Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
— Та жизнь — позади, — сказал Саша, когда она умолкла. — Не будем о ней вспоминать!
Баджи сидела, понурив голову, прислушиваясь к дождю, шумящему за окном. О, если б он мог унести вместе с песком и пылью те прошлые годы, смыть следы минувших горестных событий!
Саша взял Баджи за руки, ласково обнял.
Сердце Баджи забилось… Саша, родной! Он понял ее и не осудил… Как хотелось теперь, чтоб он знал все, что написала она о нем в этой толстой клеенчатой тетради! Как хотелось, чтоб он узнал и все то, что еще не дописано, осталось в сердце! Как радостно, что он сейчас здесь, рядом с ней, что его рука обнимает ее. Как хотелось в ответ за все обнять его, расцеловать!
Но Баджи овладела собой и отстранилась, едва слышно промолвив:
— Не надо…
Что удерживало Баджи дать волю своим чувствам? Разве не мечтала она давно о такой минуте? Стыдливость? Робость? Следствие долгих веков женской неволи? Но разве не была она уже в столь многом открытой, смелой? Может быть — гордость? Но чем же ей было перед ним гордиться? Может быть, то, что в старой сказке побуждало царевну томить юношу, которому втайне — боясь признаться даже себе — она уже отдала свое сердце? А может быть, то, что заставляло девушку в песенке «деишмэ» хотеть быть просом, высыпавшимся из рук, и куропаткой, скрывшейся в облаках, и газелью, убежавшей в горы, и яблочком, спрятавшимся в кованый сундучок?
Саша спросил ее:
— Почему ты такая?.. — И в голосе его прозвучало невысказанное желание, а в глазах, устремленных в ее глаза, была мольба.
Баджи не ответила.
Он взял ее за руки. И руки его показались ей горячими, властными, какими она их никогда не знала, и ее охватило томление идти навстречу этой силе и теплоте.
В наступившем молчании он прочел ее чувства и коснулся губами ее лба, глаз, щек. Теперь она не отстранялась, словно замерла. Тогда он снова обнял ее. Она повернулась к нему на мгновение, и он ощутил теплоту и нежность ее губ.
Часть четвертая
Новый сезон
Салон пополняется
Однажды, идя к Ляле-ханум, Хабибулла встретил инженера Кулля.
Они остановились, обменялись несколькими малозначительными фразами.
Впервые видел Хабибулла своего знакомца в столь мрачном состоянии духа. Желтое, осунувшееся лицо Кулля подергивалось, рука, державшая папиросу, дрожала.
«Похмелье», — понял Хабибулла.
И неожиданная мысль мелькнула у него в голове.
— Послушайте, Кулль… — мягко промолвил он. — Не хотели бы вы отвлечься от ваших невеселых дум?. Я могу вам в этом помочь.
— Вряд ли… — буркнул Кулль.
— Тут, неподалеку, есть у меня один приятный дружеский дом, куда я сейчас иду и где вы, даю слово, не проскучаете, — продолжал Хабибулла, словно не услышав ответа Кулля.
Кулль угрюмо молчал.
— И рюмка превосходного французского коньяка, настоящего финь-шампаня, обеспечена там для вас! — искушающе подмигнул Хабибулла, тронув инженера за рукав.
Кулль вяло усмехнулся:
— Ну, если так…
Хабибулла сдержал слово. В салоне Ляли-ханум инженер был принят весьма приветливо, его щедро угостили французским коньяком, а любезная хозяйка столь мило улыбалась новому гостю, что Хабибулла ревниво подумал, уже не поторопился ли он, пригласив сюда Кулля.
Кулль встретил здесь кое-кого из старых знакомых, своего бывшего шефа Мухтар-агу, услышал весьма интересные разговоры. Особенно много толковали здесь о загранице. Кулль втянулся в беседу и принялся с увлечением рассказывать о своей, жизни в Америке, о работе на нефтепромыслах компании «Стандарт Ойл», невольно идеализируя ту далекую жизнь и, казалось, забыв о пережитых им там тяжелых днях безработицы и нужды.
Бывший владелец промысла «Апшерон» почувствовал себя задетым.
— Незачем, инженер Кулль, вспоминать о далекой Америке, — вспомните лучше, в каких прекрасных условиях вы работали у меня на «Апшероне»! — сказал он с обидой в голосе.
Мухтар-аге возразил Абульфас:
— Вполне понятно, почему инженер Кулль так хорошо отзывается об Америке — ведь это, уважаемый Мухтар-ага, страна, где любой предприимчивый человек может развернуть свои силы во всю ширь, не то что здесь! — Абульфас говорил со смешанным чувством восхищения и тайной досады: ведь именно таким предприимчивым человеком ощущал он себя всю жизнь, а вот здесь, в России, в Баку, судьба обделила его богатством и властью, подняв всего лишь до уровня управляющего домами.
А бек Шамхорский, в свое время владевший не одним десятком тысяч десятин земли, перешедшей к нему по наследству от прадедов и дедов, с небрежной самонадеянностью заметил:
— В жизни важна не столько предприимчивость, сколько счастье: оно — паша путеводная звезда!
Хабибулла метнул на бека недружелюбный взгляд.
«Посмотрим, как дальше ты проживешь с твоей путеводной звездой!» — едва не промолвил он со злой усмешкой, но тут же опомнился: чего им теперь ссориться — советская власть, отняв у бека Шамхорского его земли, казалось, сравняла этого богача землевладельца с сыном малоземельного помещика Хабибуллой.
Французский коньяк развязал языки — гости заговорили без боязни о том, что теснило их души.
Толковали здесь и о том, что волновало и тревожило в последнее время людей на промыслах, — но совсем в ином тоне и освещении. С чувством злорадства обсуждали налеты на советские представительства в Берлине, Пекине, Тяньцзине, Шанхае, на «Аркос» в Лондоне. Мстительный огонек сверкнул кое у кого в глазах, когда вспомнили об убийстве Войкова, и блеск надежды осветил эти же глаза, когда зашла речь об оппозиции в коммунистической партии. Неужели подобные события не приведут к скорой гибели ненавистную советскую власть и партию большевиков?
Хабибулла и Кулль покинули дом Ляли-ханум во втором часу ночи. Оба были в хорошем расположении духа и расстались друзьями.
Да, Хабибулла сдержал слово: инженер Кулль в самом деле отвлекся от своих невеселых дум и в этот вечер не проскучал. И так повелось с этого вечера, что инженер стал захаживать к Ляле-ханум — подобно Хабибулле, на огонек…
Как-то в беседе с Хабибуллой Ляля-ханум посетовала, что ее дом мало посещают люди искусства, и дала понять, что Хабибулла, как работник управления театрами, мог бы помочь восполнить этот пробел. Хабибулла, всегда готовый услужить Ляле-ханум, не преминул пригласить от ее имени кое-кого из театральной среды.
Сейфулла принял приглашение с большой охотой: не его, Сейфуллы, вина, если кое-кто из его коллег,
