Николай Вагнер - Счастье рядом
Следующий тост — за гостей — Александра Павловна пить отказалась. Андрей, тоже не любивший водку, решил, однако, выпить — он все еще надеялся перебороть болезнь.
По телу разлилось тепло, захотелось курить. Поднося спичку, Андрей вновь заметил блеск Сашиных глаз. Мальчик, как и прежде, смотрел куда-то в потолок, и в этих детских глазах легко было заметить скорбь взрослого человека — настолько они были строги, так определенно выражали боль самой души.
— Саша, — тихо позвал Андрей, — чего не спишь?
Мальчик не ответил и закрыл глаза, прикидываясь спящим, но его бледное худое лицо от этого не стало спокойным.
— Что с вашим сыном? — шепотом спросил Андрей. Рина поспешно ответила, что это совсем не ее сын, у нее вообще никогда не было детей. Саша — сын сестры Жеки.
— Да спи ты, Сашок! — прикрикнула она на мальчика. — Все дети спят в такую пору, один ты неслух.
Разговор за столом не клеился. Александра Павловна сидела, не произнося ни слова.
— Пожалуй, нам пора? — спросил ее Андрей, а потом обратился к Рине: — Поздно уже, да и ломает всего. Видно, простудился.
— Водка — лучшее лекарство. Налить?
— Не поможет. Надо было раньше.
В коридоре Андрей задержался и, когда Александра Павловна вышла на улицу, обратился к Рине:
— Познакомьте меня с вашей сестрой.
— Ого! — многозначительно воскликнула Рина. — Вы заинтригованы? В таком случае, заходите. Хотя бы завтра.
— Лучше пусть она позвонит. Вот мой телефон. — Андрей протянул клочок бумаги и зажал его в руке Рины.
На улице моросил дождь. Андрей шел по грязному темному двору следом за Александрой Павловной, которая не оборачивалась и молчала.
Первое слово, которое произнесла она, было «мерзость!»
— Вы уж извините, что я затянула вас сюда, но откуда было мне знать... И надо же так опуститься женщине, чтобы на глазах у собственного ребенка принимать любовника.
Андрей молчал.
— Что вы молчите, как истукан? Неужели вас не возмущает все это?
— Возмущает. Видно, она здорово запуталась. Ей надо как-то помочь.
— Помочь! Помочь надо ребенку. Немедленно изолировать его от матери. А ее выслать вон из города.
— Разные бывают люди, — отозвался Андрей. — Одним живется легко, другим — труднее. А тут женщина, притом одинокая.
— Я тоже одинокая, но это не значит, что мне следует менять мужчин, как перчатки. Мой муж не вернулся с фронта. И не вернется все, что было... Все хорошее. Зачем же омрачать прошлое, втаптывать его в грязь?
— Мы говорим о разном... По-своему вы правы, — согласился Андрей, которого вновь начал бить озноб. — Но мы не знаем причин. Были ведь у Жеки и юность, и начало пути...
Сбившись с мысли, Андрей снова замолчал. Разговор сам по себе прекратился. Может быть, ему помешал забарабанивший дождь.
5
Дочь Федора Митрофановича Аля разбудила Андрея в одиннадцать.
Она стояла возле дивана — высокая, тоненькая, с распущенными до плеч волнистыми русыми волосами, совсем непохожая на отца — кряжистого, тяжеловесного, внешне грубого. В ее светло-зеленых, почти серых глазах, задорно глядевших из-под приподнятых у висков, словно переломленных бровей, играли веселые смешинки.
— Все спите, а вас к телефону.
Разоспавшийся Андрей ничего не понимал. Через силу подойдя к аппарату, он услышал в трубке голос Хмелева, чуть хриплый, но как всегда энергичный. Леонид Петрович даже шутил — вовремя вышел на работу, как будто знал, что свалится его заместитель — так в шутку он называл Широкова, которого часто просил вычитывать материал. Но дело не в этом. Андрея с утра разыскивала какая-то Сахарова. Она проездом и будет очень жалеть, если не увидит его.
Андрей долгое время не мог ничего ответить.
— Передай, чтобы позвонила домой. А на работу я все-таки приду: отсиживаться не умею.
Он бережно положил трубку и неуверенными шагами пошел в комнату, думая о том, как это он встретится с Иринкой и о чем будет говорить с ней. Потом вспомнил вчерашнее. Несвежее, усердно подкрашенное лицо Людочки, узкая фигура рыжеволосой Рины. Саша и его большие удивленные глаза... И снова мысли вернулись к Иринке, к профессору. В ушах звучал неприятный металлический голос: «...моя программа рассчитана на интеллигенцию».
Андрей приложил ладони к вискам, стараясь унять подступавшую головную боль. Он сделал несколько шагов по комнате и снова услышал телефонный звонок. Затем постучали в дверь. Это Аля, Андрей знал, что сейчас она будет звать его к телефону, и ничком упал на диван, закрыв ухо подушкой. Стук в дверь повторился, раздумчиво и неуверенно, потом все стихло.
Андрей повернулся на спину, машинально задвинул подушку под голову, открыл глаза и облегченно вздохнул. Но покой пришел только на время. Он начал вдруг сомневаться — правильно ли поступил, не смалодушничал ли? Может быть, позвонить в гостиницу, разыскать Иринку? Но для чего? Ведь она уже давно определила свое отношение к нему.
...Проснулся Андрей поздно вечером от пристального взгляда, уставленного на него. Он открыл глаза и увидел Федора Митрофановича. Через густые седеющие усы пробивалась добрая улыбка.
— Ну как, орел, отоспался? Выпей-ка крепкого чайку. Таким богатырям, как ты, болеть грешно. Поспать двойную норму и подкрепиться чайком — тут и болезни конец. Аля! — крикнул Кондратов в открытую дверь. — Принеси Игнатичу чаю, да покрепче!
Пришла Аля, молча поставила на стул возле дивана стакан и до краев налила в него из эмалированного чайника крепкого, почти коричневого чая. Потом принесла голубую стеклянную сахарницу, положила в стакан несколько ложек песку и помешала витой ложечкой.
— Выздоравливайте, Андрей Игнатьевич! — сказала она бархатистым голосом. — Только пейте сразу, пока не остыл.
Аля ушла такой же бесшумной походкой, как и появилась. Федор Митрофанович повторил ее совет: чай надо пить горячий, чтобы согреться и пропотеть. Андрею пришлось подчиниться, хотя он совсем не чувствовал озноба — наоборот, после сна по всему телу растеклось тепло. Обжигаясь, сначала с ложки, а затем через край, Андрей выпил весь стакан. Он откинулся на подушку и почувствовал, что лоб и шея стали влажными.
— Вот возьми полотенце, — пробасил Федор Митрофанович, — присаживаясь на край дивана. — Видишь, мое лекарство начинает действовать. Не иначе, как завтра пойдешь на работу. Я считаю, крепкому человеку ни к чему разные лекарства. Надо только отдохнуть как следует, отоспаться. Организм сам сделает свое дело. Кондратов немного задумался, как будто припомнил о чем-то, а потом сказал, словно сам себе:
— Это уж точно, сызмалетства так лечились в Пестах. Помню, на Увинке провалился под лед. Отец меня парным веником в бане отхаживал, потом на печь заставил лезть, овчиной закрыл. И проспал я кряду пятнадцать часов. Встал — хоть бы что, даже нос сухой. А лекарства — они вредны человеку.
Андрей слушал мерно гудевший голос Федора Митрофановича, думая о своем, но последние слова Кондратова насторожили.
Он попытался восстановить в памяти все, о чем говорил Кондратов, и вдруг отчетливо услышал: «Сызмалетства так лечились в Пестах». Андрей поднялся и, навалившись плечом на подушку, спросил:
— Вы сказали — в Пестах?
— В Пестах. А чего ты вскочил?
— Постойте, постойте... Так, значит, вы из Пестов? А Кондратову вы знаете, Аглаю Митрофановну?
— Здорово живешь! Она же сестра моя. Старшая у нас.
Андрей дотянулся рукой до стола, где лежала пачка папирос, закурил. Сел против Федора Митрофановича и начал вспоминать о своих поездках по Северогорскому району, о встречах с пестычанами и с Аглаей Митрофановной. А потом спрашивал Кондратова: что пишет его сестра, чем занимается, как Вербова, Подъянова, отыскала ли она, наконец, след летчика Фролова? Многое узнал в этот вечер Андрей. Кондратова по-прежнему заведовала мельницей, но конный спорт бросила. Валентина Григорьевна Вербова побывала в Москве на сессии Верховного Совета. Таню Подъянову комсомольцы избрали секретарем райкома. А летчика Ивана Фролова только через месяц отыскал в Увинской согре убогий Харитоша, сторож лесной фермы.
Кондратов помолчал; не докучал ему вопросами и Андрей. Он почувствовал вдруг, как потянуло его в привольный лесной край, где прошли детство и юность. Он еще не бывал на Уве, неизвестным для него оставался далекий Лесоозерск. Вот бы где — среди простых и работящих людей — нашли себя людочки и риночки. — Может быть, и права была Александра Павловна в своем последнем разговоре с ним.
Неожиданно для Федора Митрофановича Андрей сказал:
— Вчера я случайно попал в болото.
— Никак бредишь?
— Нет, вы послушайте. — И Андрей рассказал обо всем, что ему пришлось увидеть накануне.
— А муж-то у нее где?
— Мать-одиночка.
