Аркадий Сахнин - Неотвратимость
— Можно полюбопытствовать какое?
Вошел курьер, наколол поверх незаконченной пятой полосы готовую, полностью сверстанную. Сверху зажглась лампочка, часы остановились. Редактор покосился на них, довольно сказал:
— Молодцы, ребята, на пятнадцать минут раньше графика… Так какое же дело?
— Как вам сказать?.. Понимаете, — он почему-то перешел на официальный тон, — там будет судебный процесс над военным преступником Бергером…
— И ты должен выступить в качестве обвинителя?
— Вы настроены на веселый лад, а я дело говорю, — Голос Крылова прозвучал укоризненно.
— А почему бы и не на веселый? Пять полос уже есть, — показал на щит, — вот дочитываю последнюю, и правки почти нет… Да и ты с веселым предложением пришел.
Крылов с грустью смотрел на него. Редактор уловил его взгляд. Сказал серьезно, но мягко:
— Что ты, в самом деле, сотни таких процессов прошли, всех оправдывают. Кому они интересны? Во всяком случае, не редакции… Что у тебя еще?
— Понимаете, тут дело не только в процессе…
— А в чем?
— Ну, пока еще трудно сказать…
— Знаешь что, Сергей, не морочь голову. У тебя дел уйма, и мне некогда. — Он водворил на место очки, наклонился над полосой.
Вошел сотрудник:
— Можно?
— По номеру?
— Нет, но…
— Тогда позже…
— Герман Трофимович, еще минутку… Помните, в очерке о Гулыге я вскользь о предателе Панченко написал?
— И хорошо сделал. Выросли в одной среде, одинаковое образование получили, один стал героем, а второй предателем. Хорошее сравнение. В чем у тебя сомнения?
— Не то чтобы сомнение, но некоторые детали надо уточнить.
Герман Трофимович повернулся в кресле:
— А я-то думал, что Крылов уточняет все до того, как садится писать, а не спустя месяцы после публикации. Это — во-первых. А во-вторых, нам важно лишь, что он был предателем. Такое доказательство, надеюсь, у тебя есть?
— Есть, и не одно.
— Так чего тебе еще надо? Ищешь повода прокатиться за границу?
— Да нет же, — с едва скрываемым раздражением сказал Крылов. — Есть версия, неясная, непроверенная, косвенная, будто он не был предателем. На процессе все и выяснится окончательно.
— Та-ак, — откинулся в кресле Герман Трофимович, — Веселенькая история. Ты понимаешь, что говоришь?! А если выяснится, что эта косвенная, неясная, непроверенная подтвердится? Ты понимаешь, что говоришь? Это же не техническая ошибка — политическая.
— Рано меня в политические преступники записывать, Герман Трофимович, — разгорячился Крылов. — У меня более чем достаточно данных о его предательстве. Но коль скоро появилось…
Вошла Верочка.
— По номеру? — недовольно спросил редактор.
— Да. Гегель спрашивает, идет ли сегодня его подвал «Женщина и социализм», он хочет верстку почитать.
Оба тупо уставились на нее.
— Это он сам вас спрашивал?
— Нет, — невинно улыбнулась она, хлопая непомерно длинными ресницами, — Косте Упину звонил.
Редактор громко рассмеялся, улыбнулся и Крылов.
— Верочка, — мягко сказал Герман Трофимович, — ну когда же вы поступите в вечерний? Вы хоть что-нибудь читаете?.. Философ Гегель умер в тысяча восемьсот тридцать первом году, он уже сто пятьдесят лет не читает версток… А «Женщину и социализм» написал не Гегель, а Бебель. Август Бебель, которого тоже давно нет на свете. И уж, конечно, они не могли звонить Упину. Ясно?
После непродолжительной паузы пылающая Верочка совершила акт мести:
— А вы Упину скажите, пусть босиком по редакции не ходит, а то у нас посетители пугаются. — И уже в дверях, совсем оправившись от удара: — Ему, видите ли, жарко…
— Твой воспитанничек, — с ехидцей произнес Герман Трофимович.
— Неисправимый, — покачал головой Крылов. После короткой паузы сказал настойчиво: — Одним словом, прошу дать мне командировку всего на три дня.
— А я прошу дать мне дочитать полосу и не держать помер. Речи не может быть о командировке. Если бы даже хотел, нe мог бы послать, валюты нет, понимаешь? — И углубился в чтение.
Крылов не мог смириться. Был убежден — после процесса все встанет на свои места, и он обретет, наконец, спокойствие. Не находя новых доводов, чтобы убедить Удалова, говорил, казалось, не думая, что придет в голову:
— Во все дыры пихаете меня, а тут один раз в жизни попросил. Подумаешь, заграница! Да плевать я хотел на все эти заграницы, сыт ими по горло, мне просто надо. Понимаешь, надо!
— Надо, и все. Вынь да положь, — не поднимая головы, отбивался Герман Трофимович.
Крылов задумался. Но обращая на него внимания, редактор что-то правил на полосе. Неожиданно Сергей Александрович вскочил, схватил лист бумаги и стал быстро писать.
— Тогда вот! — И положил бумагу на полосу.
Там была лишь одна фраза. Герман Трофимович пробежал ее и насмешливо сказал:
— Восстание рабов?
— Никакое не восстание. Я три года не был в отпуске, и ты обязан по всем законам дать хоть за один год. — И голос и вид его выражали крайнюю степень решительности.
— Видно, что ты три года не был в отпуске. — Написал резолюцию, отодвинул заявление. — Советую в санаторий… Знаешь, есть такие специальные санатории…
— Нет уж, спасибо, — взял он свою бумагу. — Не посылаете, сам поеду.
— Сомневаюсь, — прищурился редактор. — Не на дачу — в капстрану.
— Ничего, мне мой друг Грюнер поможет.
— Грюнер? Если не ошибаюсь, он в ГДР, а Мюнхен, я как-то слышал, в Западной Германии находится.
— Не все слухи до тебя доходят, Герман Трофимович. Грюнер действительно в ГДР, но уже давно собкор своей газеты в ФРГ, где у него уйма друзей.
Удалов не привык, чтобы последнее слово оставалось не за ним. Строго сказал:
— Если поедешь, не вздумай ни во что ввязываться там. Не забывай — воспринимать тебя будут не как частное лицо, а посчитают представителем редакции.
Крылов уже с трудом владел собой:
— Могу снять с себя это представительство, если вам угодно. Хоть сию минуту. Удостоверение у меня с собой.
Он ушел, едва не хлопнув дверью, и заспешил в стенографическое бюро. Оставил берлинский и боннский телефоны Грюнера, просил разыскать ею и соединить с квартирой. И тут же уехал домой.
15Поведение Сергея Александровича в истории с письмом произвело впечатление на Ольгу. Не может человек так играть. Возможно, и в самом деле шантаж. Врагов у него много. За годы работы в редакции разоблачил немало подлецов и негодяев. Они мстили. Она помнит и оскорбительные телефонные звонки, и полные угроз анонимные письма. В последнее время он писал только о людях героических, почему же сейчас такое письмо?
Сергей Александрович тоже не знал, как будет разговаривать, придя домой. Было ясно лишь одно — больную тему не трогать. Попросил поесть, после ужина пошел работать. Чутье подсказывало — безоговорочную веру Ольги в эту чудовищную клевету удалось поколебать.
Чутье подсказывало… Что же оно такое — чутье? Этого никто не знает. Но оно есть. Есть в людях что-то такое, что передается от человека к человеку, если даже они и не совершают каких-то поступков и не говорят слов. И если идет молчаливый поединок между двумя людьми, все равно каждый чувствует, кто в нем победитель, а кто потерпел поражение. Крылов глубоко верил в свое чутье. Настроение улучшилось. И с Ольгой постепенно образуется, и в Мюнхен пробьется. Надо только побыстрее закончить с Максимчуком. Сел за письменный стол, заваленный старыми верстками, рукописными черновиками. И как только разбирается человек в таком хаосе? Видать, разбирается. Время от времени, порывшись на столе, извлечет из груды листок или блокнот, посмотрит, снова пишет. Задумался… Щелкнул пальцами, стал быстро писать. То ли нужное слово наконец нашел, то ли хорошая мысль пришла.
На пороге появилась Ольга. Она не искала примирения, но помимо воли что-то подталкивало ее к тому.
— Сергей, знаешь, я твердо решила не укорачивать джинсы, а подвернуть их.
— Тебе важно сообщить мне об этом немедленно? — ласково улыбаясь, оторвался он от работы.
— Ну, Сергей… — в тоне нескрываемо деланная обида.
— Да нет, я ничего… Это хорошо не укорачивать, конечно, лучше подвернуть.
Раздались частые телефонные звонки. Он схватил трубку, откликнулся.
— Бонн вызывали? Соединяю.
— Гутен абенд, Дитрих, это я. Крылов тебя беспокоит.
Ольга так и осталась у двери, стоит, слушает.
— Да, скоро преподавать начну немецкий, — смеется Сергей Александрович. — Дитрих, дорогой, командировку не дают, никак не получается. Ты не можешь через своих друзей в ФРГ организовать мне вызов?.. Ну, как «что такое вызов»? — Да-да, в гости, приглашение… На мой счет… Расходов у них не будет… Дней на пять, но приглашение надо на месяц, тогда у меня хватит денег, очень мало обменивают… Спасибо, большое спасибо. До встречи в Бонне.
