Александр Авдеенко - Я люблю
Ребятишки окружили «буржуя» и его роскошную машину, запричитали на все голоса:
— Дяденька, покатай!
— Хоть немножко, вон до того угла!
— В другой раз, ребята. Гуляйте!
Вприпрыжку спускаюсь с этажа на этаж по гулкой прохладной лестнице, выбегаю на улицу к сияющему «форду». Эх, порулить бы! Даст или не даст?
— Здравствуйте, Степан Иванович!
Он молчит, положив темные мозолистые ладони на собачью морду своей самшитовой палки, грызет трубку золотыми зубами и тревожно-вопросительно разглядывает меня. Будто не узнает.
— Здравствуйте, Степан Иванович! — повторяю я.
— Кто это? Голос как будто знакомый. Ты или не ты, Саня?
Степан Иванович — человек серьезный, а сейчас рвется в веселый бой и меня вызывает. Что ж, могу. Чего доброго, а веселья во мне хоть отбавляй.
Стараясь не рассмеяться раньше времени, говорю:
— Минуту назад был Голотой, а теперь засомневался, я это или не я.
И улыбаюсь во весь рот. С превеликим удовольствием. Улыбаюсь приветливо. Улыбаюсь сердечно. Улыбаюсь от всей души. Всю нежность, всю радость выкладываю.
Степан Иванович не откликается. Сурово смотрит на меня и спрашивает:
— Значит, это ты? Не подменный?
— Я, Степан Иванович! Не отказываюсь от себя.
— Поздно, брат, спохватился! Сам себя перерос.
Нечего мне сказать в ответ на такие слова. Пусть поговорит, а я послушаю.
— На всю высоту вымахал. Подниматься дальше некуда: в звездный потолок уперся.
Ну вот, самое время засмеяться! Давай, Степан Иванович, растягивай губы, веселись! Не хочет. Серьезно шутит.
— Как же теперь будешь выкручиваться? Высшего образования не имеешь, первокурсник, а уже в бессмертные академики зачислен. Живешь на подступах к бесклассовому обществу, в пережитках вязнешь, а выдал вексель быть идеальным, без сучка и задоринки человеком. Все с родимыми пятнами, а ты один чистенький. Ну и торба! Дотянешь? Не надорвешься?
— Не сам я взвалил на себя эту торбу, — говорю я. — Не хотел. Уговорили.
— «Вороне где-то бог послал кусочек сыру!..» Так?
— Почти так, — засмеялся я. — Степан Иванович, давайте вместе подумаем, как выбраться Голоте из музея.
— Трудное это дело! — тяжело вздыхает Гарбуз, а сам сияет улыбкой. Доволен моими словами. — Быбочкин крепко вцепился в тебя, не отпустит героя.
— А что, если я напьюсь, разобью окна в кинотеатре «Магнит»? После этого не станут церемониться с «исторической личностью».
Гарбуз оглянулся по сторонам и сказал:
— Тряхни-ка лучше стариной: взломай окошко, обворуй музейную малину. Никому и в голову не придет, что это твоих рук дело. Здорово? Дельный совет? Вся проблема будет решена одним ударом. — И он расхохотался. — Будем считать, что я дурака валял. Переключаюсь на серьезную волну... Хочу поговорить с тобой, Саня. Поедем ко мне. Я один дома. Мои на утреннике в цирке. Потолкуем в тишине.
— А порулить можно?
— Давай!
Не первый раз держу баранку, а все никак не привыкну. Хорошо на правом крыле Двадцатки, а за рулем автомобиля куда лучше!
Шуршат на асфальте шины. Сияет никель фар. Солнце отражается в зеркалах, вваренных прямо в крылья. Наигрывает, заливается трехголосый клаксон. Тормоза, чуть тронь ногой, намертво стопорят. Еду нарочито медленно. Часто сигналю. Пусть прохожие полюбуются заморским самокатом, а заодно и ловким водителем. Жаль, Ленка не видит, как я рассекаю пространство.
Коротка прямая дорога в Березки. Быстро, всего через несколько минут будем там. Не успею насладиться, только раззадорю себя. Хочется продлить путь хотя бы на пару километров. Спрашиваю Гарбуза, можно махануть к нему домой вокруг света, по кольцевым дорогам строительной площадки — по нашим главным улицам. Он усмехается, кивает: давай, мол, задавака, отводи душу.
Лучше бы я поехал прямо в Березки. На рожон попер, все испортил.
В самом центре завода, рядом с блюмингом, мы затормозили перед шлагбаумом. Стоим, ждем, пока маневровый паровоз освободит переезд, по привычке оглядываемся вокруг и видим, как неподалеку от нас, на глазах, как говорится, у всего честного народа, совершается злодеяние.
После дождей на участке бригады бетонщиков образовалась громадная лужа. Вместо того, чтобы отвести воду в канаву, осушить болото дешевым способом, бригадир бетонщиков, кудлатый парень с бородой зверолова, швырнул в лужу несколько полнехоньких мешков с цементом и накрыл их досками. Пожалуйста, гать готова, удобства завоеваны! Дорогая цена? Ничего, государство богатое, не разорится.
Степан Иванович выскочил из машины, закричал:
— Что же вы делаете?.. Варвары! Безобразие!
— Где? Что? — изумился кудлатый. — Про чего вы говорите, товарищ начальник?
— Свой же труд губите! Разбазариваете, втаптываете в грязь цемент. Его доставили с другого конца земли, а вы... На вес золота у нас цемент. Варвары!..
Кудлатый парень выругался с лютой ненавистью.
— Пошел ты, дядя!.. Ишь, какой сердобольный! Камень пожалел. Меня, человека, пожалей! Человека! Меня разбазаривают налево и направо: поселили в клопином бараке, на трехэтажных нарах, кормят кое-как, денег дают мало, а вычетов делают много, работать заставляют по-ударному, унывать и жаловаться не позволяют. Одно-разъединственное право имею — проявлять энтузиазм. Куда денешься? Приходится проявлять.
Он поскреб нечесаную, седую от цементной пыли бороду, спросил с издевкой:
— Ну, чего ты молчишь, дядя? Воспитывай! Или язык втянуло?
Ну и живоглот! Да я бы за такие слова морду ему набил и к позорному столбу пригвоздил. А Гарбуз молча проглотил бешеную речь разбойника с большой дороги. Действительно, втянуло. Размахался лихо, а как надо было садануть по кумполу, рука отсохла.
Припадая на правую ногу, постукивая палкой о землю, будто слепой, он понуро, как побитый, возвращается в машину.
— Слыхал, Саня?.. Намотал на ус? Грозный голос народа.
— Да какой это народ? Босота сезонная. Рвач первой гильдии. Один из тех, кто живет по принципу «после меня хоть потоп».
— Не спеши приговаривать. Поехали, нагулялись!
С трудом разворачиваюсь на асфальтовом пятачке и беру курс назад, на Березки. Отмалчиваюсь. Избегаю смотреть на Гарбуза. Первый раз вижу его таким беспомощным. Перед кем опустил глаза?.. Перед кем онемел? Что стряслось с моим другом?
Пропало удовольствие рулить. Еле доплелся в Березки. Поставили машину в тень. Вошли в дом.
— Располагайся, Саня, поудобнее и набирайся терпения.
Степан Иванович сел за стол, достал свои доспехи заядлого курильщика и на добрые две или три минуты забыл обо мне.
Вот и хорошо. Передохну. Сижу на диване и с удовольствием в сотый раз оглядываю тесный, в два окна, рабочий кабинет Гарбуза... Сизый ноздреватый ком — самый первый кокс первых батарей Коксохима. Рыже-фиолетовый осколок руды — самая первая добыча горняков Магнит-горы. Массивная чушка с торжественным оттиском — самый первый чугун Магнитки. Образцы мрамора, кварцита, огнеупорных глин, известняка, доломита, порфира, диабаза, серого и розового гранита, черного атачита — все, что содержат горы, окружающие нашу долину реки Урал. Бивни мамонта, рог древнего быка-тура, найденные когда-то в рудных забоях. Кипы американских, английских, немецких журналов, газет, бюллетеней, технических справочников. И книги, книги, книги на всех языках. Уйма всяких книг. Счастливый человек Гарбуз. Протянет руку — и к его услугам любая, самая редкая книга. Давний он книголюб. В его хранилище есть пожелтевшие от времени тома, изданные чуть ли не сто лет назад, прочитанные в тюрьме. Гарбуз вместе с Серго Орджоникидзе сидел в казематах Шлиссельбургской крепости и вместе с ним изучал «Первобытную культуру», «Древний мир», «Древний Восток и эгейскую культуру», «Очерки истории Римской империи», «Средние века», «Историю Европы», «Историю Соединенных Штатов». В неволе, в тюрьме Серго и Гарбуз начали восхождение к вершинам мировой культуры. Как же мы должны учиться! Сколько мы зря времени теряем! Коммунистом сможет стать лишь тот, кто освоит все культурное наследие прошлого.
Степан Иванович в последний раз пыхнул дымом, положил трубку в чугунное лошадиное копыто и сурово взглянул на меня. Это его особенность — пристально, пытливо всматриваться в каждого человека: кто ты, откуда, можно ли взять тебя спутником в дальнюю дорогу? Давно знает меня, а все вглядывается, все не решил окончательно, стоящий я или нестоящий.
— Так вот, Саня... Хочу посоветоваться с тобой по тому самому вопросу, который невзначай поднял на блюминге бетонщик. Опередил!.. Варвар он, конечно, но и мы хороши...
Я с недоумением смотрел на Гарбуза.
— Владимир Ильич говорил и писал, что коммунизм в конечном счете — более высокая производительность труда, чем при капитализме. В этих словах выражена задача целой эпохи. Свободный рабочий человек должен строить новые города, заводы и фабрики дешево, быстро и хорошо. Только так. Иначе он не станет хозяином своей судьбы, не создаст социалистического государства. Государство — это мы. Государство — это ты, твои талантливые мозолистые руки, твоя умная голова, твое горячее сердце. Побеждай не числом, а умением. Там, где Тит Титыч вкладывал рубль, обходись гривенником, а то и копейкой! Не стыдись быть жестоко экономным. Вешай на фонарном столбе расточителей народного добра как изменников делу революции! Посылай чистить нужники прораба, директора и наркома, если они не бережливы, не умеют накормить, одеть народ, создать для него нормальные условия для труда и жизни. Бей по рукам всякого, кто хватается за семь дел и ни одного не доводит до конца, кто рвется в будущее, задрав наскипидаренный бахвальством хвост, и не видит безобразий вокруг себя... Вот что мне слышится в завещании Ленина!.. И вот чего пока нет в Магнитке. Да не только в Магнитке...
