Григорий Ходжер - Белая тишина
Пиапон, сидя за высоким столом на табуретке, огляделся вокруг. Все было как в русском жилье, вместо нар стояли кровати, высокий стол, табуретки и самое привлекательное — сиденья со спинками были сплетены из каких-то белых крепких прутьев. Таких сидений Пиапон не встречал даже в русских домах в Малмыже.
«Жена русская, потому все русское», — подумал он.
После чая гости попрощались с хозяйкой и зашли в соседний рубленый дом. Здесь была такая же обстановка, как у Валчана.
«Сами делают или где покупают», — гадал Пиапон, глядя на мебель.
— Это тоже мой знакомый, Пора Оненко, богач, — шепнул Американ.
Пора, пожилой человек с реденькой бородкой, с хитрыми смеющимися глазками, вышел из-за перегородки, где шумно галдели пьяные голоса.
— А-а, Американ, а-я-я! Какой водоворот тебя затащил в такой радостный день? — обнимал Пора Американа. — Дочка моя родила сына, мучилась, мучилась, да вот шаман Корфа помог ей. Спасибо ему. Садись, садись к столу, и Пиапон тоже садись.
Пора пил водку с друзьями и с шаманом Корфой за перегородкой на обыкновенных нанайских нарах за низеньким привычным столиком. Здесь было все обычное, как во всякой нанайской фанзе, если не считать стоявшего в углу шкафчика с посудой.
Выпив три чашечки водки, Американ стал прощаться, ссылаясь на занятость, обещал вернуться вечером и вышел из дома.
— Не люблю этого хорька вонючего, — сказал он на улице. — Всегда хвалится своим богатством. «Я самый богатый на Амуре нанай! Я самый, я самый…» Где его богатство? Дурак, не знает он, что на Амуре есть нанай богаче его, да только они не хвастаются. Видел у него стулья какие, шкафчик, стол, кровать? Кровать для виду поставил, или, может, молодые на ней спят, а сам на нарах спит. Обожди, хорек вонючий, мы тоже не последние, увидишь.
— Ты тоже о богатстве любишь говорить, — улыбнулся Пиапон, — хочешь разбогатеть, а богатые почему-то тебе не нравятся.
— Много ты понимаешь! Будь богачом, но не хвались.
— Он и не хвалился.
— «Не хвалился», а видел, как важно сидит, как… Одним словом, сволочь он, хорек вонючий.
«Чего-то не поделили, что ли?» — подумал Пиапон.
— А-а, Американ, друг мой самый большой!
У дверей дома Валчана стоял высокий, широкоплечий, с черно-коричневым лицом рыбака, человек. Это был хозяин дома Валчан Перменка. Американ подошел к нему, они обнялись, похлопали друг друга по спине. Потом Валчан по-русски, за руку поздоровался с Пиапоном и пригласил их в дом.
— Катя, талу нарежь, есть приготовь скоренько, — распорядился он и, повернувшись к гостям, продолжал: — Приехали к нам вчера трое русских, двое молодые, а третий, видно, старший, с бородкой остренькой, усами, какой-то обросший, худенький и в очках. Ученые, говорит, мы, а сам интересуется такими безделушками — смешно! Здесь рядом со стойбищем есть большие камни, на них лоси, лица страшные начерчены. На некоторых завитушки точь-в-точь такие, какие наши женщины пальцами рисуют на черемуховых лепешках — дутун.
— Так в легенде же об этом рассказывается, — сказал Американ. — Как раньше на небе три солнца было, было так жарко, что камни были мягкие, как черемуховые лепешки. Вот тогда и сделали эти лица, узоры и зверей. А помнишь, в легенде, два лишних солнца убил ведь первый шаман из рода Заксоров, вот мой друг Пиапон — Заксор. Может, эти завитушки сделали Заксоры?
— Кто знает, — сказал Пиапон. — Легенда говорит, это нанай сделали.
— Теперь никто не помнит, — сказал Валчан, поднялся и принес маленькие фарфоровые чашечки, склянку водки. — Эти русские не нашли валунов, они под водой. Я им показываю, что изображено на скалах, а бородатый сомневается, говорит, это не человеческая рука сделала, это ветры, дожди сделали. В очках, четыре глаза, потому не видит, что это рука человека сделала. Старики рассказывают, что этими лицами, зверями интересовался какой-то приезжий ученый человек, несколько дней, говорят, что-то делал с ними. Умные люди, а безделицей занимаются.
— Если люди издалека приезжают, видно, эти камни цену имеют, — вставил слово Американ.
Валчан усмехнулся, странно посмотрел на друга и ответил:
— Продай их, деньги заработаешь.
— Тяжело везти в Сан-Син, лодка мала.
— А я все же немного денег получил. За то, что возил сегодня на лодке — заплатили.
Хозяин дома и гости пожелали всем родственникам, детям здоровья и выпили водку. Жена Валчана принесла тарелку мелко нарезанной талы из осетрины и опять вышла в летнюю кухонку.
«Будто нанайка», — снова восхитился Пиапон.
— Хватит говорить про камни, пусть ими бездельники занимаются, — сказал Валчан. — Ты, Пиапон, молчальник, наверно, слова от тебя не услышишь.
— Я не видел этих камней, изображений не видел, потому и молчу. Легенды говорят, что птиц и зверей на камнях выбивали нанай.
— Опять о камнях, — поморщился Валчан. — Рассказал бы, где охотишься.
— О, это удачливый охотник, лучший в наших местах, — вставил слово Американ.
— Охочусь, где придется, теперь ведь нет своих охотничьих мест.
— Это верно. Помню, лет десять назад на своем ключе я встретил двух молодых русских, они самострелы расставляли, помню, один был рыжий, другой большой, широкий.
— Где это было?
— По Анюю, в верховьях.
«Неужели это Митрофан с Ванькой были? В тот первый год они поднимались в верховья Анюя».
— По-нанайски говорил широкий?
— Да, он еще спросил, зачем я их гоню, мол, тайга большая, мест много. А ты что, знаешь их?
— Точно не скажу, может другие были, ведь теперь много русских, говорящих по-нанайски.
«Да, это были Митрофан с Ванькой», — подумал Пиапон.
— Русских все больше и больше становится, весь Амур уже заселили, теперь китайцы еще полезли, как муравьи, за ними ползут корейцы, скоро нам, нанай, места не останется на родной реке.
— Хватит места, земля наша большая.
— Хватит, говоришь? Ты что, за то стоишь, чтобы наш Амур другими народами был заполнен, как вода заполняет его осенью?
Пиапон взглянул на Валчана, увидел в глазах злые огоньки и подумал: «Чего человек злится?»
— А что, плохо это разве? Тебе плохо? Ты женился на русской, русский дом построил, на кровати спишь, за столом на стульях сидишь, у тебя в доме чисто, как в домах богатых русских. Это тебе плохо?
— Я не об этом говорил.
— Нет, ты об этом говорил. Если бы не было русских, ты бы и не знал, что можно построить такой дом и так чисто жить. Китайцы и Маньчжурии к нам давным-давно приезжают, наши деды и отцы к ним наведываются, но разве мы где построили дома, похожие на китайские? Разве жили, как живут мандарины? А ты у русских сразу все перенял.
— Хватит лаяться, не забывай, что пришел в чужой дом, — сказал Американ.
— Пусть говорит.
— Не я начал, Валчан сам захотел этого разговора.
— Русские тебе нравятся, потому что ты с ними дружишь, они тебе рубленый дом построили, — проговорил Американ.
— Да, верно ты говоришь, Американ. Я с ними дружу и буду дружить не потому, что дом построили, а потому, что они мне нравятся.
— Женишься на русской? — спросил насмешливо Валчан.
— У меня есть своя жена…
— Вторую заимей.
Пиапон уже не видел в глазах Валчана злых огоньков и решил весь разговор повернуть на шутку.
— Двух жен кормить, что десять упряжек собак кормить. Не ты их прокормишь, а они тебя съедят.
Все засмеялись, громче всех захохотал Валчан.
— А ты, как шиповник с иглами, такого даже три жены не съедят, — сказал он хохоча.
Выпили еще несколько чашечек водки. Хозяин дома и не думал разогревать ее в кувшинчике, как делали это старики в низовьях Амура, он разливал ее прямо из склянки. Пиапон почувствовал опьянение, голова стала тяжелей, в глазах помутилось, будто он смотрел на собеседников сквозь грязное стекло.
— Я к тебе по делу заехал, — слышал он голос Американа.
— О деле сейчас не говорят, — отвечал Валчан.
— Мне некогда, я к тебе по пути в Сан-Син заехал.
— Зачем я тогда тебе нужен, там все и решишь.
— За мной едут две лодки богатые, болонский и хунгаринский торговцы.
— Когда выезжают?
— Завтра — послезавтра.
Собеседники заговорили по-китайски, и Пиапон больше ничего не понимал. Американ все время горячился, а Валчан, напротив, оставался спокойным, невозмутимым. Разговор длился долго. Жена Валчана нажарила картошки, осетра, все поставила на стол и опять исчезла.
— Хватит говорить, питье протухнет, — заявил Валчан и спросил Пиапона: — Ты по-китайски понимаешь?
— Нет, — сознался Пиапон.
— Как же ты с гейшами в Сан-Сине будешь разговаривать?
— А ты русский выучил только затем, чтобы с женой говорить?
— Ну, шиповник! Настоящий шиповник, люблю таких людей. Давай, Пиапон, будем дружить с тобой.
