Случайные обстоятельства. Третье измерение - Леонид Борисович Борич
В их общей алфавитной книжке Каретников ничего похожего не обнаружил: ни Сергея, ни Сергея с каким-нибудь отчеством там не значилось. А почему, собственно, он решил, что у того вообще есть телефон?.. Рядом лежала еще какая-то записная книжка. Каретников, не особенно надеясь, открыл ее, сразу же узнал почерк дочери, заволновался, и даже перелистывать не пришлось: книжка сама собой открылась на том месте, где вложена была маленькая глянцевая картонка со всеми, как и полагается в визитных карточках, данными. Все правильно: Сергей Георгиевич — он теперь вспомнил, что жена так и назвала его отчество, когда по телефону говорили, — к тому же доцент... Визитку, видите ли, завел! Как тот, в бане... Впрочем, в эту минуту Каретников был даже благодарен Сергею Георгиевичу за такое щегольство.
— Ты куда? — на этот раз не выдержав, с беспокойством спросила Елена Васильевна, выглянув в прихожую.
— А отдыхать, — зло сказал он. — У меня же с утра операции.
Ехать было недалеко, да и такси почти сразу попалось.
Поднявшись на четвертый этаж огромного, как корабль, дома — жильцы и называют такие дома «кораблями», — Андрей Михайлович хмуро отыскивал номер нужной ему квартиры. Чувствовал он себя неуютно. Не говоря о позднем времени, уже в самом факте его появления здесь было что-то неловкое, унижающее его достоинство, и обвинял Каретников в этом не столько дочь и даже не столько человека, с которым предстоял тягостный разговор, а прежде всего свою жену. Кому как не ей в первую очередь и нужно бы было вести этот разговор?! Как она ничего не предприняла, чтобы объяснить и Женьке, и этому типу, что...
«„Грильяж“!.. — передразнил жену Каретников. — Я ему... я вам обоим покажу сейчас этот „Грильяж“!..»
Он решил вести себя так, как вообще считал ему свойственным в любых обстоятельствах — уверенно, спокойно, с достоинством, — а к тому же еще и с тем насмешливым соболезнованием, которое без каких-то особенных слов даст почувствовать этому человеку всю смехотворную нелепость его притязаний.
Несколько, правда, мешало, что он совершенно не представлял, как тот выглядит. Высок он или среднего роста, худощав или упитан, с густой шевелюрой или чуть уже облысевший, моложавый или как раз на свои годы, симпатичный или не очень, сразу ли видно, что умен, или это попозже выяснится, в дальнейшем их разговоре? Что, может быть, Сергей Георгиевич внешне невзрачен и что вдруг не слишком умен — этого Каретников не допускал: как же бы тогда Женька могла долго встречаться с ним?! — как, впрочем, не приходило ему и то в голову, что вовсе ведь и не обязательно, чтобы долго.
Невольно оттягивая встречу, он не воспользовался лифтом, и теперь, поднимаясь пешком, понял, что рассчитал неверно: нужная ему квартира была этажом, а то и двумя выше.
А что, подумал Каретников, если с самого начала повести себя так, что я даже и не воспринимаю всерьез эту ситуацию? То есть что ее и нельзя воспринимать так!..
Я, видите ли, отец некоей Жени... Если вам это имя что-нибудь говорит... Только что столкнулся со странным заблуждением в своем семействе...
Ах, вы, оказывается, серье-озно!.. Тогда даже и не знаю... Хотя, вы должны, наверно, меня понять. Мы ведь с вами почти однолетки?..
Нет, явно не понимает... Тогда что ж? Тогда только одно остается, если не понимают... Если не хотят понять!
Слишком много вины накопилось у этого человека перед Андреем Михайловичем за один лишь сегодняшний вечер: и переживания за дочь, и ссора с женой из-за него, и черт знает какая роль, которую он, Каретников, по милости этого типа должен играть сейчас... Самому же себе противно!
Заранее взвинчивая себя, чтобы легче потом было, в случае крайней надобности, произнести пусть и грубую, но зато совершенно уничтожающую противника фразу, которая пришла на ум, Каретников представил, что этот Сергей Георгиевич, распоясавшись в своем бесстыдстве, еще, наверно, и кофе предложит. Шалишь, зло подумал Каретников, никаких светских бесед у нас с тобой не будет!
Очень хотелось курить, и потому, видимо, в общую картину их общения Каретников внес еще кроме кофе и сигареты: прошу, Андрей Михайлович...
А он на это даже и не удостоит вниманием! Он... он в ответ вытащит молча свои собственные сигареты и, намеренно не замечая движения, с которым ему собрались предложить спички, прикурит от своей зажигалки. Тем самым он снова откровенно даст понять, что решительно отстраняет возможность даже минимальных отношений между ними, раз они не связаны с тем делом, из-за которого он пришел сюда.
Нет, в самом деле: как можно не понимать, что ничего серьезного не может связывать с ним девятнадцатилетнюю девочку?! Ей-то еще простительно: блажь, каприз, да и приятно, когда тебе предложение делают — неважно бывает кто, просто заманчиво почувствовать себя совсем взрослой. Но он-то! В его возрасте... Он ведь, по сути, в отцы ей годится!..
Так и сказать, даже определеннее: «У вас, вероятно, у самого сын или дочь Женькиного возраста...»
Вдруг подумав об этом, вообще о том, что у сорокалетнего мужчины вряд ли совсем нет детей, он еще больше ожесточился против этого человека: Женьке только и не хватало, чтоб сразу и разведенный, и ребенок где-то... Но этот тип про детей, наверно, мимо ушей пропустит, а начнет разглагольствовать, что, дескать, согласитесь, Андрей Михайлович: бывает, возраст еще не... Бывает, согласится он, перебив. Бывает, но — лишь на несколько ближайших лет, уважаемый Сергей... Простите, не запомнил вашего отчества... А потом это трагикомедия, обычно.
И вот тут он, закурив, как следует затянувшись дымом, бесцеремонно и скажет ему эту грубую, уничтожающую фразу: «Мы же с вами люди взрослые, пожившие, повидавшие... Позвольте-ка чисто мужской вопрос... Что вы будете делать с моей дочерью — с вашей женой! — лет эдак через пятнадцать, двадцать?» И все!.. Нет, уже уходя, в дверях, он добавит: «Извините, но в моей некорректности есть и ваша вина. Думаю — в основном ваша».
Решительно протянув руку к кнопке звонка у дверей — единственной двери, не обитой дерматином, на которую он почему-то сразу и подумал, — Каретников приготовил выражение учтивой холодности на лице, но
