Седьмой урок - Николай Иосифович Сказбуш
Уже в порту (рассказывал потом) забеспокоился.
— Слушай, будь другом, — попросил свою девочку, — Марина хотела говорить со мной. Кажется, о чем-то важном. Будь человеком, поговори с ней. Или попроси Валерку. Чтобы непременно, сегодня же, с Мариной поговорил.
Передоверил заботу другу.
Расспрашивала Тасю:
— Ты что надумала насчет работы?
— А что думать? Работаю.
— Ты бы написала про подлости.
— Это как же? Подскажи, если такая разумная.
— Но что-то ж надо делать!
— Вот и я думаю — что?
Прибежал Валерка встревоженный, озабоченный, смотрит на меня отеческими глазами, не знает, с чего разговор начать.
— Проводили Василька, — чмыхнул носом и продолжает на меня испытующе поглядывать, — но ничего, вскоре вернется.
— Да, он говорил.
— Ну, а ты, Мариночка, как жизнь?
— Ничего, Валерка. Спасибо.
— Как ученье?
— И ученье ничего.
— Значит, порядок?
— Порядок, Валерка.
— Ну и хорошо.
Через день снова прибегает:
— Как жизнь? Ученье? Порядок?
Добросовестно выполнил просьбу друга.
В тот же день написала еще письмо — так, никому, на деревню дедушке. Рассказала обо всем, что было на душе, о том, что день выпал нехороший и что люди неискренние.
Долго просидела над последней строчкой, разорвала письмо, написала Артуру:
«Если можешь, приезжай. Мне очень трудно. Поцелуй тетю Клару. Спасибо ей за все. Если не можешь приехать, хоть напиши или подумай обо мне, только думай хорошее.
Ваша Малютка».
Откровенный разговор
Вскоре Сергей снова встретил Катюшу. Черная «волга» замедлила на повороте бег, седой человек с холеной бородкой уверенно выруливал к светофору; расчетливый взгляд старика, управлявшего машиной, запомнился Сергею. Рядом с ним сидела Катя. Присущая перекрестку пестрота отвлекла ее внимание, она не заметила Сергея, раскланявшегося с ней обрадованно. Получилось неловко, так и остался с поднятой рукой в хвосте машины.
Угрюмо посмотрел вслед: богатая учительница!
Дома сосед по углу, Егорий Крейда, впервые за все дни затеял разговор:
— Ты с кем это прохлаждаешься на перекрестках? С которой «волгой» любезно раскланиваешься?
— Заметил?
— Егорий все примечает. Такой уж Егорий, примечательный.
— А тебе что?
— Да так. Друзья друга — мои друзья. Так кто же она?
— Обыкновенная учительница. Случайная встреча. Не более.
— Богатая учительница.
Сергею стало неприятно, что Жорка повторил его слова, будто подслушал.
— А тебе что, спрашиваю? Может, она дочка твоего директора?
— Угадал. Однако не знаю, о чем речь?
— Слышал, на директорских дочек мода пошла. Баланда такая пущена.
— Мне директор до лампочки.
— А «волга»?
— И «волга» тоже. Я про твою учительницу спрашиваю. Девка культурная. Я ее давно приметил. Еще раньше твоего.
Жорка достал из шкафа бутылки с белой и красной головками, со звездочками и без звездочек.
— Открывай, с которой начинать… Эх, Сереженька, живем, хлеб жуем, а зачем жуем?
Принялся разворачивать свертки:
— Вот для нас балычок, вот сардиночки. Еще кой-чего достанем.
Сергея тянуло выпить, перебить, переломить день, но боялся, что за первой последуют не первые.
— И не помысли отказаться, — предостерег его Жорка, — не дай те господь оскорбить дружка, отойти от нашей душевности.
— Куда гнешь, не пойму.
— Не сомневайся. Ничего такого не последует. Ничего за мной нет. Верно тебе сказал, поменял жизнь. Однако не забывай, кто мы, одна крыша над головой. Нам врозь не приходится, Сереженька.
Сергей, не слушая его, думал о давешней встрече:
«Богатая учительница. Интересно живем. На тротуарах здороваемся, мировые вопросы решаем. А в машине вперед глядит, не замечает. Интересно живем, праведно — «ому как удастся».
— Ну, давай по первой! — торопил Егорий. — Культурно за культурненькую!
— Если уж на то, давай пойдем посидим как люди. С музыкой.
— А что нам музыка? Кто от накрытого стола уходит? Тихо-солидно, душевный разговор.
И Жорка звенел уже горлышком о край стакана.
Опрокинул стакан:
— Хорошо пошла!
Сергей молча осушил свой.
— Ну, и повторить не грех.
— Давно не пил стаканами… — откинулся на спинку стула Сергей.
— Стаканами! Да это ж стаканчики, стопочки.
Но, приметив, что Сергей и впрямь отвык от стаканов, Егорий отодвинул свой.
— Ладно, передохнем малость. Подзакусим, — не давая Сергею выбиться из хмеля, продолжал: — Послушай, Серега, я бы ни за что не завел подобный разговор, ни под каким видом; но ты сам признался — случайная встреча. Тебе случайная, мне вот так! — Жорка чиркнул себя большим пальцем по горлу.
Сергей слушал и не слушал его.
Егорий налил по второму стакану, придвинул стакан к себе и снова отодвинул в сторону.
— Ответь мне, Серега, одно. Как лучшему другу. У тебя что до нее, до этой самой, культурной? Серьез или между прочим?
Сергей склонился к стакану, поднял стакан и враз опрокинул.
— Слушай, Сережа, — прилип к его плечу Егорий, — давай сменяемся. По-хорошему. Без ссор, без обид. Я тебе за нее каких хочешь По-дружески. Чтоб ничего между нами. Каких хочешь, говорю. Есть одна, познакомлю; для себя берег. Полный стиль, модерная.
Неожиданность, наглость Егория придавили Сергея, слова не мог произнести.
А Егорий по-своему истолковал его состояние и продолжал горячась:
— Давай сменяемся, говорю. Для тебя она встречная-поперечная. А для меня через такую любовь вся жизнь откроется. Я теперь, знаешь, до какой жизни иду? Еще годок, другой в слесарях покрутимся, а там… Ты знаешь, на каком я разряде? На какой специальности? На несгораемых кассах. Я и сейчас косые запросто. Могу и на заочный, если потребует! До культурной жизни иду!
— Мало тебе разбитых контейнеров, — вскинулся Сергей, — тебе еще культуру подавай.
— А что? Не хуже других. На свою судьбу имею право. Или они особые, не такие? Все на одну мерку, на один фасон.
— Ты ж о культуре говорил!
— Говорил? — желтые глаза Егория забегали. — Верно, говорил; это верно… — он задергался, заметался, — это верно, черт! — потянулся к стакану, заглянул в стакан, точно гадал на нем про будущее, — ну, что ж, постараемся. И мы люди. Так что, давай меняться, Серега Выйду в люди, и тебе хуже не станет.
Сергей подался вперед, налитые хмелем губы онемели.
— Ты что, ты что уставился? — отодвинулся Жорка, — что я такого сказал? Что сказал? Ничего не сказал. Все по доброй воле. — торопливо убрал бутылки, — что глаза пялишь на меня? Не насмотрелся? — принял со стола нож, спрятал за спину. — Ты лучше на себя посмотри, каков ты есть. А вдруг она спросит: где вы были, Сереженька, какой срок отбывали, где время проводили до нашего первого знакомства? Я завсегда отбрешусь. А ты?
— Я чистый, чистый, понял, гад!
— Все мы чистые, все ангелы.
Крейда поднялся с трудом, пошатнулся,
