Юрий Рытхэу - Чукотская сага
Он садится, втыкает рядом палки, снимает сначала лыжи, потом мешок. До чего же приятно расправить плечи, потянуться!
Уже поблекла вершина Дежнёвской горы, погасли на ней закатные краски. И вдруг будто какой-то гигант дунул холодным дыханием на снег. Это северный ветер налетел, ветер с Чукотского моря. Верхушки сугробов словно задымились, и ветер подхватил эти снежные дымки, закрутил их… Проворно вскакивает на ноги Йорэлё, просовывает руки в лямки заплечного мешка, надевает лыжи. Надо торопиться — пурга шутить не любит.
Дорога взбегает на холмы. В этом есть и приятная сторона, есть и неприятная. Приятна та сторона, по которой слетаешь птицей, а неприятна — та, по которой приходится взбираться. Внизу, в ложбинах, немного потише, а на гребнях холмов ветер дует изо всех сил. Он дует спереди… нет, чуть левее: левой щеке холоднее всего. Но дорога здесь вьётся, иногда ветер начинает дуть справа.
До поселка, наверно, совсем уж недалеко. Но идти становится всё труднее. Снежные дымки на верхушках сугробов слились в один сплошной вихрь. Дорогу кое-где занесло. Кое-где ещё видна накатанная нартами колея, но она всё чаще теряется, уходит под свежие наметы снега. Вот уже и совсем потерял Йорэлё дорогу. Как её найти в темноте? Может, она и рядом где-нибудь, да не увидишь!
«Ну что ж, — решает Йорэлё, — нужно ветер слушать. Тогда не собьешься. Нужно, чтобы ветер всё время спереди дул, спереди и чуточку слева. Так и пойду. Только нужно всё-таки отдохнуть хоть немножко»
Не снимая лыж, Йорэлё садится на снег, стаскивая мешок, развязывает его и пересчитывает банки. Да, двадцать. Конечно, двадцать, — куда же им деться?! Вот, если одну открыть, останется девятнадцать. Впрочем, нет: ведь ему вовсе не нужно целой банки, ему вполне достаточно половины. И груз хоть немного, хоть чуточку станет легче…
Хитро прищурившись, Йорэлё отвечает себе: «Нет, груз не станет легче: то, что уйдет из мешка, переберется в живот!»
Эта простая шутка помогает ему справиться с собой, победить минутную слабость и снова двинуться в путь.
Сколько же времени прошло? Ветер дует, кажется, правильно: спереди, чуть левее, чем спереди, — левой щеке холоднее, чем правой. Но почему-то приходится идти все вверх и вверх, Йорэлё снимает лыжи, продевает через крепление одну в другую, на носках лыж закрепляет кольца палок и продолжает медленно шагать вперед. Так всё-таки легче подниматься в гору, чем на лыжах. Но долго ли ещё будет продолжаться этот подъем?
Нет, что-то здесь не так! На пути от Иквынэя не должно быть такого подъема. Может быть, Йорэлё напрасно доверился ветру? Может, ветер изменил направление и Йорзлё сбился с пути?
Ему вспоминаются страшные сказки о местах, в которых хозяйничают злые духи. Если забредешь в такие места, духи нарочно изменят направление ветра, чтобы путник совсем растерялся и погиб в безжалостной тундре… В духов Йорэлё, конечно, не верит, он прекрасно знает, что всё это сказки. Но всё-таки ему не по себе. Какое там «не по себе»! Если говорить чистую правду, то придется сказать, что ему просто-напросто страшно. Ясно, что он сбился с пути, заблудился. Нужно вырыть себе снежную пещерку и переждать в ней пургу. В этом теперь единственное спасение.
Йорэлё находит большой сугроб и принимается за рытье пещерки. Сугроб старый, слежавшийся, его не этой пургой намело. Такой и нужен: свежий сугроб пурга намела — пурга и развеять может. А этот не развеет.
Но как тяжело копать! Йорэлё долбит твердый снег то палкой, то лыжей, то в ожесточении пытается голыми руками углубить едва наметившуюся нишу. Вот если бы лопатка с собой была!.. Теперь, за работой, он уже не испытывает страха. Чем глубже, тем неподатливее становится снег. Иорэлё старается раскрошить, расковырять его лыжей, изо всех сил нажимает на нее — слышится треск, и в руках остается только половина лыжи, только обломок. Силы покидают Йорэлё, он падает и несколько секунд лежит неподвижно. Очень хочется есть и плакать. Но есть нечего — к банкам Иорэлё не притронется, это он твёрдо решил. А плакать незачем — слезами не поможешь. Нет, Иорэлё не распустит нюни. Нужно быть мужчиной! Иорэлё поднимается и снова берется за работу. Может, это даже хорошо, что сломалась лыжа: обломком гораздо удобнее работать — почти как лопаткой! И всё же иногда кажется, будто дело нисколько не продвигается вперед. На лице Иорэлё мокрый снег смешался со слезами — они всё-таки текут, хоть он и решил не плакать. Но, глотая слезы, он долбит, упорно долбит старый, слежавшийся, заледеневший сугроб.
Наконец пещерка готова, в ней можно поместиться. Хоть и не очень свободно, но можно. И даже вместе с мешком. Можно даже лечь, если поплотнее свернуться комочком. Теперь от другого сугроба надо отколоть большой кусок снега, чтоб завалить им вход. Это удается сделать сравнительно быстро.
У входа Иорэлё глубоко втыкает в снег палки, целую лыжу и один из обломков сломанной — тот, что подлиннее. Потом вползает в свое убежище, втаскивает за собой мешок. Теперь, после такой напряженной работы, голод кажется действительно нестерпимым. Может быть, все-таки открыть одну банку? Для этого достаточно было бы вылезть, ударить по ней хорошенько острием лыжной палки. Сразу бы проколол!.. Йорэлё представляет себе, как в образовавшуюся дырочку выступило бы густое молоко; как оно медленно расплывалось бы вдоль ободка банки…
— Эх, — вздыхает Йорэлё, — хуже всего, когда груз — это еда!
Он заваливает за собой вход и прислоняется спиной к стене своей снежной пещерки. Снаружи, над сугробом, над всей тундрой злобно завывает ветер.
…Возвратившись с охоты, колхозники сразу же направились на поиски пропавшего Йорэлё. Пурга уже улеглась, в небе светила луна. Широко во все стороны разъехались по тундре собачьи упряжки.
Молодой охотник Аре ещё издали заметил торчащую из снега лыжу и направил к ней своих собак. Подъехав, он резко останавливает упряжку, соскакивает с нарты. Его внимание сразу привлекает сугроб. Разбросав свеженанесенный снег, Аре находит пещерку и торопливо отваливает в сторону снежную глыбу, прикрывающую вход.
— Здравствуй! — весело кричит он, тормоша спящего Йорэлё. — Вставай, в школу опоздаешь!
Йорэлё удивленно таращит глаза и, как медвежонок, вылезает из своей берлоги.
— Жив, значит? — смеется Аре.
— Если бы не был жив, так не вылез бы, — рассудительно отвечает Йорэлё. Но губы его растягивает радостная, неудержимая улыбка. — Смотри ты, как тихо! — продолжает он. — Пурги-то будто и не было.
Аре вскидывает ружье и с небольшими промежутками трижды стреляет в воздух.
— Зачем ты стреляешь? — удивленно спрашивает Йорэлё.
— Зверя хотел убить. На луне зверь сидит — видишь? Хотел его добыть, да только промахнулся, наверно.
Йорэлё, ещё не совсем пришедший в себя, вначале слушает серьезно, ничего не понимая. Но, сообразив, что Аре шутит, он отвечает ему в тон:
— Зачем же стрелять, когда луна так высоко? Сейчас, конечно, не попадешь. Ты подожди, пока луна пониже будет, тогда и стреляй. Тот зверь никуда не уйдет, будь спокоен.
«Зачем же всё-таки Аре стрелял? — думает Йорэлё. — Сигналил кому-нибудь, что ли? Кому?» — Он очень хотел бы узнать, спросить ещё раз, но крепится: если Аре отшучивается, не хочет по правде отвечать — не надо. Не такой уж Йорэлё любопытный, приставать с расспросами не будет.
Аре ждет, что Йорэлё повторит свой вопрос, но мальчик оказывается терпеливым. Не дождавшись, Аре объясняет:
— Это я охотникам знак подавал. Думаешь, я один поехал тебя искать? Нет, не один!
И действительно, через минуту к сугробу с разных сторон подъезжают ещё две упряжки. На одной из них Унпэнэр, на другой — председатель колхоза Вамче. Вдали видны другие упряжки, отовсюду мчатся они к сугробу. Йорэлё откапывает из-под снега мешок, отряхивает его.
— Вот, — деловито говорит он. — Все в целости.
— Сам-то не обморозился? — спрашивает Вамче.
— Нет. Только есть очень хочется.
Аре достает из мешка Йорэлё банку сгущенного молока, вынимает из ножен охотничий нож. «Что ж, — думает Йорэлё, — взрослые знают, что можно, а чего нельзя. Больше чем полбанки я ведь все равно не съем. Куда там, гораздо меньше! В конце концов тетя Вээн сама, наверно, захочет угостить сгущенкой. Какая разница — у неё съесть или сейчас?» — Ему кажется, что он уже слышит сладкий аромат сгущенного молока… Аре уже приставил нож к банке, но Унпэнэр спокойно кладет на нее руку.
— Нет, — говорит Унпэнэр, — это Йорэлё и сам мог бы сделать. Банку он и сам бы открыл, если бы захотел.
Другой рукой он достает из кармана лепешку и протягивает её брату.
— Молоко, — продолжает он, — это для детского сада. А Йорэлё уже не маленький. Посмотрите, какую пещерку себе вырыл — как настоящий охотник! Не растерялся!
Йорэлё с наслаждением жует лепешку. Он берёт у Аре банку, кладет её обратно в мешок, завязывает мешок, низко наклонившись над ним, чтобы взрослые не заметили, какое у него счастливое лицо. Ещё бы ему не чувствовать себя счастливым! Такая похвала Унпэнэра стоит подороже, чем любые сладости.
