Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 1
Услышав звуки гармошки, обитатели казармы медленно выползали из своих нор, окружали молодого кочегара. Молодежь подхватывала песни. Пожилые работницы, пригорюнившись, украдкой вытирали слезы: знакомая песня воскрешала в их памяти давние дни, покинутый дом, молодость, а быть может, и несчастную любовь…
Когда Федор кончал играть, исчерпав весь свой репертуар, кто-нибудь из девчат просил его сыграть плясовую. Он не заставлял себя долго упрашивать. Приосанившись, весело поглядывая на Варвару, словно прося ее одобрения, он с увлечением играл то польку, то краковяк, то разудалую русскую. Девушки, обняв друг друга, самозабвенно кружились до поздней ночи на пыльном дворе…
После таких вечеров Варвара долго не могла уснуть, лежала с открытыми глазами, думала… Наконец поднимала занавеску, будила Матрену и шепотом говорила:
— Ой, Мотя, если б ты знала, какой он хороший! И глаза-то у него сияют, а сам добрый, добрый…
Словно ничего не понимая, Матрена спрашивала:
— Это ты про кого?
— Да про Федора же, про кочегара…
Изредка Федор заходил в казарму, шутил, балагурил, рассказывал смешные истории. Уже тогда за его невинными шутками Матрена Дементьевна угадывала какой-то особый смысл, но никому о своих догадках не говорила. Она понимала, что кочегар не такой простачок, каким кажется. Недаром старики окрестили его «умной башкой».
— Здорово, бабоньки! Ну как вы тут живете-можете? — начинал он, присаживаясь на табуретку. — Гляжу — не жизнь у вас, а чисто рай! Тепло, уютно, с крыши не каплет. Этак век захочется жить. Небось каждый месяц по гривеннику откладываете на приданое и в сундук прячете? Правильно делаете! Без приданого нынче никто замуж не возьмет. Вот наш хозяин — слыхали, какое приданое дочери отгрохал? Он ее замуж выдает и по этому случаю построил для нее и будущего зятя отдельный особняк. Говорят, будто в том особняке заплутаешься — четырнадцать комнат да зал размером побольше нашей казармы. Во всех комнатах потолки расписаны золотом, лестницы из белого мрамора. Парчовая мебель, ковры, картины, а вокруг особняка большой сад, чтобы молодые чистым воздухом дышали, а весной песни соловьиные слушали. А кроме того, хозяин, говорят, отвалил зятьку еще деньгами полмиллиона. Думаю, думаю я — никак не пойму: откуда у людей такие деньги берутся? Наш бородач на станке каком их печатает, что ли? Сидит ночи напролет и печатает себе новенькие сотенки…
— Ну да, печатает! А фабрика-то на что? — спросила словоохотливая ткачиха Елизавета.
Федор сделал удивленное лицо.
— Вот тебе и на! Выходит, это мы с вами ему эти миллионы зарабатываем? Признаться, никогда бы я сам до этого не додумался. Ткачу — шесть целковых с полтиной в месяц, кочегару — красненькую, а ему — мешок золота? Как в сказке, ей-богу!..
— Федя, вот ты бы и женился на хозяйской дочери и жил бы себе припеваючи! Дом, сад, полмиллиона денег — все твое!
— Что ты, тетя Лизавета, да я этакую выдру и за миллион не взял бы! У меня на сердце другая. Хочу жениться на голубоглазой красавице и жить с ней душа в душу.
— Ну, и за чем дело стало? — не унималась Елизавета.
— Да вот не знаю: может, я ей не по душе?..
— Твоя красавица, видать, больно привередлива, плохо разбирается в молодцах. Вот я бы за тебя с закрытыми глазами пошла, да ты, верно, не захочешь. Стара уж, — пошутила Елизавета.
Тут в разговор вмешалась пожилая трепальщица тетя Маша:
— У тебя, Федор, ни кола ни двора — вот девушка и страшится связать свою судьбу с твоей. Одними песнями сыт не будешь.
— Что кол да двор? Это дело наживное! Была бы любовь. Есть у меня две руки — неужто одну жену не прокормлю?..
Иной раз Федор приносил с собой в казарму газету и читал про забастовки рабочих в разных городах.
— Слышь, бабоньки, — говорил он потом, — какие дела творятся на свете? Если разобраться всерьез, то выходит, что народ правильно делает. Ведь нельзя вечно терпеть — не бессловесная же мы скотина! Если рабочие дружно бросят работу по всей России, все замрет, жизнь остановится и хозяева волей-неволей пойдут на уступки. Помнят ведь, злодеи, про пятый год!..
На фабрике стали поговаривать, будто кочегар Федор в политику замешан, идет против властей. Некоторые стали его остерегаться, а женщины в казарме предупреждали Варвару:
— Смотри, Варвара, будь осторожна. Твой Федор хоть и самостоятельный парень и лицом, фигурой тоже взял, но — горячая голова! Того и гляди, накличет на себя беду, в острог попадет…
Куда там! Варвара ничего не хотела слушать! Она уже без Федора ни жить, ни дышать не могла. Каждый вечер, надев белую кофточку и накинув на плечи шелковую шаль, счастливая, сияющая, бежала к нему на свидание…
Незаметно пролетели лето и осень, начались холода. Варвара притихла, стала задумчивой. Как-то ночью, отдернув, по обыкновению, занавеску, она положила голову на подушку Матрены и сказала:
— Пусть про него что хотят говорят — мне все равно! Скажи он мне слово — я за ним на край света пойду, все муки приму… Я-то знаю, какой он хороший!
После крещения они обвенчались.
Наконец-то сбылась мечта Варвары — у нее был свой уголок. Правда, комната молодоженам досталась маленькая, сырая, обстановка убогая, но Варвара была счастлива. Как чисто, как порядливо было в ее комнатке, как старательно мастерила она коврики из лоскутков, вышивала накидки на подушки!
Матрена Дементьевна часто бывала у молодых и — что греха таить! — завидовала подружке. Однако счастье Варвары длилось недолго. Летом четырнадцатого года грянула война, перевернувшая вверх дном жизнь не только Варвары и Федора, но и множества людей.
На фабрике начали вырабатывать серое шинельное сукно, и интендантское начальство разрешило хозяину забронировать нужное ему количество квалифицированных рабочих. Все думали, что Федора не тронут, — уж кого-кого, а кочегара никак не заменить женщиной. Между тем фабрикант рассудил иначе: он поспешил одним махом и без большого шума избавиться от всех неблагонадежных. Через неделю после объявления войны Федора Власова в числе многих других мобилизовали в армию и отправили на фронт.
После отъезда мужа Варвара хотела было удержать за собой комнату, надеясь, что Федор скоро вернется. Однако это оказалось не так-то легко. Из семи рублей заработка четыре приходилось платить за комнату, а на три рубля жить было невозможно — все дорожало с каждым днем. Варваре пришлось вернуться в казарму, скрыв свою беременность, — иначе ее не пустили бы туда.
Зимой пришло извещение о гибели Федора. Варвара с горя слегла и до самых родов не вставала.
Родив мальчика, она почувствовала, что не жилица на белом свете, и умолила Матрену взять ее сына.
— Будь ему заместо матери, не отдавай в приют, пропадет он там! — шептала Варвара.
Через три дня она умерла…
Светало, а Матрена Дементьевна все не могла уснуть. Сколько горя, сколько страданий выпало на ее долю, как много пришлось пережить! Но жизнь ткачихи Матрены Сорокиной прошла не даром, ей было чем гордиться: она вырастила нареченного сына — Алексея Власова.
Глава шестая
1План октября комбинат не выполнил.
Произнести эти пять слов легко, но трудно, очень трудно представить себе их значение для многотысячного коллектива.
Рабочие ходили хмурые, недовольные. Везде — в цехах, курилках, красных уголках, во дворе — только и слышно было: «Работали, старались, а плана опять не выполнили».
Таня, молоденькая ткачиха, как-то во время обеденного перерыва вслух высказала то, о чем многие молчали:
— Просто стыдно признаться, что работаешь на нашем прорывном комбинате! Каждому ведь не объяснишь, что люди и те снашиваются, а тут машины. Всю войну комбинат работал без ремонта, вот и дошли до ручки!..
Власов был мрачнее тучи, у него было такое чувство, словно он обокрал государство и план провалился по его вине. Он пытался утешать себя тем, что нащупал узкие места производства и теперь знает, что следует предпринять, но от этого было не легче. «Поставить правильный диагноз — это только начало, от этого больной не выздоровеет, важно вылечить его», — говорил он себе. Он считал, что главный недуг комбината — потеря коллективом веры в свои силы. Эта болезнь, как известно, затяжная, ее следует лечить только конкретными мерами. А как раз этого пока еще никто не делал.
По утрам, во время обхода цехов, Власов особенно долго останавливался около окутанных паром красильных барок и все думал: нельзя ли избавиться от проклятого тумана и хоть несколько облегчить и без того тяжелый труд красильщиков?
Однажды, наблюдая ловкую работу красильщика, выбирающего товар из барки, Власову захотелось поговорить с ним по душам.
— Ну, как работается? — спросил он, подойдя поближе.
Красильщик, не разглядев в густом тумане директора, с сердцем выпалил:
