Лазарь Карелин - Землетрясение. Головокружение

— Да ведь заняты же, заняты!

— Ничего, меня примут. Сергей Петрович, ведь примете?

— Прошу, — Денисов стал посреди кабинета, разбежливо наклонившись к посетителю. — Но почему, Илья Зотович, вы все ещё на студии? Об этот час вам бы надлежало быть в Красноводске и готовиться к съёмкам.

— В том‑то и дело, в том‑то и дело…

Илья Зотович, прежде чем продолжить разговор, глянул на Леонида, ожидая, а не уйдёт ли тот, понял, что не уйдёт, и, вздохнув, примирился с этим, оглянувшись на дверь, чтобы хоть Ксения Павловна ушла. А когда та ушла, он вернулся к двери и потянул её на себя, проверяя, не осталась ли щель.

— Опять какие‑нибудь чрезвычайные обстоятельства? — спросил Денисов.

Леонид отвёл глаза, таким злым стало лицо Денисова.

— В том‑то и дело, в том‑то и дело… — Илья Зотович не замечал директорского гнева, вернее, не пожелал заметить. Он верил, что с ним обойдутся наилучшим образом. — Нельзя мне туда ехать, Сергей Петрович. Никак нельзя.

— Это почему же?

— Лютые ветра сейчас в Красноводске. Каспий штормит.

— И никто не работает?

— Отчего же, работают.

— И нефть качают, и зверя морского бьют?

— Приходится.

— Вот и снимите, как людям приходится. Вы оператор хроники. А ветер и шторм на Каспии — это тоже хроника. Не так ли?

— Я с первых дней работаю на студии, Сергей Петрович. Два десятка лет…

— И что же?

— Мне видней, простите, что снимать и когда.

— Видней… Упустите событие, ради которого и стоило ехать, а потом начнёте все это восстанавливать. Хороша хроника! Людей обрядите в новые спецовочки, разучите с ними каждый жест, взамен ветра, чтобы взбодрить эпизод, пригоните ветродуй. Так, что ли?

Илья Зотович, склонив покорно голову, терпеливо слушал. Всем видом своим он показывал, что не собирается вступать в дискуссию, а пришёл сюда лишь затем, чтобы отменить командировку, поскольку там, куда он должен был ехать, разгулялась непогодь. В непогодь же он работать не желал.

— Так, что ли? — переспросил Денисов. — Ветродуй, спрашиваю я, вам понадобится, чтобы взбодрить эпизод?

— Может, и понадобится, — миролюбиво откликнулся Илья Зотович. В своём мальчиковом спортивном костюмчике он и впрямь походил на засмущавшегося мальчугана, только отчего‑то с седыми космами. И вот этому седому мальчугану сейчас предстояло выслушать такое, что не приведи господь.

Леонид напрягся, ожидая взрыва, — ведь Денисов давно уже выдернул предохранительную чеку, ведь взрыв уже блеснул было в его утративших синеву глазах. Взрыва не последовало. Разве что он таился в самих словах, произнесённых нарочито тихо:

— Прошу вас, сейчас же на вокзал и любым поездом, хоть товарным, в Красноводск. И чтобы завтра же приступили к съёмкам. Все! — Только это «Все!» прозвучало чуть погромче, вырвавшись из придушливого плена. И, пожалуй, это «Все!» и задало тон дальнейшему. Взорвался Илья Зотович. Тоненьким вдруг голоском он принялся выкрикивать:

— Не забывайте, что я заслуженный деятель искусств республики! Вы тут без году неделя директор, а я восемнадцать пересидел таких, как вы, и девятнадцатого провожу!

— На вокзал, на вокзал, уважаемый деятель искусств. Согласно командировочному предписанию. — Денисов подошёл к двери и распахнул её, с любезной улыбкой обернувшись к оператору: — Прошу вас на вокзал.

Илья Зотович замер, захлебнулся, такими обидными показались ему слова и действия директора.

Ничего более, не сказав, Илья Зотович заспешил к двери. С порога обернулся и пальцем погрозил Денисову. И невелика фигура, и жест смешной, а Леониду сделалось не по себе. Уж очень серьёзен был Илья Зотович, когда тряс пальцем. Дверь тихонько затворилась за ним, ну и вся история. Вся ли? Это ещё как знать…

Денисов вернулся к своему креслу, неловко осел в него, шумно вобрал и выпустил воздух, как бегун после финиша.

— Лентяй и бездарь! —устало сказал он. — А что, и проводит. И девятнадцатого, и двадцатого. Есть в таких людишках какая‑то непонятная мне сила, живучесть. Заявленьица ещё начнёт строчить, вот посмотрите.

Зазвонил телефон, один из двух, —Денисов оставил после своего предшественника только два аппарата из четырёх, но оба зато действовали. Как раз зазвонил и второй. Улыбнувшись, Денисов с удовольствием вслушивался в весёлый перезвон телефонов. Эти звонки обрадовали его, суля что‑то новое, отвлекая, зовя к деятельности. Выждав немного, он разом поднял обе друбки, поделив между ними своё внимание.

— Да, да! — И стал слушать, разно откликаясь улыбкой и глазами на то, что услышал, работая сразу на двух собеседников. С одним он соглашался, другому возражал, с одним был добр, с другим суховат, и это было нелегко, если помнить, что он слушал обоих сразу, а отвечал каждому порознь. Но Денисов весело, артистически справлялся с этой работой. Леониду было радостно смотреть на него.

Один из звонивших вскоре попрощался, но тут же, только Денисов опустил трубку, раздался новый звонок. Денисов с готовностью снова поднял трубку, его забавляла эта игра.

— Слушаю вас, — сказал он новому собеседнику. — Так и порешили, — сказал он старому собеседнику, добро улыбаясь обоим. И вдруг лицо его напряглось, ужалось, заново становясь злым.

— Да, Марьям, — сказал он новому своему собеседнику. — Ну, что тебе? — А про старого собеседника он просто забыл, отвёл руку с трубкой и напрочь забыл. — Да, Марьям, я слушаю, слушаю. Да, смотрел. Как у тебя получилось? — Денисов сморщился, наваливаясь грудью на стол, будто снова схватила его боль. Он встретился глазами с Леонидом. Глазами же о чём‑то спросил его, Леонид не понял, о чём. Совета его спрашивали, мнения? На всякий случай Леонид подсказал, смалодушничав:

— Ничего получилось.

— Вот Галь говорит — ничего получилось. Да, у меня. Хорошо, позову. — Денисов опустил трубку на аппарат. Вспомнил про другого своего собеседника, хотел было продолжить с ним разговор, но передумал и тоже опустил трубку. — Леонид Викторович, Марьям приглашает вас на завтрак. — Денисов неуклюже выбрался из-за стола, неуклюже ступая, подошёл к Леониду. — Пошли, Лёня, расскажите ей, как она играла замечательно. Я не могу.

— Пойдёмте.

Снова путь через студию, через студийный двор. И снова молчком. Денисов так ушёл в свои мысли, что Леонид не решался с ним заговорить.

Следом за выезжавшим грузовиком они прошли в открытые ворота, и вахтёр Фаддей Фалалеевич, как швейцар, придержал створку ворот для Денисова. Для Галя он тоже придержал ворота, но уже не рукой, а ногой. И б этом было то различие, какое и должно было быть: для директора одно уважение, для начальника сценарного отдела другое.

Идти было недалеко. С месяц назад Денисов уехал из гостиницы, заняв освободившуюся квартиру своего предшественника. Кстати, и Галь тоже жил теперь не в гостинице. Ему сняли маленький домик в одну комнату, притулившийся на обширном дворе рачительного осетина, который построил этот домик рядом со своим большим домом, чтобы отделить женившегося сына. Таков был обычай у них, у осетин, отделять молодожёнов. Но сын вскоре уехал с женой из города, и домик молодожёнов опустел. Он находился совсем рядом со студией и всего за квартал от дома Денисова. Впрочем, Леонид, почти месяц соседствуя с Денисовым, ни разу не побывал у него. Без приглашения заходить было неудобно, а Денисов не приглашал.

— Устроюсь окончательно, обживусь, — говорил он, — вот тогда уж и позову вас к себе.

Но дело, конечно, было не в устройстве дома. Леонид отлично понимал, почему Денисов не зовёт его к себе. У Денисова — и это знали все на студии — с недавних пор поселилась Марьям. Как? Да возможно ли? А Володя Птицин? Ведь они были… Да, возможно, оказалось, что возможно. Ну и что ж, что Володя Птицин существует на свете, ну и что из этого? И что из того, что они были ещё недавно как бы мужем и женой? А вот теперь как бы мужем и женой стали друг для дружки Денисов и Марьям. Всякое случается. Все возможно.

Это началось у них с того вечера, с того самого вечера, когда Леонид увидел их танцующими. Тот вечер был из запоминающихся, пожалуй что, на всю жизнь. В тот вечер и у Леонида многое поменялось в жизни. В тот вечер и в ту ночь. Как? Да возможно ли? Восклицайте, восклицайте, изумляйтесь сколько угодно. Да, возможно. С того вечера Леонид стал жить с Ирой, с буфетчицей Ирой, женщиной лет на десять старше его и не его, как принято говорить, круга, с женщиной, которой были чужды его дела, а ему её. И все же так получилось, та первая ночь стала для них не единственной. Они не появлялись нигде вдвоём — каждый по–своему стыдился этой связи, — но по ночам они частенько бывали вместе, не любя любя друг друга. Для обоих этот союз был полустанком, временным обиталищем. Каждый ждал чего‑то иного для себя, чего‑то своего, устойчивого. А пока что…