Сергей Бобров - Восстание мизантропов

Магнус ответил не сразу, а Хатус хмыкнул и сказал:

— Да должно быть были, то есть я так полагаю, помня его пристрастия…. он ведь очень….

— Оставьте вы, пожалуйста, — перебила его Аня, — вас серьезно спрашивают, а вы с вашими холостецкими анекдотами!

В другое время Хатус не преминул бы сообщить Ане, что и Квартус был холостой, но тут он смолчал — и так никто ничего определенного сказать ей не мог.

Когда они расходились, Аня поймала Магнуса и увела назад в сад:

— Вы помните эту его последнюю…. беленькая такая….

Магнус сморщился — потом сказал:

— Кажется, что то то-есть я не знал сам то…. он то ведь об этом не говорил…. а так мне секретари что то врали…. я ее помню, это когда мы в Техас плыли…. да, да….

— Так вот, у нее будет ребенок — я ее здесь оставила…. — и Аня опять уже вытирала слезы.

— Ну что ж, — заторопился Магнус, — конечно, конечно…. и если что там нужно, так пожалуйста, вы не стесняйтесь вообще…. Это даже очень и приятно…. да….

Магнус ушел, чуть горбясь. Аня стояла и плакала — теперь было жалко и Мэри и Магнуса еще, за то, что он так горбится.

Она прошла в дом, Мэри спала на диванчике, подложив руку под голову: «какая красивая, — подумала Аня; — совсем Ариадна»….

Но светлые глаза Мэри раскрылись, она глянула на нее, подозвала к себе и спросила:

— Ведь вы были…. его женой…. да? — так вы на меня….

— Нет, нет, — сказала Аня, плача, — да нет, вы не думайте: так это, давно было и недолго, когда мы совсем молодыми были….

XXI

Всего лучше бежать за улетевшей шляпой слегка, исподволь, преследовать ее осмотрительно, осторожно, а потом, вдруг сделав решительный прыжок, схватить ее за поля и тут же надеть на голову как можно крепче.

Прошло пять лет. Солнце било длинными лучами в большое окно, перед которым стоял внушительный письменный стол, за которым совсем исчезал в кресле тонкий сухощавый человечек. Он беспрестанно курил, бросал папиросы и быстро, как машина надписывал по две, по три строки на бумагах, лежащих перед ним. Тонкий секретарь с острым горбатым носиком и замечательным по чистоте и тонкости пробором, лоснящийся и так вкусно пахнувший, что невольно всякий улыбался, взглянув на него, скользнул в дверь совершенно неслышно и вырос перед патроном.

— Ну-с? — спросил тот, не отрываясь от бумаг, — что там?… и сейчас же ответил: — да, да, пожалуйста, сейчас.

В комнату вошел высокий человек, с острым темным взглядом и развалистой походкой, нимало не гармонировавшей с прилизанной и до блеска вычищенной комнатой.

Человек в кресле встал быстро и ловко, любезно и очень почтительно поклонился:

— Хатус! — сказал он, — будьте добры, садитесь. Очень приятно, что мне приходится принимать вас, очень. Магнус за городом, он немного утомился, вы к нему проедете — хоть завтра. Как раз мы вспоминали вас, вы ведь несколько запоздали.

— Да, — сказал Хатус тяжелым басом, которому тоже не место было в этой комнате и от которого позвякивали хрусталики у люстры, — я ведь заезжал на Цеуту, там у меня семья.

— Ну, и как от вашего путешествия?…

— В Европе очень худо, — отвечал Хатус раскуривая трубку.

Но собеседник сморщился от дыма, и уже подсовывал Хатусу папиросы:

— Пожалуйста, — говорил он, — Каролинские, очень приятный табак…. Так о Европе?

— Да худо, — отвечал Хатус, закуривая, — совсем, знаете…. а табак то действительно…. так в Карпатах жизнь начинается, а западная часть: волки и разбойники, но что то помаленьку начинает будто оживать, но народу ведь там — никого, даже странно…. А у вас как, с Канадой или как она теперь? — разделились?

— Подписано, — ответил тот, — граница наша с юга по каналу, чуть южнее, — ну вы помните, как тогда говорили….

Хатус кивнул. Тот продолжал:

— Да-да…. а на севере довольно просто, по….

— Все новые города, — сказал Хатус, — не пойму, по старому это как же?

— По старому немного южней и восточней старой канадской границы.

— Так, — сказал Хатус, покачивая головой — ведь не жирно, а?

— Будет, — сказал собеседник, — в старое время такая территория была достаточна для «великой державы»…. и теперь хватит. Лучше ли о всем мире плакать, да вертеться, как белка….

— Да не лучше, разумеется, — пробасил Хатус, — не лучше то, не лучше, да ведь когда начинали….

Хозяин снисходительно улыбнулся и сказал не без яду:

— А вот наш Пресбург полагает, что все так и должно быть: — они там — очень интересно, советую вам, между прочим, — выпустили какое то сочинение Квартуса…. так вот там определенно намекается….

— Квартус? — сказал Хатус и лицо его расцвело, — ну если уж он! — голова была настоящая… тот бы уж, — вы его знали?

— Ну да знал, конечно, но не лично.

Хатус помолчал, улыбаясь, и потом:

— Ну а все в общем — в Австралии. Я там два месяца вертелся. Новый мир, совсем новый мир. И люди не те: холодный народ, но деловой до невозможности…. Все кипит там и горит: да у них весь мир в руках, — они любезничают вообще, да и то уж очень сухо…. в общем им просто чихать на то, кого называют главой, а то бы они нас в три минуты…. Памятник Квартусу, стоит, и там им занимаются: мне что то рассказывали, но там это совсем мало — там все дело, дело, — и чего они только, не делают? И с Марсом опять возятся, как мы возились, — секретничают, но так ходят слухи, будто успешно…. Детей у них там ужасно мало, ну уж за то и ребята…. Да, всего не расскажешь — у меня объемистый доклад есть, почитаем….

— Почитаем, — сказал хозяин, встал и подошел к окошку.

Хатус понял, что его не задерживают, и ушел, сказав, что поедет к Магнусу.

— Вот это прекрасно, — сказал тот, провожая к двери, — очень он будет рад. Скучает ведь….

Секретарь снова возник и спросил о Хатусе.

— Да ничего — старичек, — ответил патрон, — поболтать можно с ним, ну так — рухлядь, старая мебель, в Пантеон пора.

Автомобиль живо и ловко взбирался на гору, не сопя, не сердясь, а выпятив ослепительно-никелевые фонари и гудя приятнейшим басом с присвистом. «Ишь какой любезный, подумал Хатус, — небось и раздавит то так любезно, что как рублем подарит»…. Уже издалека виднелись пики Квартусова гнезда.

Там седой сгорбленный, пергаментный Магнус шел полегоньку по дорожке сада. Он подошел к акациевой изгороди, отделявшей сад у дома от той его части, которая была ближе к морю и услышал голоса. Он взглянул и сквозь игру листвы увидал Мэри с мальчиком. Она лежала на траве и солнце играло ее светлыми локонами, а мальчик стоял перед ней на коленях и показывал жука:

— Мама! да, мама, — говорил мальчик чрезвычайно убедительным голосом, — он вот двигает усами, мама…. смотри, какие у него усы, — да длинные…. и он синий и серебрится золотом — значит, это золотой жук, правда? — мама, он пищит! жук пищит! мама, а он разве может пищать? а чем он пищит?… он носом пищит, да?

— Пусти его, — сказала она тихо, — он будет летать….

— Ладно, — отвечал мальчик грубовато-деловым голосом, — пущу уж, так и быть…. а ты слышала, как он пищит? ты слушай — то-оненько.

— Ты мой смешной, — сказала она, поглаживая его волосы, — ты такой смешной, маленький…и такой же, как твой папа… Когда вас, милостивый государь, еще тут не было, и вы ко мне не приставали целый божий день с вашими жуками, которые золотом серебрятся, так мы раз с твоим папой говорили…. давно…. и у него были такие же глазенки, как у вас, сэр, — она засмеялась, села, схватила его на руки и стала целовать. Он хохотал, визжал и отбивался. Наконец, он был выпущен и мать стояла перед ним на коленях, оправляя курточку, а он таскал гребенки из ее головы. Она схватила его за плечи и спросила:

— А ты помнишь о папе?

Мальчик затряс головой и тряс до тех пор, покуда она не закружилась. Тут он остановился и, держась за ее плечо и глядя на нее разъезжающимися от головокружения глазами, вдруг сказал:

— Мама!… ведь ты…. ты уж очень хорошенькая моя мама — вот что, да? Ну вот… и вот что, — что папа тебя и любил — да? да? — и он захохотал в восторге, сделав это замечательное открытие. А она смеялась, глядя в его глаза, где серым фоном бегали золотистые искорки и быстро, быстро махали ресницы.

Магнус увидал старушку Аню, идущую к Мэри, хотел было окликнуть, но не окликнул и медленно пошел к морю.

Вечерело. Далеко, далеко на темном крае неба чуть легко светилась нежная пунцовая дуга — это австралийцы перемещали в Новую Зеландию трансформированную энергию Амазонки. И она плыла к ним через полмира. Тучи прошли нестройными полками и закрыли видение. Внизу далеко ныли сирены океанских транспортов. Солнце уходило.

— Магнус, — крикнула ему Аня из сада, — Магнус, Хатус приехал!

Он не оглянулся.

Июнь 1919 — Июль 1921.