Пятая весна - Виктор Александрович Стариков
Туман потеплел, за ним вставало невидимое солнце, все окрасилось нежным сиянием. Послышался стук мотора, и показался темный корпус катера с тонкой мачтой.
Девушка торопливо, почти бегом, кинулась с пирса. Она прошла так быстро, что Черкашин не успел вглядеться в лицо и заметил только светлые кудряшки.
На носу катера «Быстрый» стоял молодой парень в расстегнутой форменке, из-под которой виднелась матросская тельняшка. Он спрыгнул, едва только катер коснулся пирса, и торопливо пошел к берегу.
С катера ему что-то крикнули, но он не оглянулся.
За воротами пристани никого не было. Парень остановился, оглянулся на причал, где крепился «Быстрый», и, словно подгоняемый, направился к поселку.
На крыльце деревянного одноэтажного домика девушка в красной кофточке стирала в эмалированном тазу белье. Парень остановился у калитки и тихо позвал:
— Зоя!
Девушка не ответила.
— Зоя! — громче позвал он.
Она повернулась.
— Зачем пришел? — сухо спросила девушка, выжимая белье и складывая его на перила.
— Поговорить, — осмелев, он открыл калитку, но войти в палисадник не решился. — Все еще сердишься? Ну, виноват я…
— Помнишь все, что говорил? — дрогнувшим голосом спросила она.
Он молчал, опустив голову.
— Зачем же пришел? Забудь сюда, Гриша, дорогу. Обидел ты меня… Так никто не обижал.
Зоя выплеснула из таза на землю воду и ушла в дом, закрыв за собой дверь.
— Зоя! — громко позвал парень и подошел к крыльцу.
Никто ему не ответил.
Он постоял у крыльца, потом медленно пошел назад к пристани.
Из золотистого, таявшего на глазах тумана вышли два катера, тянувшие за собой цепочки низко сидящих в воде лодок. Видно было, как рыбаки, завидя берег, встают и разбирают весла.
Передний катер, прогудев, на полном ходу резко отвернул в сторону, и рыбаки начали наперегонки выгребаться к пирсу, торопясь захватить лучшие места выгрузки. Слышались частые удары весел и перекличка веселых мужских голосов.
Мгновенно ожил пустынный до этого берег. Работницы встречали рыбаков с ночным уловом.
У пирса стало тесно от черных посудин, пахнущих смолой. В воздухе засверкала рыба, работницы в кожаных фартуках подхватывали наполненные чешуйчатым серебром носилки и торопливо уносили их в распахнутые настежь ворота рыбзавода.
Черкашин с влажной головой, перекинутым через плечо полотенцем долго стоял на крыльце дома приезжих, всматриваясь в незнакомую ему жизнь. Глаза его возбужденно блестели.
В это же утро начальник партии встретился с геодезистами. Василий Иванович сидел, положив на стол сильные руки, обнаженные по локоть, чуть склонив крупную голову. На темном загорелом лице выделялись светлые черточки морщинок. Волосы он носил короткие, седина еще не коснулась их. Слушал Черкашин внимательно, чуть щуря широко расставленные глаза, казалось, запоминая каждое сказанное слово и каждого человека.
Разговор о делах продолжался долго, часа четыре, и все утомились. Да и день стоял душный.
— Все? — спросил Черкашин, оглядывая геодезистов. Ему понравились эти молодые сибирские парни, полные сил и готовности к любой трудной работе. Но только работы им мало, нужно еще что-то увлекательное. Вот этот старший, Сережа Старовойтов, голубоглазый, с задорным и смешным хохолком на затылке, с тонким пушком на скулах, поехал сюда, конечно, не только мерить землю, а набрасывать на нее будущие города, заводы, переделывать ее, ворошить. Сибирские парни забрались так далеко ради мечты, которая горячит им кровь, ради нее они готовы пойти еще дальше, ничто их не остановит. Хороша такая юность! А живется им в этом маленьком поселке, наверное, не очень-то весело. Что тут есть? Крохотный клуб и единственная в поселке тесная столовая.
— Все? — повторил Черкашин.
— Нет, — поугрюмев, сказал Старовойтов.
— Что же?
— Неприятность… Помощник капитана Харченко самовольно оставил катер «Быстрый».
— Кто его заменил?
— На следующий день Харченко вернулся. Сейчас катер ушел в море — развозит почту и продукты. Вернется через два дня.
— Почему не сняли Харченко?
— Ждали вашего приезда.
— Так… Это все?
— Нет… Есть заявление Барышевой. Просит перевести её в другую группу.
— Почему?
Старовойтов замялся. Черкашин ждал, ощупывая его взглядом.
— Да ничего важного, — пробормотал Старовойтов. Геодезисты не смотрели на своего товарища.
— Я должен с ней поговорить, — решил Черкашин. — Почему сейчас нет Барышевой?
— Дома она, прихворнула.
— Это все?
Да, это было все.
Черкашин и Старовойтов вместе вышли на улицу. С возвышенности открывался весь небольшой рыбачий поселок. Две улицы деревянных домов выгнулись полукругом, повторяя береговую линию глубокого залива. За всеми домами зеленели огороды, перед окнами на улицах толпились деревца цветущей сирени.
На горах лес стоял плотной стеной, от него к берегу по впадинам среди сверкающих желтых песков протянулись зеленые языки. Захватывало ощущение простора, который создавали водная изумрудная поверхность Байкала и голубизна над ним высокого неба. Смолистый накаленный воздух смягчался озерной свежестью, и Черкашину дышалось легко и свободно, как в горах.
Черкашин потер глаза, всматриваясь в сияние чистых красок берега, воды и неба.
— Купаться? — спросил он Старовойтова.
Пологий берег осторожно трогали легкие прозрачные волны. Черкашин разделся первый и блаженно растянулся на горячем песке, раскинув руки, подставляя солнцу лицо. Старовойтов увидел на теле Черкашина возле пояса длинный и глубокий синеватый рубец, на руке возле плеча и на волосатой груди светлели три кружочка пулевых ранений размерами с гривенник. Шрамы виднелись и на ногах.
— Где это вас так? — не удержался Сережа.
— В разных не очень приятных обстоятельствах, — беспечно сказал Черкашин.
— В Сибири вы первый раз?
— Да. Два года ходил по Волге и Каме, а теперь вот и к вам на Байкал.
Они помолчали.
— Найдем замену Харченко? — спросил Черкашин.
— Жаль его снимать, — признался Старовойтов. — Стоящий парень, комсомолец.
— Стоящий? А катер бросил?
— Всякое бывает… Убьет это его.
— Вы не ответили: можно заменить?
— Конечно… Передвинем на его место моториста с лодки.
— А почему Барышева уходит?
Старовойтов ответил не сразу.
— Личные дела, — без желания быть откровенным, ответил Сережа. — Лучше вам с ней поговорить.
— Вы не возражаете, что она уходит?
— Нет.
Черкашин так резко повернулся к Старовойтову, что песок заскрипел под ним. Он пристально смотрел на Сережу.
— Не возражаете? Она — плохой работник, плохой человек?
— Почему же она должна быть плохой?
— Человек покидает коллектив. И все спокойны. Значит: либо этот человек негодный, коллективу его не жаль, он от него рад освободиться; либо коллектив такой, что не дорожит теми, кто в него входит. Вот я и хочу понять, что же такое ваш коллектив?
