Юрий Либединский - Зарево
— Лизуха, не удивляйся, — говорил Антон. Он за это время поставил поднос на стол, водворил на него самовар, расставил стаканы, заварил чай. — Это ведь Костя, ну, Черемухов… Костя — я же тебе рассказывал.
— Товарищ Константин, — она улыбнулась и протянула ему руку. Крепкое, но быстро ускользающее рукопожатие скрытного и не легко допускающего в свой внутренний мир человека. — Ну, наконец-то вы отыскались. Ведь уехал из Баку и пропал, как иголочка в стогу. Но как же я рада вас видеть! Вы, значит, в армии?
— В армии.
— И надолго в Питере? Вы юнкер — и в инженерных войсках, судя по погонам?
— О, вы, оказывается, мастерица полки разбирать.
Она кивнула головой.
— Значит, будущий офицер? Это хорошо. Нам нужны офицеры, — решительно и серьезно сказала она.
Тут Буниат, незаметно ушедший в переднюю, принес сверток и выложил на стол бакинские гостинцы: грецкие орехи, покрытые прозрачной медовой корочкой; маленькие, обсыпанные сахаром хлебцы и крендельки; нанизанные на нитку, начиненные орехами, сваренные из виноградного сока, по внешнему виду неказистые, похожие на колбаски, но такие вкусные чурчхелы… И Лиза вдруг захлопала в ладоши, засмеялась — и тут же сконфузилась.
— Э-э-э, сластена! — сказал Антон.
— Молчал бы, — ответила она.
— Из Баку с богатыми подарками, — смеясь, сказал Константин.
Буниат серьезно взглянул на него.
— Мы в Баку не забыли, как Питер нам подмогнул в четырнадцатом году, — сказал он, выделяя слово «подмогнул», произнесенное Константином во время забастовки.
Конечно, этот маленький, не очень крепко стоящий на четырех ногах стол не мог похвастать богатым угощением, и, кроме бакинских сладостей, на тарелке лежало лишь несколько тонких ломтей серой булки да стояла масленка, в которой масла оставалось совсем мало, на дне. Лиза развернула принесенную с собой колбасу и нарезала ее на тарелочку. Объяснять, что в этой семье всего в обрез, не нужно было. И гостям этого, конечно, не объясняли, наоборот, только все угощали, упрашивая, чтобы ели. Антон, видимо, проголодался, но ел, сдерживая себя. Масло мазал на хлеб тонко, но только стоило ему увлечься разговором — и кусок вдруг целиком исчезал у него во рту, после чего Антон исподтишка очень забавно оглядывал стол: не лежит ли где этот кусок. А Лиза, ведя общий разговор, краешком темного глаза из-под густых ресниц все время следила за Антоном, видно сразу — жила и своей и его жизнью…
— Ну, а ты как? — спросила Лиза, обращаясь к мужу.
— У меня новостей во! — ответил он, дурашливо раздвинув руки. — Имею от Игната Карабанова заманчивое предложение ехать в Москву.
— В Москву? — переспросила она. — А ну, расскажи, расскажи, что такое?
— Видишь ли, я могу рассказать только то, что мне сообщил сам Игнат. Его зовут в Москву на какой-то там завод — не то расширять, не то новый цех строить. Одним словом, речь идет, конечно, все о том же: воевать начали, а снарядов не заготовили. И тут энергично заработал тот самый задний ум, которым мы, как известно, издавна крепки. Предложение это Игнату нашему, видно, выгодно, на заводе у нас ему после забастовки тесновато, а он попросторнее любит. Но дело, судя по всему, все сначала начинать нужно: сам станки изготовляй, сам трансмиссии навешивай. Михрюткам такого дела не поднять. И знаешь, что он предлагает? Мне и всем забастовщикам нашим перебраться в Москву. «А то, говорит, все равно вас всех в армию заберут».
— Ну, а ты что ответил?
— Что же я мог ответить? — сказал он с наивным самодовольством. — «У меня, говорю, здесь жена молодая, потому лучше бы мне в Питере остаться. А насчет военной службы — на это у меня свое начальство есть. Если прикажет — винтовку возьму, если прикажет — на нелегальное положение перейду. Ну, а насчет других забастовщиков, это с ними говорить нужно».
— Ты еще ни с кем не говорил? — спросила она.
— Нет.
Она помолчала.
— Антоша, принимай это предложение, — тихо сказала она. — В Петербурге тебе дальше оставаться невозможно, а в Москве тебя не знают. Вот почитай сегодняшние газеты… Вот тут мною отмечено. Письмо этого подлеца Гвоздева.
Антон поглядел в газету.
— Но ведь это же публичный донос в охранку! — с негодованием сказал он. — Что значит «вместо одного из выборщиков присутствовало некое неизвестное лицо и даже не рабочий»? Кто же тут не рабочий? Это я не рабочий? До чего исподличалась ликвидаторская сволочь: рабочая масса их представителей в военно-промышленный комитет избрать отказалась, так он, видите ли, не только буржую Гучкову сапоги лижет, а уже в охранку на большевиков доносы пишет, — говорил Антон, взглядывая то на Константина, то им Буниата.
— А в чем дело? Я ведь не в курсе еще, — спросил Константин.
— Ну, насчет военно-промышленных комитетов ты знаешь? Читал? Гнусная затея буржуазии, одобренная правительством: вовлечь общественность и, в частности, рабочий класс в дело снабжения армии вооружением. Ты представляешь, а? Ну, партийная линия, конечно, тебе ясна: не участвовать в выборах, использовать все возможности для разоблачения перед рабочими этой буржуазной затеи… Мне поручено было выступить на собрании выборщиков нашего района. У нас на заводе меня знают, любят, и один из беспартийных выборщиков уступил мне свой мандат. Тут-то я и выступил.
Антон взъерошил волосы и захохотал.
— Понимаешь, Гвоздев важный такой приехал, благосклонно всем улыбается, уже, видно, чувствует себя министром несуществующего кадетского министерства… А когда сказал я насчет того, что главные враги русского народа находятся в нашей стране — царское самодержавие, крепостники-помещики и жиреющие от крови банкиры и промышленники, — тут начали мне аплодировать. А он вскочил, весь красный, растрепанный, галстук набок, — и на меня: «Вы кто такой? Я вас не знаю!» — «Зато мы, полупочтенный Кузьма, знаем тебя весьма», — отвечаю я. (Константину хорошо известна была эта особенность Антона: в минуты полемического задора переходить на рифмованно-бойкую, сбивающуюся на раешник, речь.)
Нам известна ваша торговая сноровка.В потребиловке торговали вы ловко.Теперь эти рамки оказались вам узки,С господином Мильераном торгуетесь по-французски,Оптом продаете буржуазии русский рабочий классИ еще тут толкуете нам, что буржуазии не обеспечить военной победы без нас.Мы свою силу знаемИ ее на чечевичную похлебку социал-предательства не променяем!Мы эту силу на то употребим,Что эту кровавую, преступную войну прекратим,Штыки повернем на царское правительство…
Ну конечно, это у меня сейчас все так складно получается, тогда шло поухабистей. Но ведь, знаешь, когда видишь перед собой в лицо и главного обманщика-иуду, и своих братьев, питерских пролетариев, как они с доверием слушают тебя, тут откуда что берется…
— Все-таки сказалось, что опыта выступления перед большими аудиториями у тебя нет, — тихо проговорила Лиза. — Но партийные лозунги ты хорошо провозгласил. И удачно сказал о социализме: «Если уж буржуазия, вынужденная войной, берется за организацию производства с целью набить свои карманы, значит нам сам Маркс велел взяться за социалистическую организацию производства, значит пришло желанное время экспроприации экспроприаторов». Ведь верно он определил? — обратилась Лиза к Константину, и тот кивнул головой.
— Значит, не совсем уж плохо сказал? — спросил Иванин и живо обернулся к жене.
— Если бы плохо, разве мы бы тебя прятали сейчас? — сказала Лиза.
Грусть слышалась в ее голосе, она придала какую-то особую глубину и серьезность тому, о чем только что с таким переходящим в шутку оживлением рассказывал Антон. А на Константина пахнуло разгоряченным воздухом пролетарской борьбы, которой ему так не хватало.
— Да, пожалуй, придется в Москву, — со вздохом сказал Антон.
Забыв обо всем, смотрели друг на друга Антон и Лиза, так смотрели, что она уже руку подняла, наверно чтобы провести рукой по его волосам, и снова ее опустила. А поймав себя на этом движении, она с силой тряхнула головой, и ее прямые и легкие волосы разлетелись во все стороны. Видимо рассердившись на себя, она порывисто встала с места.
— Все свои посты и должности я ему вот передам, — сказал Антон, обняв Константина левой рукой. — Он свеженький, его полиция еще не распознала, а солдатская шинель имеет свои достоинства. Верно, Костя?
— Несомненно, — ответил Константин и почувствовал на себе внимательный, пожалуй даже придирчивый, взгляд Лизы Соколовой.
— Конечно, — сказала она, не сводя с него глаз. — Если верить слухам, так вы будто бы подняли горцев на Кавказе и во главе их сражались с войсками.
