Сергей Львов - Спасите наши души
Подумать только! Меньше года прошло, а эта девочка из десятилетки глядит на Асю как на опытную сборщицу и даже пытается называть ее на «вы»!
А может, Ася потому так устала, что каждый день было много неотложных дел? Готовилось выступление цеховой самодеятельности в обеденный перерыв в столовой. У культсектора — Аси — с прошлой недели в блокноте велся аккуратный перечень всего, что нужно было сделать, чтобы «обеспечить мероприятие». Перечень выглядел так:
«1. Кубышкин Василий — мех. цех. Уговор.
2. Очки с кр. носом! Оч. важно.
3. Телефон (звонок — попр. Генку).
4. Объявление (Нина из чертежного)».
Означала эта запись следующее. Баянист, выступавший с самодеятельностью сборочного, заболел. Зато в механическом цехе появился ученик Кубышкин Василий, о котором стало известно, что он играет на баяне по нотам, может и аккомпанировать и даже исполнять такие вещи, как вальс Хачатуряна к пьесе «Маскарад» и «Полонез» Огинского. Культсектор механического ревниво скрывал свою находку для собственного концерта. А сам товарищ Кубышкин, паренек с пухлыми детскими губами, когда Ася стала его уговаривать, отчаянно смутился, начал говорить, что вообще совсем ничего не умеет. Два обеденных перерыва ушло на уговоры.
Исполнитель, игравший в скетче роль заведующего ателье, требовал, чтобы культсектор помог ему войти в образ, а для этого были необходимы очки и красный нос, вроде таких, какие в одной из сценок надевает Аркадий Райкин. Пришлось обеспечивать очки с носом. Телефон нужен был для того же скетча. А чтобы он звонил, когда это потребуется по ходу действия, Генке было велено приехать в клуб и сделать к телефону приспособление. Афишу о концерте написала Нина, чертежница.
Словом, все образовалось. Против всех пунктов перечня появились крестики, но сколько для этого пришлось побегать!
А на следующий день после концерта в комитете комсомола сказали, что нужно немедленно составить список желающих посещать университет культуры. В четверг состоялись занятия кружка по текущей политике. Мудрено было в эту неделю не устать!
А вернее всего, Ася устала потому, что все время, работала ли она в цехе, занималась ли общественными делами или домашними, она думала о том, как разыщет Павла, — то, что она будет его разыскивать, она решила твердо, — и что скажет ему при встрече. Она хорошо запомнила, чем кончился их разговор. Она спросила: «И ты в это веришь?» Павел оскорбился. Получается, что верит. Ох, нелегко ей будет с ним разговаривать!
Для Аси то, что ни она, ни ее родители не верят в бога, так же естественно, как то, что она дышит воздухом. Учила в школе про то, из чего состоит воздух и как устроены легкие, но дышит — и все тут, а объяснить, как, зачем и почему, не может. Вот так и в бога не верит, а словами объяснить ей это трудно. До сих пор не приходилось ей ни с кем говорить об этом. Да и зачем? А вот оказалось, что нужно.
Ася стала вспоминать, что узнала про церковь и про религию в школе. На ум пришли крестовые походы, которые расширили представления европейцев об Азии, и крещение Руси, которое сыграло положительную роль в распространении грамотности. Потом вспомнился король Генрих, ходивший куда-то извиняться перед римским папой, и еще один Генрих, который сказал, что Париж стоит обедни.
Нет, она помнила немало, но, пожалуй, в разговope с Павлом ни крестовые походы, ни оба Генриха ей не пригодятся. Хорошо Вадиму: знает много и умеет как-то связывать одно с другим. Но ведь не поведет она Вадима с собой к Павлу. Шпаргалки тоже не возьмешь. Надеяться нужно только на себя.
Ася сделала то, к чему ее приучил отец. Владимиру Михайловичу сорок пять. Жизнь сложилась так, что учиться после семилетки ему не пришлось, а знать хотелось многое. И какое бы новое дело он ни начинал: переводил ли цех на новую марку графита, решал ли, что сажать на садовом участке или как самим оклеить квартиру обоями, — шел в библиотеку, приносил с собой книжки, читал их, что-то выписывал себе в тетрадочку. Он и от ребят требовал, чтобы они поступали так же.
— До всего своим умом доходить — никакой жизни не хватит, — говорил он сыну. — Собственный этюдник хочешь придумать — придумывай. Только погляди раньше, какие в книге нарисованы.
И он обязательно рассказывал вычитанную когда-то, но навсегда поразившую его воображение историю про человека, который, живя в глухой деревне, десятилетия подряд изобретал машину, чтобы ездить на ней, а когда добрался до города, оказалось, что изобрел давно уже изобретенный велосипед.
Ася не стала сама изобретать велосипед. Она пришла в библиотеку.
— Мне бы антирелигиозного чего-нибудь, — сказала она молоденькой библиотекарше и почему-то смутилась.
Библиотекарша просияла:
— Очень хорошо! А то слабо у нас читают эту литературу.
Она притащила Асе толстую книгу и радостно проставила в ведомости большую галочку.
Ася унесла с собой книгу и дома, почему-то таясь от домашних, начала ее читать. Книга начинала издалека: от раскаленных туманностей, из которых возникла солнечная система, и от стад питекантропов, от которых постепенно произошли люди. В некоторых фразах было всего два-три понятных слова, и то больше предлоги. К концу недели Ася добралась до превращения культа Озириса в культ Христа и до отражения в христианской религии представлений древних египтян о загробной жизни.
А ей хотелось найти для Павла что-нибудь такое, что поразило бы его так же, как ее поразил рассказ Вадима о коже, срезанной с пальцев Джордано Бруно, но только поближе к нашему времени. Толстая книга, которую она читала, была очень ученой и очень спокойной. И каждая ее страница словно говорила: «Стоит ли из-за этого так волноваться, девушка? Ведь это все дело прошлое, давнее». Ася поняла твердо: в разговоре с Павлом эта книга ей никак не поможет.
Может, отложить поездку? Нет, она и так упустила целую неделю.
И еще одного важного дела она не сделала. Несколько раз по вечерам звонил Геннадий, осведомлялся, не выйдет ли она погулять, но не очень настаивал: видно, чувствовал себя виноватым. До сих пор он не выполнил своего обещания — не разыскал мальчишку, который побирался в церкви. И Ася тоже ничего не успела сделать для мальчика, хотя все время помнила, что обязательно должна ему помочь. Она один раз даже к церкви подходила, дожидалась его, но не дождалась, а заходить внутрь ей больше не хотелось.
...Павел давно дал ей адрес «до «востребования», указав почтовое отделение на одной из станций пригородной железной дороги. Ася знала эту станцию. Там жила знакомая девочка, у которой она летом бывала в гостях. Никакой семинарии на этой станции не было, иначе бы она про нее слышала.
После работы Ася, поколебавшись, подошла к справочному бюро.
— В Москве духовной семинарии нет, — ответила строгая девушка, изумленно поглядев на Асю.
— Я знаю, что она не в Москве, а где-то за городом, — сказала Ася.
— По области справок не даем.
— Но мне нужно. Мне очень нужно! — решилась выговорить Ася, чувствуя, как неудержимо краснеет под взглядом девушки из справочного бюро, который из строгого стал любопытствующим и даже сожалеющим.
— Ну, уж если очень нужно... — смягчилась та и написала Асе адрес. — А вам все-таки зачем?
— Просто так, — сказала Ася. — Поступать туда собираюсь.
Обе девушки засмеялись. А потом та, за окошечком, похвалилась:
— Чего у нас только не спрашивают!
— Вот и я еще спрошу: сколько стоит билет туда и обратно?
— Десять пятьдесят. Поезд идет два часа.
Два часа! Значит, ехать нужно на целый день и взять с собой рублей пятнадцать, никак не меньше. Пожалуй, и пятнадцати не хватит: десять пятьдесят — билеты на электричку да рубль на метро, остается три с полтиной. А до получки еще четыре дня, и просто так потратить за одно воскресенье рублей двадцать Ася не могла. Просить у отца не хотелось. Дать бы он, наверное, дал, но непременно захотел бы узнать, зачем ей понадобились деньги.
«Не обязательно каждый день обедать, — подумала Ася. — Буду брать в столовой молоко с хлебом или кефир. Говорят, очень полезно».
...И вот она в городе, который ей назвали в справочном бюро. Спрашивать у прохожих, где духовная семинария, не хочется. Она идет наугад — мимо деревянных .домиков, мимо больших, почти как в Москве, каменных зданий, мимо книжного магазина и «Гастронома», мимо дома со сплошными фабричными окнами и вывеской «Институт». И вот площадь с городским сквером. Горком партии. Памятник Ленину. Вдоль площади тянется бульвар. За ним высокая, как бы крепостная, стена. На углу приземистая красная башня с зеленым шатром крыши. За стеной — башни церквей с синими маковками в желтых звездах. Тяжелые позолоченные купола.
Видно, ей сюда.
Ася нерешительно входит в глубокие ворота. На стенах ворот изображения святых. Под ними подписи — затейливые узорчатые буквы. Какая-то женщина, идя от изображения к изображению, списывает себе в тетрадочку этот текст, а списав, целует угол картины.
