Николай Балаев - Бурый призрак Чукотки

В море беззакония и равнодушия Балаевы выглядят как донкихоты. Их возмущенные голоса, как гласы вопиющих в пустыне, но они так нужны, так необходимы людям, разрушающим окружающую природу и себя.

Сейчас приостанавливают действие крупных антиэкологических проектов и разрабатывают масштабные природоохранительные мероприятия. Но кто, скажите, будет бороться за каждую лишнюю убитую утку, каждого лишнего лосося? Кто? Балаевы! Их нужно много. Где их взять в нашем поколении?.. Единственная надежда на юность.

Повести

Бурый призрак Чукотки

Пролог

Умка принюхался. Пахло пресными льдами, соленой, с примесью резкого рыбного духа водой, а также нерпой. Но нерпу сейчас поймать трудно; много свободной воды, и она может ухватить глоток воздуха в любом месте. Вот льды скуют свободную воду, тогда нерпа примется за устройство отдушин, возле которых ее не так уж и трудно подкараулить.

И тут ноздри Умки ухватили густой острый запах. Медведь поводил носом, определил направление, откуда повеяло Большой Добычей, и медленно поднялся на задних лапах. Да, вон они, моржи. На соседней льдине. Целое стадо. А что за бурое пятно в стороне, под торосом? Это тоже Рырка — морж. Наверное, Одинокий Старик Кэглючин. Умка заходил по кромке льда, опуская голову вниз. В воду лезть не хотелось, но другого пути к добыче не было. Он выбрал удобное, с ложбинкой, место, развернулся задом к воде и, придерживаясь за лед когтями передних лап, осторожно опустился в неподвижную воду. Погружение совершилось так аккуратно, что не раздалось ни одного всплеска. Охотник развернулся в воде, нацелился на чистый, не заваленный обломками край соседней льдины и работая только передними лапами, поплыл туда. На воде от его движений тек еле заметный вихрящийся след, быстро исчезавший.

Умка находился на середине разводья, когда ощутил толчок в левую заднюю лапу, а затем несильную боль. Он наклонил голову и увидел, как под ним в прозрачных глубинах скользнула литая продолговатая тень. Мэмыль — нерпа — летом ведет себя вызывающе. Она совсем перестала бояться Властелина Льдов. Более того, она даже насмехается над ним. Лишь только Мэмыль увидит медведя в воде, сразу бросается к нему и норовит толкнуть или даже укусить. Нерпы, вероятно, пытаются таким образом отомстить Властелину Льдов за свои зимние страхи. Вон появилась еще одна, а дальше — сразу две. Надо скорее на лед. Умка усиленно заработал всеми лапами. Но, прекрасные пловцы, нерпы легко настигли медведя, окружили и замелькали вокруг гибким стремительным хороводом. Умка ощутил первый укус, второй… Поворачивать и пытаться достать обидчиков нельзя, ничего из этого не выйдет. Только время потеряешь и охота расстроится. Нет, нужно плыть, не обращая внимания на обнаглевшую Зимнюю Добычу. Всему свое время.

Вот и льдина. Собрав тело в комок, медведь с силой выпрямился и легко, почти бесшумно вскочил на кромку. Затем подергал шкурой, освобождая мех от воды, и повернулся в сторону, откуда продолжал течь аппетитный запах. Теперь дорогу преграждала только невысокая наторошенная совсем недавно гряда битого льда. Умка приблизился к ней, прикрыл левой лапой свой черный блестящий нос и выставил голову над верхним срезом гряды.

С возрастом клыки у моржа стираются почти до основания. Тогда от частого недоедания старик становится злым, легко раздражается, а при сильном голоде способен даже съесть детенышей своего рода. Потому стадо изгоняет его. Но суровые законы жизни не позволяют Кэглючину уходить далеко от соплеменников. Ведь даже, один их вид, пусть, издалека, создает иллюзию безопасности и вносит в сознание относительный покой.

С Одиноким Моржом, Умка знал это, справиться гораздо легче, чем с рассвирепевшей матерью, защищающей своего детеныша. А в стаде, когда матерей много, моржи вообще перестают бояться Властелина Льдов и дружно бросаются ему навстречу, высоко задрав головы и нацелив в охотника сверкающие клыки. Однажды Умка познакомился с этим ужасным оружием. Прошло уже несколько лет, но удар, который, ему нанесла в бок моржиха, не забывался. Ребро срослось, однако постоянно ныло на перемену погоды. И вот сейчас Умка опять ощутил знакомую боль. Он поерзал на брюхе, подергал шкурой на боку. Боль, чуть утихла. Умка осторожно огляделся. Льды дремали в тишине и покое, заливая глаза отраженными сверкающими потоками света. Тогда Умка посмотрел выше. Из-за горизонта на северо-западе, откуда приходит затяжной и сильный экэйгын — ветер с дождем и снегом, по бледно-голубому небу веером протянулись тонкие белые лучи. Умка долго рассматривал их. Эти лучи-облака, расчертившие чистое всего несколько минут назад небо, — предвестники длительной непогоды. Умка прислушался и уловил басовитый гул. Значит, там, высоко-высоко, уже дует ветер.

Постепенно он будет опускаться, голос его станет звучать громче, первые несильные порывы вылижут бока торосов, найдут в укромных, теневых местах рассыпчатые горсти снега и, прочесав ими льды, поднимут в воздух белесые клубы. Спины-паруса торосов напрягутся, заскрипят и двинут льды на восток, в места, откуда приходит отдыхающий ночами хозяин всего живого, могущественный Тиркытир — Солнце.

Умка сначала приподнялся, а затем, выбирая проходы между глыбами льда и стараясь подальше обойти Каглючина, пополз к Пологому скату тороса. Льдина скрипела и мелко непрерывно дрожала, поэтому Умка не особенно таился. Скоро он переполз за боковую грань тороса, которая закрывала Кэглючина. Там Охотник привстал и медленно, стараясь не наступать на рассыпанные кругом обломки льда, полез на верхушку тороса. Оттуда стало хорошо видно моржих с детьми, и Умка лег: если моржихи заметят охотника, сразу дадут сигнал тревоги, некоторые начнут прыгать в воду. Кэглючин тем более не останется на льду, а охота на Рырку в воде — дело бесполезное. Неповоротливый на льду, морж в воде становится ловким, стремительным и отважным бойцом даже в одиночку. Бывает, Рырка в воде сам нападает на Властелина Льдов. И если не побеждает, то непременно обращает врага в бегство. Так что, справедливо рассуждая, в Арктике два властелина. Один — льдов, второй — вод.

Понаблюдав за моржихами. Умка медленно двинулся к краю тороса. Вначале взору открылись задние ласты, потом огромное брюхо, все в морщинах, потом раскинутые в стороны передние ласты и, наконец, усаженная шишками голова. Маленькие глазки Кэглючина были закрыты. Охотник тихо отступил. На бугристом склоне тороса он пошевелил лапой несколько ледышек и, выбрав глыбу поувесистей и покруглей, осторожно покатил ее вверх, толкая носом и лапой. У края обрыва он еще раз быстро глянул вниз, передвинул глыбу чуть левее и толкнул ее.

Кэглючин так и не услышал ни одного настораживающего звука.

1

Накануне мы вернулись с материка из отпуска, из пропыленного и загазованного города, и в слуховое окно чердака бревенчатого двухэтажного дома на чукотском мысе Валькарай наблюдали великое переселение. Дом располагался на центральной усадьбе совхоза, откуда нам и предстояло вернуться к себе, на перевалбазу. В десятке метров от нас волны набегали на серый галечный берег. Шуршание воды в камнях, шипение пенных шапок, плеск накрывающих друг друга валов, рев огромных животных, крики птиц и хруст льдин сплетались в единый вечный гул.

Моржи уплывали на зимовку. Наступил сентябрь. Новый осенний лед начал стягивать отмели, закрывая места кормежек и усложняя выход на берег и старые льды для отдыха.

Путь моржам предстоял неблизкий: из Восточно-Сибирского моря через пролив Лонга, Чукотское море, за Великий Пролив на зимовальные лежбища в северной части Берингова моря. В сентябре природа часто помогает моржам, посылая устойчивый западный ветер. Этот ветер взламывает края ледяных полей, и собравшиеся на них моржи получают прекрасные «плавсредства» для далекого путешествия.

Льдины двигались недалеко от берега нескончаемой вереницей. Вооруженные биноклем и подзорной трубой, мы наблюдали их Довольно долго. Около полудня, окруженная россыпью небольших кусков, выплыла огромная льдина, высоко поднятая над водой. Это был кусок застарелого пакового поля метров триста длиной и с полсотни шириной. На восточной, «носовой» трети льдины находилась ровная чистая площадка, и там вповалку лежало десятка два моржей.

— Вот это кораблик! — восхитилась жена.

— Ага, «Летучий голландец», — подхватил сын. — Нет, ледяной! А команда вся отдыхает, как пираты после добычи… Смотрите, какой один морж — совсем желтый!.. Во-он, на другой стороне…

Чуть левее отдыхающей «команды» лед был всторошен. Оплавленные летним солнцем глыбы льда громоздились до самой «кормы», где торчал целиковый торос метров в пять высотой, Под ним неподвижно лежал огромный морж, а рядом металось какое-то желтое пятно.