Владимир Дягилев - Весенний снег
"Россия с нас начинается. Какими вы будете-такова и она. Значит, растите умными, да -работящими, да совестливыми".
Сейчас Выселки были возбуждены внезапным приездом Никиты Прозорова. Все взрослое население толклось в Прозоровском доме, а ребятишки подле машины. Впрочем, и здесь уже знали, в чем дело.
- Вера Михайловна родила, - сообщил Ивашка, сумевший просунуться в общество взрослых. - И вес уже имеется. Боле трех кило.
- Да кто родился-то? - серьезно спросил Минька.
- Мальчишка.
- Вот с этого и начинай.
Дальше они занялись осмотром машины, и события в доме отошли для них на второй план. Шофер с темным от ныли круглым лицом снисходительно дозволял им залезать в кабину. Ребята по двое, согласно очереди, устраивались рядышком с ним и важно сидели несколько секунд, стараясь углядеть все устройство и обстановку и одновременно реакцию товарищей на свое пребывание в кабине. Если кто-нибудь задерживался, его бесцеремонно стягивали за ноги.
- Давай по-честному!-орала ватага.
А в избе тоже стояли гвалт и суета. Все наперебой поздравляли бабушку Марью, будто она и была виновницей радости. Никита носился по дому, расталкивая земляков, открывая то сундук, то шифоньер с зеркалом, то деревянный шкаф домашней работы, что-то искал, перебирал тряпки, убегал на кухню и вновь возвращался в горницу.
- Ну, слава те, пресвятая богородица,-повторяла бабка Анисья, поглядывая по углам, и, не найдя иконы, крестилась на портрет маршала Жукова в самодельной рамке.
- Стало быть, свершилось, Денисовна, свершилось,-твердил старик Волобуев и покачивал головой, словно подтверждая свои слова. - Стало быть, есть правда, есть.
- Вот и моему Володеньке дружок объявился, - говорила невестка Волобуевых, крепко придерживая младенца, смотревшего на всех неморгающими глазами. - А то все думала, с кем же ему играть, когда подрастет?
Ровни-то не было.
- Бабаня!-крикнул Никита. - Машина ждет. Помогите же. Что везти-то? Где оно?
Бабушка Марья всплеснула руками.
- И верно, люди. От радости-то мозги набекрень...
Да все готово, все как в кармане.
- Гостинцев-то, господи! - воскликнула бабка Анисья и, в последний раз перекрестившись на портрет маршала Жукова, выскочила из горницы.
За нею поспешили остальные. Через минуту-другую к машине уже несли узелки, туески, крынки-кто что.
Из дому выбежал Никита. За ним трусцой бабушка Марья.
У него в руках рюкзак, у бабушки-узел.
- Будет, будет, бабаня, - на ходу отказывался Никита. - И так ей за неделю не поесть.
У машины толпа. При появлении Никиты люди наперебой загалдели:
- Л вот грибочков, Никитушка, в дальних лесах собирали.
- Л вот рыбки, рыбки, это, стало быть, пользительно.
- И ничего, и ничего,-соглашалась бабушка Марья, заталкивая в кабину свой узел.-Сама не съестдругие пусть.
Никита махнул рукой.
- Эх и гульнет сегодня роддом!.. А ну, ребятишки, сидай в кузов. До леска довезем.
Ребятишки с визгом посыпались в кузов. Машина заурчала, тронулась, развернулась за последним домом и проскочила по единственной улице, провожаемая улыбками и возгласами.
Сегодня в Выселках общая радость, праздник, которого все ждали много лет. Тут всё на виду, всё на людях. У соседей на глазах проходила любовь и жизнь Веры Зацепиной и Никиты Прозорова.
К Прозоровым вообще отношение в деревне особое.
"Это - главный корень", - говорят о них старики.
А "главный корень" чуть не погиб было. Яков Никитич Прозоров, отец Никиты, не вернулся с войны. Марья Денисовна осталась с двумя внучатами на руках, Никитой и Соней. Духом не пала - не до того было, да и кругом свои, из десяти дворов пять - родственники, а и чужие как родные. И в Медвежьем родня, две сестры - Ольга и Полина. А брат Семен тоже погиб на фронте под городом Старая Русса.
Детей тогда поднимали всей деревней. Не на сладостях росли, не в довольстве, а в работе, на природе, матушке-кормилице.
Ничего. Поднялись военные дети. И поскольку мужиков мало осталось, на мальчишек по-особому глядели, в них видели будущее. Марья Денисовна так и говорила:
"Не погиб еще Прозоровский корень, Никитушка - отросточек, веточка зеленая растет".
Однако эту зеленую веточку Марья Денисовна не укрывала от холодных дождей и житейских бурь. Внучка по дому хлопотала, а Никита всюду с нею, с Марьей Денисовной, был-в поле, при пашне, при хлебе. Всю крестьянскую работу с детских лет изучил. Собственно, он и не понимал ее как работу. Это была жизнь, то главное, для чего человек на свет рожден, чем занимались его отец, дед, прадед. В военные годы Никита за сеялкой ходил, бороновал, за скотиной приглядывал - больше делать ничего не мог, поскольку мал еще был. Война кончилась - ему десять лет стукнуло. Учился, конечно, в школе, в Медвежье бегал. Зимой бабка Анисья ему свои пимишки одалживала.
"Мне-то ничо, при доме-то ничо, а ты тряпки насувай и с богом", Никиту любили, потому что безотказный был, шустрый, старательный. На вид мосластый, кости торчат, а выносливый. "Он у тебя двужильный, Денисовна", - говорили соседи.
За делами, за заботами как-то незаметно вытягивался Никита. "Ну как есть дягиль тянется, прет кверху да и все",-замечали соседи. "А ничо, ничо,-отвечала за внука бабушка Марья. - Были б кости, а мясо нарастет".
Еще в школе Никита изучил трактор, а в шестнадцать лет трактористом работал. Все чего-то кумекал, приспособления разные придумывал, не по одной, а по две сеялки к трактору цеплял.
В передовые вышел. В семнадцать лет его фотография на Доске почета при правлении висела.
Русый чуб у Никиты появился, брови над карими глазами загустели. Все бы хорошо: и статен, и ладен, да больно скуластый. "Денисовна, какой татарин, а может, монгол не нагнал кого из сродственников?"-спрашивали по пьяному делу полушутливо у своего бригадира товарки. "А может, и нагнал,-отвечала она.-А вот обид на внука не имею. Род наш не срамит".
В армию Никита пошел молодец молодцом.
"По старым-то бы временам в лейб-гвардию,-заключил старик Волобуев. Оно и в артиллерию почетно".
Отслужил Никита сколько положено и вернулся в Выселки. Так уж заведено было: что б там ни произошло дальше, а из армии домой возвращайся. Таков наказ стариков был. А в Выселках еще слушались стариковских наказов.
Вернулся Никита, устроился механизатором и в вечерней школе доучиваться стал. Работал и учился в Медвежьем, а жил в Выселках. Через год объявил: "Бабаня, жениться думаю. Какое будет ваше мнение насчет этого шага?" Когда узнали, на ком Никита жениться собирается,- единодушно одобрили: "Прозоров он н есть Прозоров. Тут уж что говорить. Маху не даст".
А взять в жены он задумал учительницу Веру Михайловну.
"Врач из высслковских в Медвежьем есть. Зоотехник тоже наш. А теперь вот учительница нашенская будет",- говорили в Выселках.
Миниатюрная Вера Михайловна казалась девочкой против рослого и широкого в плечах Никиты. С виду такая задиристая, носик вздернут, на щеках веснушки, сама с рыжинкой: надень брюки-за подростка сойдет.
Ее и любили, особенно мальчишки. Учила она хорошо, понятно. Историю и географию вела. Про путешествия рассказывала. А после уроков спортом занималась, бегала, на лыжах каталась, всегда вместе с учениками была. Ученики души в ней не чаяли. Когда узнали, что она с Никитой познакомилась, боялись, что обидит, ходили следом чуть ли не всем классом.
"Знаете что,-сказала им однажды Вера Михайловна. - Не бойтесь за меня. Я за себя постоять сумею".
Тогда Ванька Беляев догадался: "У них любовь, ребята!" И они перестали бояться за свою учительницу.
Только самая любопытная Маша Брыкина не удержалась, пошла посмотреть на любовь. Все давно знали, где по вечерам бывает их учительница с Никитой Прозоровым. Под Выселками, у озера. Там лесок и берег пологий. Так вот у крайней березы они всегда и сидят.
"Ой, девчата, что я видела!-делилась с подругами Маша Брыкина.-Сидят они у березы. Вокруг красота.
Все поле в багрянце. А они смотрят и вдыхают эту красоту. .. А еще я заметила, что они молчат. Об этом я читала. Настоящая любовь не требует слов, те, кто любит, сердцем говорят".
Действительно, Никита и Вера говорили немного, будто наслаждались тишиной. Одну только фразу Вера повторяла часто: "И пошто я тебя полюбила?" Она повторяла ее пе столько для Никиты, сколько для себя, словно старалась разгадать секрет этого чуда. Вообщето она никогда не говорила "пошто". А тут само так получилось, вырвалась эта фраза, как крик, и понравилась ей.
"Я ведь никогда не думала, что мужем моим станет деревенский парень из Выселок.-Она прикрывала Никите рот ладошкой, чтобы он не возражал и не обижался.-Ты самый лучший. Я ни о чем не жалею. Но...
пошто я тебя полюбила?"
Никита молчал, ошеломленный ее близостью. Только начало их знакомства представлялось ему обычным, все остальное-как в сказке. Познакомились они в Доме культуры на молодежном вечере. После самодеятельности завели танцы. Тогда еще под баян танцевали (теперь под радиолу). А в перерыве между фокстротом и полькой устроили пляску. Плясали в те времена с еще большей охотой, чем танцевали. Никита только что вернулся из армии, еще в форме был. Стоял в сторонке, наблюдал штатское веселье, от которого он успел отвыкнуть. Старые дружки пристроены были, он один в холостяках ходил. Уже, помнится, уходить собрался. И тут заиграли "барыню". В круг влетела задорная девчушка и так лихо застучала каблуками, с таким вызовом обвела всех блестящими глазами, что Никита приставил ногу.
