Александр Рекемчук - Избранные произведения в двух томах. Том 1
— Здравствуйте!.. Каким таким попутным ветром?.. Привет, братцы!..
— Ох, давно я людей не видал! — стал восхищаться небольшой такой курносый парнишечка. — Покажитесь, какие вы есть, люди?
— А мы что — нелюди? — поправил его другой буровик.
— Так тоже, конечно, люди, — восхищался парнишечка. — Только ты мне, к примеру, уже надоел хуже горькой редьки.
— Как же вы сквозь лес продрались? — спросил буровой мастер Карый.
И при этом все с нескрываемым уважением посмотрели на одного гостя, на другого гостя.
Один гость, тракторист Яша, стоял и застенчиво улыбался и размазывал мазут по щеке.
Другой гость, экспедитор Гайдамович, как ехал сидя на краю саней, с поднятым капюшоном, так и сидел теперь на краю саней, с поднятым капюшоном. Только сухие пальцы его рук, до крови иссеченные хвоей, очень тесно переплелись, похрустывали и шевелились, разговаривая о чем-то между собой.
Должно быть, буровиков озадачило или же обидело молчание гостей, потому что они тоже примолкли, стали удивленно переглядываться.
А бурмастер Карый шагнул к саням, сдернул брезент, нагнулся.
Остальные буровики шагнули за ним и тоже нагнулись.
— Мать честна! — воскликнул небольшой курносый парнишечка.
— Мать… — поразился другой.
И тут началось что-то невообразимое.
Могучий хохот грохнул по опушке. Бурмастер Карый хохотал, запрокинув голову, ухватившись за грудь, колыхаясь, будто его не держат ноги. Курносый парнишечка едва не катался кубарем по земле. Остальные надрывали животы, каждый по-своему, кто во что горазд:
— Аха-ха-ха-ха-ха…
— Ыхи-хи-хи-хи-хи…
— Ох, не могу!..
Так они смеялись без передышки уже минут пять, а может быть, и больше. И уже заметались в лесу потрясенные птицы. И уже пятнистая чья-то собака, оседлав испуганный хвост, с визгом бросилась прочь.
Лишь тогда кто-то спохватился, а потом спохватились остальные.
Тракторист Яша медленно повернулся и полез в кабину своего трактора. А Гайдамович повалился локтями, лицом на мокрый, замызганный брезент, и сутулая спина его мелко, беззвучно тряслась…
Однако в тех санях, в том невозможном месиве, удалось обнаружить несколько арбузов, уцелевших чудом.
Розовыми ломтями, тонкими и прозрачными, как стекло, оделили всех сидящих за дощатым столом. С благоговейным ознобом коснулись зубы хрустящих закраин. Пестрые косточки засеменили по столу.
Был арбузный ломоть вроде полумесяца. Потом все ущербней делался он, все таял — до тонкого новорожденного месяца, до самой что ни на есть корки.
Иные, между прочим, ели с хлебом. Тем больше досталось.
— У моего деда на баштане ох и кавуны! — вспомнил курносый парнишечка. — На вкус — в точности как этот.
— Может, с того баштана и есть, — высказал предположение сосед.
— А чего же? — обрадовался парнишечка. — Видать, с того самого. У меня дед на колхозном баштане сторожем. В Астраханской области.
Гайдамович, который сидел со всеми вместе, хотя и отрекся от своей арбузной доли, хотел уже дать разъяснение, что арбузы получены не из какой не из Астраханской области, а из области Черниговской, где, между прочим, он сам, Гайдамович, имел такое счастье родиться. Но зачем ему отнимать радость у молодого человека?..
Кроме того, нужно было собираться в обратный путь. И еще предстояло совершить одно важное дело. Гайдамович, с одной стороны, и буровой мастер Карый, с другой стороны, сели составлять акт о плачевной судьбе одной тонны черниговских арбузов, подлежащих списанию.
— Душа-дорогуша, — затосковал вдруг бурмастер Карый, — на кой черт вся эта писанина? Даже как-то рука не поднимается. Давай лучше я тебе сию же минуту выдам расписку, что получил одну тонну арбузов в целости и сохранности до последнего хвостика, а?
— Послушайте, — возмутился Гайдамович. — Мало того, что вы меня осмеяли с ног до головы, так вам еще хочется, чтобы я, как тот Филькин, представлял подложные грамоты?
— Ну ладно, ладно, — заворчал пристыженный бурмастер. Рука у него все-таки поднялась, и он изобразил в конце акта закорючку. — Насчет смеха уж не серчай: одичали малость, в лесу живем…
Он вздохнул, оглянулся на своих малость одичавших товарищей, повторил:
— В лесу живем… Ты насчет смеха не обращай внимания. Ты лучше, душа-дорогуша, обрати внимание, какие они все веселые сегодня, будто именинники. Думаешь, они из-за арбуза именинники? Думаешь, им арбузы нужны? Не нужны им эти арбузы!..
«Я так и знал, — горько усмехнулся Гайдамович. — Я так и знал, что эти арбузы нужны им, как мне шишка на ровном месте…»
— Им радостно, что про них не забыли, — продолжал бурмастер Карый, — что вспомнили про них, понимаешь? Это для человека самое главное, — главнее хлеба, — чтобы о нем помнили, не забывали. Тогда человек может горы с места своротить!..
Бурмастер решительно встал, и по виду его можно было предположить, что он тут же отправится со своей бригадой сворачивать горы. Тем более что вся бригада уже плотно обступила его. Но взамен этого Карый вынул из кармана записную книжку, заглянул в нее и сказал:
— Ты, пожалуйста, передай директору конторы товарищу Шурганову, что бурение скважины мы закончим на месяц раньше, к седьмому ноября — к самому празднику… Такое наше обязательство — значит, обязательно будет.
И все кивнули: «Это уж обязательно».
— Так и передай… Ну, а лично с тобой, браток, у меня разговор будет короткий.
Бурмастер шагнул к растерянному Гайдамовичу, сгреб его потуже и трижды чмокнул в заросшие седой щетиной щеки.
1958
Дочкина свадьба
— Мы думаем так: свадьбу нужно сыграть в два вечера, — сказал Владимир Игнатьевич. — Иначе просто всех не усадить. Квартира у нас не маленькая, но нынешние габариты явно не приспособлены для… подобных торжеств.
Да, квартира была большая. Натуся догадалась об этом, хотя ей и не показывали всех комнат, а сразу повели сюда, в гостиную, где на приземистом столике у дивана был сервирован чай. Однако еще в передней она увидела: двери, двери… Комнаты четыре.
— Вот, попробуйте безе, — придвинула к ней вазочку Ольга Степановна. — Своей стряпни. Не знаю, удалось ли?
— Спасибо. — Натуся грызнула невесомый шарик, заверила: — Удалось.
Гостиная была уютной и светлой. Ну, мебель, конечно, обычная, стиля «все как один». И цветы в прибалтийских горшочках. Но стена, что против Натуси, была увешана сплошь старинными миниатюрами — круглыми и овальными, в затейливых рамочках вон, кажется, Наполеон в белой жилетке, а вон та красавица с локонами очень похожа на пушкинскую жену. Натуся как-то заходила в антикварный магазин на Арбате, искала хорошие бусы и видела под стеклом прилавка эти штучки, заменявшие в старину фотографии — но, обратив внимание на цены, ужаснулась. А тут их целая коллекция. Хобби?..
— Стало быть, в два вечера, — продолжил Владимир Игнатьевич. — В первый вечер соберется старшее поколение: дедушки, бабушки, дяди, тети, родня словом. Ну, кое-кто из сослуживцев…
— И ваши, разумеется, — уточнила Ольга Степановна.
Натуся махнула рукой.
— Вот. А на следующий день — молодежь. Пусть уж гуляют, как бог им на душу положит. Все-таки их тяготит присутствие старших… хотя проблема отцов и детей у нас исчерпана, — доверительно заявил хозяин.
Ольга Степановна рассмеялась:
— А мы, несчастные предки, отсидимся на кухне. Будем посуду мыть.
— Договорились? — Владимир Игнатьевич воодушевленно потер руки.
— Да, конечно, — сказала Натуся. — Но, видите ли…
Она вдруг отчаянно шмыгнула носом, из глаз ее брызнули слезы. Натуся поспешно отвернулась, достала из сумки платок, стала утирать им щеки, нос, подбородок.
— Господи, голубушка, что вы? — встревожилась и даже встала с места хозяйка. — Хотите элениум?
Натуся опять махнула рукой. Не надо. Сиди, мол.
Она сама привела себя в порядок, откашлялась, щелкнула замком сумки.
— Извините. Я вас умоляю… Ну, просто… ведь это все обойдется в страшные деньги! Тем более — два вечера. А я, вы понимаете… я получаю всего лишь восемьдесят рублей. У нас на телевидении совершенно идиотские ставки…
Ольга Степановна взметнула брови, приложила руки к груди: о чем вы?..
И Владимир Игнатьевич протестующе зашевелился в кресле.
— Нет-нет. Я вас умоляю… — Натуся решила все же высказаться до конца. Чтобы это не было сочтено лукавством. И того важнее: чтобы они не подумали, будто ее дочь вообще бесприданница, нищенка, золушка. — До позапрошлого года мой бывший платил алименты. И я регулярно откладывала на сберкнижку, на ее имя. Так что свадебное платье, фата — все это само собой разумеется. Девочка одета, обута. Но…
