Туманная страна Паляваам - Николай Петрович Балаев
— Нет, — искренне сознаюсь я. — А ты себе этим способом выбирал?
— Ага.
— А тещу?
— С тещей другое дело. Она мужику дается в нагрузку, как, допустим, соломенная шляпа к шерстяной кофточке в нашем торгфилиале на прииске…
Мы ставим вороток поперек шурфа. Я кидаю вниз совковую лопату с короткой ручкой, вколачиваю лом около горловины шурфа и набрасываю на него петлю лестницы. Можно опускаться.
На дне шурфа я устраиваю бадью в уголок, насыпаю доверху размельченный взрывом грунт.
Бадья медленно ползет вверх. Скрипит трос по барабану воротка, пощелкивает язычок тормозной колодки. Вовка одной рукой поддерживает ручку воротка, другой подхватывает бадью, тащит в сторону и высыпает на расчищенной площадке…
После обработки моего шурфа толкаем вороток к Вовкиному. И так цикл за циклом: шпуры, взрыв, очистка. Опять шпуры…
В полдень с юга чуть брызнет алым по небу, и серая глубина его распахнется, открыв бездонную синеву. Всего на полчаса, Потом опять затянет серой пленкой, и часов около трех ее начнут прокалывать звезды. К пяти они уже зажигают все небо, только над самым горизонтом на севере висят совершенно черный непрозрачный полукруг. Над ним в сильные морозы зажигаются сполохи, мечутся по небу, словно объятые тревогой. В один из таких дней я понял, что такое одиночество. И что Ленка не рядом — всего пятнадцать часов на самолете, а за такой далью, что мозг не охватит. Другой мир. Эх, Ленка…
— Слышишь? — говорит Вовка, растирая нос. — Рычит.
— А что у нас сегодня? Вроде не должен…
— Вездеход идет — вон огни. Пятница, восьмое декабря. Зарплата едет. Еще венец в избу!
От своего шурфа подходит Леонид.
— Хватит на сегодня, — говорит бригадир. — Пошли встречать.
Мы шагаем домой, положив ломы на плечи: с утра их надо оттянуть в маленьком самодельном горне у балка — затупились.
Поскрипывает наст, искристый ветерок колет лица.
К балку мы поспеваем чуть раньше вездехода. Пока ребята раздеваются, я втаскиваю охапку горбыля, укладываю в печь и брызгаю соляркой.
За стеной обрывается гусеничный лязг, и в дверь, проталкивая впереди себя чемодан, лезет бухгалтер геологоразведки в рыжей собачьей дохе. За ним, нос пуговицей, Валька Евсеев.
— Будем здоровы, — говорит бухгалтер. — Ох, у вас теплынь-жара, южный берег Крыма!
Он сбрасывает доху, потирает руки.
— Обросли, — продолжает он, разглядывая наши небритые лица. — Неприлично. Лицо человека, как душа, — чистоты требует. Для высокого вдохновения.
— А чем тут вдохновляться? — спрашиваю я.
— Вот-вот! — Бухгалтер радостно, нащупав тему для нотации, тычет мне толстым пальцем в грудь. — Все для себя! А ты о людях думай. Приеду я, к примеру, и вдохновлюсь твоей чистотой. Ты мне тонус подымешь на целый месяц. И я за твою высокую зарплату драться буду, потому твердо уверен: человек не спит в снегу зверем-медведем, а живет полной жизнью.
— Все так, — притворно морщится Вовка. — Приедут и давай поучать: «Вы тут, ребята, это самое… смотрите…». А мы уже большие. Нам бы карман потолще, да по домам. Дела ждут…
— А здесь что, развлекаетесь? Ох, шабашники, не кончится добром такое отношение. Прет-прет человек и не заметит, как уже в яме. Огляделся, а и не человек он уже, а волк серый, и яма та специально на него вырыта. Людьми. Все понятно? Короче — извольте получить заработанное.
Он ставит на стол свой «хитрый» чемодан. Сработан чемодан из нержавейки. В первый свой приезд бухгалтер объяснил нам, что сделана эта вещь для потехи над жуликом. Украдешь, потаскаешь такую тяжесть, заплачешь и бросишь. Ибо надо для чемодана шесть ключей. Под верхней крышкой еще одна, а ниже четыре гнезда, тоже с крышками. И если ты верхний замок кое-как сломаешь, остальные замыкаются намертво, и даже ключи не помогут. Все нужно резать автогеном, а где автоген — там свидетели.
— Значит, приступим. — Бухгалтер достает ведомость. — Заработок у вас по четыреста семнадцать рублей на брата. Проверять будете? Наряды тут. Согласно вашим заявлениям, зарплата перечислена на сберегательные книжки за вычетом шестидесяти рублей на питание. Исключение составляет Зарубин, сберкнижки не имеющий. — Бухгалтер строго смотрит на Леонида. — Получайте.
Он кладет ведомость на стол, мы по очереди расписываемся, получая каждый шестьдесят рублей. Леонид получает целиком. Кроме того, по отдельной ведомости, еще бригадирские и за должность взрывника. Шестьдесят он сразу отсчитывает и кидает на стол, остальные в карман.
Валька провожает пачку глазами и спрашивает:
— Опять едешь?
Леонид кивает.
— Поехали-поехали, — торопит бухгалтер, замыкая чемодан.
Ни на кого не глядя, Леонид натягивает полушубок и первый идет к двери. Вовка смотрит осуждающе. А что особенного? У человека два выходных, может он съездить в поселок? Даже не два, а больше. Мы частенько и в воскресенья вкалываем, если хорошая погода.
— Пока, орлы! — Валька хлопает Леонида по плечу и исчезает с ним в дверях. Следом — чемодан вперед — выходит бухгалтер. Потом мы. Вдоволь наглядевшись, как плывут по тундре огни вездехода, бежим обратно. Встретили — проводили…
— В прошлую получку тоже ездил, — говорит Вовка. — Никак бабу завел?
— А тебе-то что?
— Да я так… Денег жалко. Вкалываем до седьмого пота, а он их в два дня… Целых полтыщи…
— Свои считай.
— Знаю, не учи… Все равно жалко…
В понедельник днем Валька на своем вездеходе лихо проскакивает по долине на «Кабаний». Останавливается только на несколько минут у балка, а к нам на линию не заворачивает. К чему бы это?
Вечером все проясняется. Мы застаем на столе недопитую бутылку спирта. Леонид на постели, из-под полушубка торчат босые ноги.
— Ехали цыгане с ярмарки домой! — хихикает Вовка. — Во как гульнул: весь разобран, смазывай детали и в чемодан. Вот она, любовь-злодейка… Растерзала бригадира. Отойдет теперь не раньше
