Юрий Рытхэу - Анканау
— Хорошо, я согласна.
— Смотри, дочка, будет трудно, — предостерегающе сказал Чейвын.
Миша Носов навестил Анканау, когда она окончательно поправилась и собиралась на свой участок.
В этот вечер вся семья была в сборе. Был тот неопределённый час, когда ещё не зажигали электрического света, хотя на улице уже стемнело.
Пограничник громко постучался в дверь. Чейвын выглянул:
— Здравствуй, Носов! Гляди, собаки на тебя не лают.
— Я же сам каюр, — с достоинством ответил парень.
— Ну, входи, входи, — радушно пригласил гостя Чейвын. — Спасибо, что зашёл. Я-то часто бываю на вашей заставе, а вот вы ко мне редко заходите.
Носов, осторожно ступая тяжёлыми сапогами по гнущимся половицам, прошёл в комнату.
— Собственно говоря, я пришёл навестить Анку. Как её здоровье?
— Здоровье нормальное, — ответил Чейвын. — Вот она.
Анканау протянула руку пограничнику. Она посмотрела ему прямо в глаза и окончательно этим смутила парня.
— Ну, если здоровье нормальное, тогда хорошо, — торопливо сказал Носов. — Тогда можно не засиживаться.
— Так мы скоро тебя не отпустим, — сказал Чейвын. — Если ты пришёл гостем в мой дом, должен отведать угощения. Рультына, собери-ка нам на стол. Анка, помоги матери!
Чейвын уселся напротив пограничника и предложил ему папиросу.
— До сих пор не пойму, зачем Анка ночью полезла на мыс? — спросил оправившийся от смущения Носов.
— Я тоже не понимаю, — развёл руками Чейвын. — Хочет стать настоящим охотником… Вот у вас, у русских, есть женщины-охотники?
Носов замялся:
— Нет… То есть в нашей деревне не охотятся. Разве только кто-нибудь из города приезжает.
— Мужчины приезжают?
— Да, не женщины, — подтвердил Носов.
— Вот, — обратился к дочери Чейвын, — мужчины из города приезжают к ним охотиться.
Анканау расставляла чайные чашки. Она, как и требовалось старинными обычаями, не вмешивалась в разговор мужчин.
— Даже у нас, у охотничьего народа, женщина шла на промысел только от великой нужды, — громко говорил Чейвын, явно адресуясь не только к пограничнику. — А она вот берёт пример с каких-то древних людей. Говорит, была у них такая богиня Диана.
— Да, была, — кивнул Носов. — Мы проходили в школе по древней историй. А Анка у вас молодец, честное слово! Я такую девушку впервые в жизни вижу.
Парень явно говорил эти слова для Анканау, и Чейвын не мог об этом не догадаться, так же как и дочь, которая жадно ловила каждое слово гостя, хотя и была уверена, что всем своим видом показывает полное равнодушие к мужской беседе.
— Сколько тебе лет? — спросил Носова Чейвын.
— Двадцать с половиной, — с готовностью ответил парень.
— В этом возрасте каждую новую девушку видишь впервые и каждый раз по-новому, — веско заявил Чейвын, придвигая гостю распластанный на дощечке вяленый тюлений ласт.
Анканау не хотела его подавать, но Чейвын любил на ночь поесть чего-нибудь острого, и для этого в тёплом углу кухни всегда висела гроздь тюленьих ластов. Там они доходили до полной готовности, пока с них не начинала лезть чёрная кожура.
Пограничник с плохо скрываемым замешательством уставился на необычное угощение, вопросительно взглянув на Анканау, и, встретив её сочувственный взгляд, храбро взялся за ласт. Подражая хозяину, он принялся счищать кожу.
— Лупится, как картошка в мундире, — заметил он.
— Я никогда не пробовал картошку в мундире, — сказал Чейвын.
— А я вот эту штуку, — в тон ответил Носов, показывая кончиком ножа на очищенный ласт, приобрётший сходство с кожаной перчаткой.
Рультына с Анканау переглянулись. Тотчас перед гостем оказалась чашка с крепким чаем.
Носов медленно отрезал кусок и положил в рот.
Анканау смотрела на пограничника. Парень пожевал и проглотил.
— Ну как? — спросил Чейвын. — Похоже на картошку в мундире?
— На маринованный гриб, — ответил Носов и отрезал ещё один кусок, на этот раз побольше.
После чая Носов заторопился.
Анканау вышла его провожать.
— Правда, тебе понравился нерпичий ласт? — спросила она.
— Честное слово, понравился! — горячо сказал Носов. — Это вкусно и действительно похоже на маринованные грибы, только острее.
Анканау никогда не пробовала маринованных грибов, но терпеть не могла прокисший тюлений ласт, поэтому она с сомнением покачала головой.
По дороге к мысу Вэтлы Анканау объяснила, зачем она ночью ходила по берегу, рассказала об уговоре с отцом.
— Теперь это у меня самое-самое главное, — сказала Анканау. — Зимой решится, буду я настоящим охотником или нет.
Южный ветер гнал волну вдоль берега. Над водой шумно хлопали ожиревшие за лето чайки. Чёрные кайры задумчиво сидели на скалах, а на гребне прибойной волны качались мелкие пташки — пэкычьыт, дёргая головками.
— Дальше меня не провожай, — сказал Носов.
— Я хочу дойти с тобой до мыса Вэтлы.
— Это далеко.
— А мне приятно идти с тобой.
Над головой синело небо, как распластанный голубой парус, впереди громадой вставал мыс Вэтлы. Чёрные кайры строго смотрели, как девушка закрыла глаза и подставила губы. Она ощутила привкус морского ветра.
— Я тебя люблю, — сказал Носов.
— Знаю, — ответила Анканау и поцеловала его.
Анканау стояла на берегу, пока пограничник не скрылся за мысом.
Обходя через несколько дней свой охотничий участок, Анканау обнаружила несколько моржовых туш. В первую минуту она подумала, что кто-то из охотников перепутал участки, но потом догадалась, чьих рук это дело. Она улыбнулась и крикнула ветру:
— Спасибо, Миша!
12
Тишина в тундре. Медленно падают рождённые в голубом сумраке блестящие снежинки. В небе нет облаков, а снег идёт: вымерзает растворённая, в воздухе влага. Тишина кругом такая привычная, что Анканау совсем не замечает её. Убегает вдаль слегка всхолмленная равнина, покрытая снежным покрывалом, и кажется: во всём этом многокилометровом снежном однообразии девушка — единственное живое существо.
Анканау не чувствует себя одинокой. Всё, что вокруг неё, — все привычное, родное. Это только на первый взгляд тундра пустынна и безмолвна. Может быть, совсем рядом, зарывшись в пушистый снег, дремлет стая полярных куропаток или бродит в поисках пищи осторожный песец; голодный волк описывает круги у оленьего стада, выжидая, когда пастух уйдёт в другое место…
«Сегодня хороший день», — думает Анканау, широко шагая по заснеженной тундре. Солнце прячется за линией дальних гор, приближается к Белой Долине, где расположился районный центр. Светят звёзды, на горизонте догорают остатки полярного сияния.
Девушка присаживается на застругу. Мысли бегут, как резвая упряжка по гладкому речному льду. Такое ясное небо, а солнца нет. А жаль, что впустую пропадает столько чистого неба. Разве звёзды могут заменить солнце? Всё равно, если бы собрать всех людей района, никого нет ближе и родней Миши Носова. Так и солнце. Много красивых и хороших звёзд на небе. Тысячи из них много больше солнца, но родное и близкое солнце милее всех.
Анканау запрокидывает голову и долго смотрит в бездонное небо. Хоть бы луна была! Если долго, очень долго глядеть на светлую луну с тёмными пятнами, можно различить на диске охотника рядом с убитой нерпой. Впрочем, это видение мгновенно и быстро исчезает. Анканау любит эту игру и никому не рассказывает о ней. Даже Мише…
Носов часто приходил в охотничью избушку. Заслышав его знакомые шаги, Анканау бежала открывать дверь и встречала его, морозного, объятого снежным паром…
Зато Чейвын почти перестал бывать в избушке. Границы его охотничьего участка соприкасались с угодьями других охотников, и порой ему проще было ночевать у кого-нибудь из ближних соседей, чем тащиться далеко к морскому побережью. Он изредка наведывался к дочери, и каждый раз это было неожиданно. Накормив собак, отец требовал крепкого чая и подробного отчёта.
Анканау, зная, что отец будет её экзаменовать, запоминала все примечательности в тундре, расшифровывала неясные звериные следы. Всё это она выкладывала отцу тоном прилежной ученицы, аккуратно приготовившей урок. И каждый раз Чейвын хвалил:
— Молодец, дочка.
Однажды Анканау, подав отцу дымящуюся чашку крепкого чаю, налила и себе и уселась напротив. Чейвын с наслаждением отпил большой глоток и блаженно прикрыл глаза, ожидая, пока тепло разольётся по всему большому его телу. Именно в это мгновение по установившейся привычке Анканау начинала рассказ. Чай успел достигнуть кончиков самых маленьких жил, прогрел все суставы ног и рук, а дочь всё ещё не начинала рассказа. Охотник открыл глаза. Анканау сидела за столом и тянула чай. Она смотрела на отца поверх края кружки чёрными нерпичьими глазами.
