Николай Садкович - Человек в тумане

…Он искал работу. Любую работу, он всему научился в Германии, лишь бы получить хлеба. Голод лишал его сил. Он останавливался у открытых дверей кафе или баров, видел, как люди подходили к стойке, брали рюмки с джином или виски, платили и возвращались к столикам. На круглых столиках стояла закуска. Жареный холодный картофель, крошечные огурцы, маслины, печенье. Это было даром. За это никто не платил… Позвольте ему хоть немного. Он не хочет вина, только несколько ломтиков розового, хрустящего картофеля или крошки печенья… Но это разрешено только сытым, тем, кто пьет джин или пиво…

Он вошел в дверь небольшого полутемного бара. Даже его, привыкшего к нищете и запустению лагерных бараков, удивила свисавшая с потолка черная паутина, толстый слой пыли на стенах, на висящих картинах. Пол словно нарочно усыпан песком и обрывками шпагата, раздавленными каблуками пробками.

Чистыми были только столы и круглые табуретки да почерневшая от времени дубовая стойка. Видно, здесь некому убирать. Кажется, ему повезло. Сдерживая радость, он подошел к сонному бармену и, волнуясь, мешая немецкие и русские слова, предложил:

– Я могу сделать любую работу, даже самую грязную, очень дешево.

Бармен не понял его, переспросил по-английски. Ян повторил, показывая на потолок, на стены, на пол.

– Все уберу, помою, вычищу, за обед, понимаете? Кушать… эссен…

Бармен не понимал, пожав плечами, он оглянулся на сидящего в углу одинокого посетителя, полного, хорошо одетого мужчину. Тот, улыбаясь, тоже пожал плечами…

Ян готов был реветь от досады. Знать бы хоть одно английское слово… Неужели они не поймут и он не получит этой работы. Он увидел стоящую в углу, возле стойки большую новую щетку. Ян схватил ее, все еще пытаясь объяснить.

– Уборка, понимаете? За обед… Один обед… – взмахнул щеткой и осторожно стал снимать с потолка черную паутину. Бармен с криком бросился на него. Он вырвал щетку из рук Яна и сильным боксерским ударом сбил бедного парня с ног. Полный человек в углу расхохотался. Бармен стоял над Яном и кричал, замахиваясь щеткой:

– Гоу аут! Гоу аут!

Все случилось так неожиданно и так непонятно, что Ян даже не пытался подняться.

– Гоу аут!

Но тут вмешался посетитель. Полный человек подошел к бармену и, все еще давясь смехом, сказал несколько слов по-английски. Бармен отступил, недовольно ворча.

– Вставай, браток, – по-русски приказал веселый посетитель.

Велика сила родного слова, услышанного на чужбине. Ян словно глотнул горячего воздуха.

– А… А… вы русский.

– Русский, русский, – ответил весельчак, помогая парню подняться, – пойдем-ка, землячок, угощу.

Он усадил Яна за свой стол, и свирепому бармену пришлось подавать этому оборванцу, этому паршивому бродяге ветчину, пиво и даже жарить яичницу.

Ян глотал куски, как голодный волчонок, а полный весельчак подбадривал его:

– Ешь… ешь… Натерпелся, небось. Ну, дал ты им жару, браток. Можно сказать, все устои чуть не порушил… Ха-ха-ха. Я сразу понял, что ты не в курсе, да хотел посмотреть, как все получится…

Продолжая смеяться, он объяснил:

– Это же «Дерти Дик», что, по-нашему, значит – грязный Дик. Не слыхал о таком? Пивную эту по завещанию бывшего владельца нельзя убирать ровно сто лет. Осталось всего пустяки, лет тридцать, не больше… Ха-ха-ха… Вот тогда приходи, тогда сможешь тут заработать… А сейчас только столы, ну кухню, конечно, убирают, а пол каждый день свежим песком и мусором посыпают. Что хозяин завещал перед смертью, то и закон. Придумал неплохо, сюда богатые англичане специально приходят посидеть у «Грязного Дика». От туристов отбоя нет… Традиция, это, брат, тоже бизнес! Сам-то ты как в Лондон попал?

От обилия пищи, от нескольких глотков пива Ян захмелел. По телу расползлась сладкая лень. Вопрос толстяка вроде бы насторожил, но не было сил удержать настороженность. Не хотелось ни думать, ни говорить. Вяло, словно засыпая, ответил:

– С парохода бежал… В Австралию везли… Удрал…

– Молодец! – похвалил толстяк. – Последнее дело на чужую каторгу попадать… Мы тебя здесь пристроим. Не дрейфь!..

– Спасибо… А вы кто?

– Русский человек. Помогаю таким вот, вроде тебя, землякам. Тружусь на пользу отечества! Зовут меня Данила Матвеевич, или, по-ихнему, мистер Данила. А ты можешь звать дядей, как понравится. Я человек добрый, сговорчивый.

Запись: Reverti unde veneris quid grave est? (Вернуться туда, откуда ты пришел, – что в этом трудного?) (Лат.)

Вырезка из газеты: КЛИМАТ АНГЛИИ ПОЛЕЗЕН НЕ ВСЕМ!

Несмотря на прекрасные условия, созданные обществом призрения венгерских беженцев, некоторые из них отказываются от предложенной работы и стремятся уехать на свою родину.

Долг гостеприимства заставляет нас предостеречь неосторожных!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

(Сообщение «Дейли уоркер»)

ГОРНЯКИ УЭЛЬСА ВОЗМУЩЕНЫ!

К чему ведет политика консерваторов? Жилищный кризис растет, многие семьи потомственных шахтеров ютятся в жалких лачугах, а новые дома отданы будапештским мятежникам! Кого поддерживает правительство?

Во время кружечного сбора в пользу так называемых беженцев рабочие вместо денег опускали записки: «Венгры, идите домой!» – «У нас есть свои бандиты!» – «Два позора – Вы и Суэц».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Рисунки: Несколько усталых мужчин и две женщины с маленькими детьми стоят у решетки забора, окружающего серый особняк. Их позы, выражение лиц говорят о том, что эти люди несчастны. Они чего-то ждут или, дождавшись, разочарованы…

На одной из колонн серого особняка небольшая медная доска с гербом:

Запись: За границей консульство – это клочок Родины. Только часто это не «Родина-мать», протягивающая теплые руки, а скорее строгий отец, готовый наказать и отправить домой наблудившего сына.

Но есть разница между наблудившим и заблудившим!

Глава восьмая

Получив приглашение на прием в советское посольство, Дэвид предложил Катлин поехать с ним.

– Возможно, нам удастся что-либо узнать об интересующем вашу подругу человеке. Лучше всего спросить первого секретаря. Я встречался с ним раньше, и он всегда был очень любезен.

Вряд ли Дэвиду действительно хотелось что-либо сделать для какого-то поляка, так неожиданно появившегося между ним и Катлин. Скорее всего теперь он старался дольше быть возле девушки и помочь ей понять всю нелепость случайного, как он думал, легкомысленного увлечения. Просто некоторое время ее не надо оставлять одну.

Ничто не выдавало его горьких размышлений, и Катлин даже подумала не без легкой обиды, что Дэвид слишком спокойно отнесся ко всему этому… Она согласилась поехать.

Однако возможность побывать в советском посольстве и радовала и пугала девушку. Там она встретит советских людей. Представителей того нового мира, о котором с увлечением рассказывал Ян, который для него был так дорог. С другой стороны, поверив сообщению в газете, Катлин не могла избавиться от чувства страха и неприязни к людям, пытавшимся увезти ее Яна.

Когда в маленьком автомобиле Дэвида они подъехали к дому посольства, вдоль тихой зеленой улицы стояло много машин, и швейцар в цилиндре, обычно дежуривший у въезда в квартал иностранных посольств, указывал прибывающим место стоянки.

Женщины в вечерних платьях, с оголенными плечами и руками, шурша подолами, поднимались по ступенькам крыльца, бросая косые, оценивающие взгляды на платья идущих рядом, улыбались, выражая вполне искреннюю, натренированную радость встречи со знакомыми.

Мужчины в темных костюмах и белых сорочках были солидно-степенны. Не отличался от них и Дэвид. Катлин взглянула на него как бы со стороны и увидела спокойного, со вкусом одетого, уверенного в себе джентльмена, пожалуй, немного стареющего. За круглым вестибюлем, в дверях, ведущих в зал, высокий седой англичанин в красной ливрее наклонился к Дэвиду и тихо спросил:

– Имя?

Дэвид ответил. Человек в ливрее выпрямился и неожиданно громко объявил:

– Мистер и миссис Браун!

– Вот как? – Катлин улыбнулась. – Миссис Браун?

Дэвид тоже улыбнулся и виновато развел руками.

– Конечно, он несколько поторопился.

Катлин не успела ответить. К ним спешил первый секретарь посольства. Белокурый, моложавый мужчина, хорошо говорящий по-английски, с едва заметным, скорее шотландским, чем русским, акцентом.

Дэвид представил ей секретаря – Иван Васильевич. И Катлин почему-то вспомнила, что, кажется, так звали многих русских царей, а последнего звали Ники.

Секретарь встретил Дэвида, как старого знакомого, – радушно и весело. Это понравилось Катлин. Она полагала оказаться в обществе чопорных дипломатов, каких показывают в кинохронике при вручении верительных грамот, и готова была к скучному, осторожному разговору, в котором обязательно, так ей казалось, каждая фраза означает совсем другое, чем ее прямой смысл. Но добродушная простота и веселая общительность мистера советского дипломата совсем не походила на то, что она ждала.