Юлиан Семенов - Семнадцать мгновений весны (сборник)
– Кого интересуют соляные копи, где складированы картины? – спросил Штирлиц.
– Американцев.
– Их люди давно заброшены сюда?
– Да.
– Где они?
– Под Зальцбургом.
– Вы с ними контактируете?
– Они со мною контактируют, – раздраженно уточнил Хётль.
– Да будет вам, дружище, – сказал Штирлиц и вдруг поймал себя на мысли, что произнес эту фразу, подражая Мюллеру. – Сейчас такое время настало, когда именно вы в них заинтересованы, а не они в вас.
Хётль покачал головой:
– Они – больше. Если я не смогу предпринять решительных шагов, то штольни, где хранятся картины и скульптуры, будут взорваны.
– Вы с ума сошли!
– Нет, я не сошел с ума. Это приказ фюрера. В штольни уже заложено пять авиационных бомб; проведены провода, установлены детонаторы.
– Кто обязан отдать приказ о взрыве?
– Берлин… Фюрер… Или Кальтенбруннер.
– А не Борман?
– Может быть, и он, но я слышал про Кальтенбруннера.
– Сможете на него повлиять?
– Вы же знаете характер этого человека…
– Человека, – повторил Штирлиц, усмехнувшись. – Животное… Он знает о ваших контактах?
– Нет.
– Думаете открыться ему?
– Я не решил еще…
– Если вы говорите правду, то погодите пару недель. Он относится к числу тех фанатиков, которые ночью признаются себе в том, что наступил крах, а утром, выпив водки, от страха норовят написать исповедь фюреру и молить о пощаде. Признавайтесь ему, когда здесь станет слышна канонада… Он намерен приехать сюда?
– Не знаю.
– Он прибежит сюда. Навяжите ему действия. Сам он не умеет поступать… Ни он, ни Гиммлер, ни Геринг… Они все раздавлены их кумиром, фюрером… В этом их трагедия, а ваше спасение… Скажите ему, что обергруппенфюрер Карл Вольф стал равноправным партнером Аллена Даллеса после того, как гарантировал спасение галереи Уффици… Признайтесь ему, что вы можете сообщить Даллесу о его благородстве – утопающий хватается за соломинку… А вас – если сможете повлиять на него – это действительно спасет от многих бед…
Хётль задумчиво спросил:
– А что будет со мною? Если вы всех просчитали далеко вперед – в том числе и меня, – то, значит, могут просчитать и другие? Я готов сделать то, что в моих силах, но я хочу получить гарантию… Я должен выжить… Я готов на все, штандартенфюрер, у меня прекрасная семья, я пошел в СС ради семьи, будь проклят тот день и час…
– Вы мне тоже выгодны в качестве живой субстанции, Хётль, наши интересы смыкаются… У меня есть идея… Точнее говоря, она возникла после того, как вы сказали мне про ваши контакты с американской разведкой здесь, под Зальцбургом… Видимо, надо будет вам договориться с вашими контактами, чтобы они вышли на связь со Швейцарией… Вы работаете на швейцарский центр, нет?
– Да.
– На Даллеса?
– Я виделся с высоким черным мужчиной…
– Лет тридцати пяти, надменен, коммунистов ругает не меньше, чем национал-социалистов, нет?
– Так.
– Это Геверниц, – убежденно сказал Штирлиц, – заместитель Даллеса, натурализовавшийся немец. Сильный парень, толк в деле знает… Так вот, пусть те, кто оперирует здесь, вокруг Альт-Аусзее, выйдут в эфир с длинной радиограммой – ее немедленно запеленгуют, а вы в это время будете сидеть за столом вместе с Ойгеном и Вилли – полное алиби. Я стану работать с документами, для вас лучше, если отчет о случившемся напишет Ойген… Очень, кстати, страшный человек, старайтесь наладить с ним добрые отношения… Сможете организовать такой радиосеанс?
– Смогу.
– А запросить Швейцарию, отчего я не получаю ответа, сможете?
– Это самое легкое задание, – усмехнулся Хётль.
– Но оно повлечет за собою – в случае если мы не получим ответа, который меня устроит, – более сложное.
– Какое? – вновь насторожился Хётль, даже голову втянул в плечи.
– Вы мне устроите встречу с американцами.
– Здесь работают не американцы, но австрийцы… И встречу я вам не стану устраивать…
– Так уж безоговорочно?
– Да.
– Боитесь, что прихлопну всех скопом?
– Да.
– Но ведь если бы я этого хотел, то попросил бы Ойгена и его команду заняться вами, и тогда вы устроите такую встречу через час, самое большее.
– Какая вам от этого выгода? – остановившись, спросил Хётль.
– Ну как вам сказать? – Штирлиц усмехнулся. – Получу Крест с дубовыми листьями, благодарность в приказе.
«Сейчас он станет меня убеждать, что выгоднее сотрудничать с американцами, – подумал Штирлиц. – Он лишен чувства юмора».
– Если бы Рыцарский крест вам вручили в сорок третьем, тогда одно дело, – сказал Хётль. – Какой в нем сейчас прок? Он вам, наоборот, помешает, вы знаете, Сталин навязал американцам драконовский закон о наказании офицеров СС…
– Да?! Черт, вы правы! – Штирлиц снова запрокинул голову; небо стало еще более темным, такое оно было тяжелое, высокое. – Сколько времени мы гуляем?
– Вы верно спросили, – ответил Хётль. – За нами пошел ваш Курт.
– Значит, минут тридцать… Проверка… Теперь вот что… Подумайте, кто из здешних осведомителей гестапо оставлен для работы в подполье? Кто возглавляет местный «Вервольф»?
– Это тайна за семью печатями, «Вервольфом» занимается НСДАП, гауляйтер Айгрубер…
– Он – больной человек?
– Здоровый.
– Я имею в виду психическое состояние… Плачет во время выступлений? Срывается голос, когда возглашает здравицу в честь фюрера? Действительно убежден в победе?
– В таком случае, болен… Только можно ли фанатизм называть болезнью?
– Или болезнь, или холодный и расчетливый карьеризм, который всегда граничит с предательством.
– Тогда, скорее, первое. Айгрубер болен…
– Болен так болен… Я не зря спросил вас про осведомителей, оставленных для работы в рядах «Вервольфа», Хётль. Мы проведем комбинацию; я стану с вами беседовать в присутствии Ойгена – после того как вы устроите радиосеанс. Беседовать буду обо всем и о том, кого можно подозревать в измене среди здешних жителей… Спрошу, кто особенно хорошо знает местность… Кто может тайно пройти в район замка и наладить связь со Швейцарией отсюда, чтобы бросить тень на вашу контору… Понимаете?
– Понимаю… Я постараюсь…
– Вам ведь зачтется, если вы упрячете – руками гестапо, которое вы, оказывается, давно ненавидите, – пару вервольфовских мерзавцев в камеру.
Курт окликнул Штирлица:
– Штандартенфюрер, срочная телеграмма от шефа!
– Что там случилось? – спросил Штирлиц, останавливаясь.
– С грифом – «лично», – ответил Курт. – Мы не читали.
Штирлиц посмотрел на Хётля, усмехнувшись:
– Они не читали. Они из клуба лондонских аристократов, нет? Пошли, продолжим разговор позже. Я жду вас через пару часов обратно… Где, кстати, ваша семья?
– В Линце, – ответил Хётль, не сводя испуганных глаз с лица Курта.
– Это правда? – Штирлиц нахмурился.
– А где ж ей еще быть?
Штирлиц спросил:
– Курт, где семьи всех сотрудников здешнего центра?
– Все живут дома, – ответил Курт, расшифровав, таким образом, то, что расшифровывать было никак нельзя – интерес Мюллера к сотрудникам Кальтенбруннера.
– Дома так дома. – Штирлиц вздохнул: – Кофе хочу… Горячего кофе. Ойген все-таки храпит, не выучил его Скорцени спать тихо, пусть не обольщается…
– Да, – согласился Курт. – Я слышал, как вы ушли из спальни и сидели в столовой чуть не до утра…
Штирлиц повернулся к Хётлю, внимательно посмотрел ему в глаза; тот, видимо, все понял – действительно, следят, – и слабая улыбка тронула его губы.
– Я жду вас, Хётль, – сказал Штирлиц. – Нам еще работать и работать.
– Я скоро вернусь, хайль Гитлер!
Когда он отошел шагов на тридцать, Штирлиц окликнул его:
– Дружище, отдайте диктофон, я совсем забыл, что велел вам его потаскать…
Курт прищурился, покачал головой, но ничего не сказал.
«Сейчас начнется, – подумал Штирлиц. – Сейчас они возьмут меня в переплет. Что ж, чем хуже, тем лучше, потому что ясней!»
…В переплет его, однако, не взяли, потому что в шифровке Мюллера говорилось: «Лицо, которым интересовался тот, кто отправлял вас сюда, в курсе вашей работы».
– Ну и что станем делать? – спросил Штирлиц, подняв глаза на спутников; он был убежден, что они прочитали текст; проверку устроил примитивную; видимо, Курт брякнет, судя по тому, как он открылся в разговоре с Хётлем.
– Запросите указания, – засветился Вилли, а не Курт.
«Или они разыгрывают сценарий? – подумал Штирлиц. – Курт подставился в парке, при Хётле, Вилли – здесь… А какой смысл? Понятно, что я в кольце; ясно, что я – объект игры Мюллера. Но чего же он хочет добиться? Чего он может добиться? Время упущено, времени у него нет. Что же он плетет?»
– Но ведь вы сказали мне, – Штирлиц обернулся к Курту, – что никто не читал телеграмму группенфюрера Мюллера… Вилли позволяет себе своевольничать? Вскрывает и просматривает то, что адресовано лично мне?
– Я догадался о ее содержании по вашему вопросу, – сказал Вилли. – Никто не читал телеграмму.
