Том 10. Воспоминания - Константин Михайлович Симонов
Единственный, кто – во всяком случае, судя по его виду – но испытывал перед началом этого интервью ни малейшего волнения, был сам Жуков. Он встретил нас одетый в повседневную, ловко и как-то парадно сидевшую на нем форму с четырьмя золотыми звездочками над необозримо длинной колодкой орденских ленточек.
Оператору и режиссеру хотелось снять Жукова на дорожке, ведущей от ворот его дачи к тому столику, где ему предстояло сидеть, отвечая на наши вопросы. Он согласился и, чуть-чуть прихрамывая, прошел вместе с нами по дорожке и сел за стол.
День был жаркий, и в разгар нашей работы, увлеченный ею и взволнованный, я стащил с себя пиджак и остался в рубашке, то есть поступил просто-напросто неприлично, если учесть, что напротив меня сидел и отвечал на мои вопросы не просто свой брат – писатель или журналист, а одетый по всей форме маршал Жуков. Но беда состояла в том, что не только я сам, но и режиссер, и оператор были настолько увлечены ходом нашего интервью, что неприличие моего поведения осознали не там и не тогда, в день съемки, а лишь через несколько дней, когда смотрели на монтажном столе отснятый материал.
Были во время съемки и другие огрехи. Из-за поздно замеченной оплошности со съемочным аппаратом оказалось, что около трех минут беседы остались не снятыми на пленку, и эти три минуты сохранились только в записи голоса, без изображения.
Несмотря на все наши огрехи и волнения, работа шла споро. За несколько часов Жуков ответил на все поставленные нами вопросы. И к вечеру выяснилось, что продолжать съемку на следующий день, по нашему тогдашнему разумению, уже не было причин.
На прощанье Жуков, не заставляя себя упрашивать – он был не из тех людей, которых можно упрашивать, а из тех, у которых есть только «да» и «нет», – охотно согласился сняться на память вместе с нашей съемочной группой, включая всех, кто в тот день принимал то или иное участие в работе.
– Смотри, сколько вас тут набралось! – удивляясь нашему многолюдству, с улыбкой говорил он, стоя вместе со всеми нами на ступеньках крыльца своей дачи.
На следующий день мы узнали от лаборатории, что негатив вышел из проявки, брака нет, и с облегчением вздохнули. От одной мысли, что, окажись хотя бы часть пленки в браке, пришлось бы просить Жукова заново отвечать на вопросы перед объективом киноаппарата, нам становилось не по себе, и это, наверное, легко понять.
Фрагменты из этой съемки, как я уже говорил, вошли в фильм «Если дорог тебе твой дом». Жуков, Конев и Рокоссовский, который был не только участником этого фильма, по и его главным военным консультантом, посмотрели в просмотровом зале Мосфильма материал картины, в том числе и те эпизоды ее, в которых они принимали участие. И на следующий год в кинотеатре «Москва», после того, как зажегся свет, москвичи добрых десять минут, стоя, аплодировали – не картине, а пришедшим на премьеру выдающимся участникам битвы за Москву.
А еще через некоторое время нами в конце концов было сделано то, что, очевидно, следовало бы сделать сразу после окончания фильма, – были начерно смонтированы киноинтервью с Рокоссовским, Коневым и Жуковым.
В первых двух случаях снятые нами куски, сами по себе представлявшие несомненную историческую ценность, оказались, однако, слишком короткими и разрозненными, чтобы связать их в единое целое.
В третьем случае – с Жуковым – дело, к счастью, обстояло иначе. Даже в таком, рабочем, начерно смонтированном виде это киноинтервью представляло собой цельный летописный материал, связанный единой темой – битвой за Москву и личностью Жукова на протяжении часа отвечавшего на наши вопросы в рассказывавшего с экрана о ходе битвы. Именно такое рабочее название и получило это сделанное на Центрнаучфильме в 1969 году экспериментальное летописное киноинтервью «Маршал Советского Союза Г. К. Жуков рассказывает о битве под Москвой».
Будучи убежден, что прямой, непосредственный рассказ Жукова об этом событии, наверно, интересен не только для историков, хочу предложить вниманию читателей запись того, что мы услышали тогда, 5 августа 1966 года. Вот она, эта запись:
Вопрос. Георгий Константинович, первый вопрос: когда и как вы узнали о тяжелом положении, сложившемся под Москвой?
Жуков. В конце сентября – в начале октября я командовал войсками Ленинградского фронта, куда был послан в начале сентября Государственным Комитетом Обороны. Как командующий фронтом и как член Ставки Верховного Главнокомандования я, естественно, был достаточно информирован о сложившейся обстановке в конце сентября и особенно в начале октября. А затем мне позвонил Иосиф Виссарионович Сталин. Поинтересовавшись, как идут дела на фронте, как обстановка, он сказал, что мне нужно будет немедленно вылететь в Москву для выполнения особого задания. Я сказал ему, что завтра же вылетаю. Сдав дела по командованию фронтом, я вылетел в Москву. В Москву прилетел уже вечером и сразу же направился на квартиру Сталина в Кремле. Сталин болел гриппом, но работал. Поздоровавшись кивком головы, он предложил посмотреть карту и сказал:
– Вот смотрите, какая сложилась обстановка на Западном направлении. Не могу, – говорит, – добиться ясного доклада, что происходит сейчас. Где противник? Где наши войска? Если вы можете, поезжайте немедленно в штаб Западного фронта, разберитесь там с обстановкой и позвоните мне в любое время суток, я буду ждать.
Я заехал в Генеральный штаб, где меня вкратце дополнительно информировал об обстановке Борис Михайлович Шапошников8, и тут же отправился в штаб Западного фронта, которым командовал Иван Степанович Конев. Членом Военного совета был там Булганин9, начальником штаба Соколовский. Прибыл я в штаб фронта, в район Гжатска, где еще находился тогда штаб, уже поздно вечером, вернее – ночью, это было примерно так в час, в полвторого ночи. Товарищи в это время работали.
Ну что я, собственно, дополнительно там выяснил? Главным образом про действия окруженных частей, связь с которыми к этому времени в штабе фронта, по существу, была порвана. Что особенного необходимо отметить еще? То, что на западном направлении, особенно на участке Западного фронта, сложилась крайне опасная обстановка,
