопределимого цвета, которая держалась не на голове, а на огромных ушах.
Пройдя туда и обратно строй, сумрачно глядя исподлобья, Горышич остановился на правом фланге и совершенно равнодушно, лениво протянул:
— А у Малешкина опять пилотка задом наперед… Куда только смотрят дежурный и помкомвзвода?
Горышич выпятил грудь и проскрипел:
— Сержант Теленков, распустить батарею.
— Разойдись! — рявкнул Теленков.
Батарея разошлась… Мимо, громко стуча по цементному полу сапогами, пошли на ужин шестнадцатая, за ней пятнадцатая…
— Батарея! Становись! — скомандовал Теленков. Батарея торопливо строилась, выравнивая носки,
Пашка сбоку следил за равнением.
— Зайцев, куда вылез? — крикнул он…
Сделать Зайцеву замечание было самое приятное для Теленкова…Этого курсанта он терпеть не мог за его зазнайство и злые насмешки над теми, кто был его слабей… Теленков подал команду «смирно» и доложил старшине, что рота выстроена для следования в столовую на ужин.
— Напра-во! — скомандовал Горышич.
Рота повернулась направо и, как показалось Теленкову, безукоризненно. По крайней мере, придраться было совершенно не к чему. Но Горышич подал команду «отставить» и, подойдя к самому длинному и толстому курсанту Колупаеву, очень нежно и ласково сказал:
— Мешок с добром.
Батарея грохнула…
— Почему смех? — искренне удивился Горышич. — Над кем смеетесь? — заговорил он словами гоголевского городничего. — Над собой смеетесь… Смирно! Напра-во!
Шеренга качнулась и громыхнула сапогами…
— Отставить! — рявкнул Горышич. — Где щелчок? Я спрашиваю вас, где четкий щелчок?
У Теленкова сжались кулаки. «Ну и Змей Горыныч… Хлебом не корми, только дай поизмываться над курсантом». Он вплотную подошел к Горышину и лихо козырнул:
— Товарищ старшина… Батарея опаздывает… Горышич посмотрел на него и махнул рукой…
— Командуйте, Теленков… А мне и смотреть-то на вас не хочется.
От казармы до столовой с полкилометра. Расстояние за время учебы вымеряно солдатскими сапогами с предельной точностью. Теленков вывел батарею па улицу, подал команду «подтянись» и оглянулся назад. Горышич стоял в дверях казармы, широко расставив ноги… Батарея миновала КПП и бодро зашагала по хорошо укатанной дороге. Казалось, ничто ее теперь не остановит… Но в это время сбоку раздался ехидный голос Горышича:
— А где песня?
Когда он успел догнать батарею?! Впрочем, неожиданные появления Горышича тогда, когда его совершенно не ожидали, всегда для батареи были загадкой.
— А где песня? — повторил Горышич.
— Запевай! — крикнул Теленков.
Батарея продолжала идти, почти вдвое сократив шаг… Теперь она рубила шагами, как на параде.
— Запевай, — повторил Павел. — Наценко!
Однако Наценко не ответил; «Есть, запевай», Запевалы вообще не было в строю… Старшина остановил батарею.
