Вечные хлопоты. Книга первая - Евгений Васильевич Кутузов
— Ты это про что?
— Ведь скрываете, неужели я не вижу!
— Бог с тобой! — замахала свекровь руками. — Ничего я не знаю, ничего не ведаю. А что писем долго нет, так придут письма. Мало ли там, война же.
— Не верю я вам, не верю!.. Ранен он или... — Она подняла на Галину Ивановну глаза, она хотела знать правду, боялась ее и в то же время надеялась, что ошибается в своих предчувствиях и догадках.
— Типун тебе на язык! — почти искренне возмутилась свекровь, так вжилась она в тайну.
— Зачем вы обманываете меня?
— И не волнуйся зря, тебе маленькую кормить. А ну как молоко пропадет?! У женщин часто бывает, что от волнения и беспокойства пропадает молоко. В мирное время...
Галина Ивановна говорила, говорила что-то и сама понимала, что слова пусты и бесполезны, выдают ее с головой. А что было ей делать? И сказать нельзя, и против правды грешить тяжко. Ох, как тяжела и непосильна тайна!..
— Перестаньте! — вдруг закричала Татьяна, бледнея. — Перестаньте, прошу вас!
— Да что с тобой, доченька? — перепугалась Галина Ивановна. — Успокойся, успокойся...
— Почему вы прячете глаза? Посмотрите на меня прямо!
— Михаил же сын мне, как ты можешь... — предательские слезы мешали говорить и дышать.
— Дайте мне честное слово, что ничего с Мишей не случилось. Что вы ничего не знаете...
— Разве это можно? — сглатывая острый комок, сказала Галина Ивановна. — На фронте он, а там каждого убить или ранить может.
— Поклянитесь, что ничего не знаете про него! — требовала Татьяна уже не помня себя, потому что рассеялись и те малые сомнения, какие до сих пор еще жили, теплились в сердце. — Сыном поклянитесь...
— Господь с тобой! Кто же родным сыном клянется? Бога побойся, доченька!
— Что мне ваш бог. Мне правда... Слышите, мне правда нужна!
— Ну... — Галина Ивановна закрыла глаза и мысленно перекрестилась. — Клянусь...
Татьяна попятилась к двери, загораживаясь, точно защищалась, руками.
— Клянусь... — шепотом повторила свекровь.
— Чужая я вам, чужая! — ища опоры и не находя, выкрикнула Татьяна. — Миша ведь муж мне, а вы!.. — Она вслепую тыкалась вокруг себя, потом бросилась на кровать, где спала дочка. — Уйду я, уйду... Мы с ней уйдем...
Галина Ивановна поняла, что не шутит невестка — какие уж тут шутки, — а возьмет и уйдет, что тогда будет? Ей сделалось страшно, почти так же страшно, как в день, когда принесли похоронную.
— Вот скоро уже отец придет, — сказала упавшим голосом, — он все и расскажет...
— Что расскажет?..
От тяжких мыслей, которые роились в голове, и молитв, которые повторяла Галина Ивановна, все путалось, мешалось. Со своим-то горем не успела примириться... Не выдержала она, упала на грудь невесткину и зарыдала громко, приговаривая и захлебываясь словами:
— Мишенька, сыночек мой дорогой! И на кого же ты нас, сиротинок, оставил!..
* * *
Антипов, придя домой, застал жену и невестку, в обнимку спящих на кровати. Слезы и горе сморили их, обессилили. А внучка лежала рядом и, словно понимая что-то, сосредоточенно смотрела в потолок.
Обо всем догадался он и не стал будить женщин. Кое-как перепеленал внучку, вынес на улицу. Там устроился на лавочке возле крыльца. Его обступили соседи: не бывало, чтобы сам — сам! — Антипов с ребенком гулять вышел. Не случилось ли уж чего-нибудь?
— Головкой-то, Захар Михалыч, на левую руку надо положить, — посоветовала соседка.
Он попробовал, не получилось.
— Неудобно так, — сказал виновато.
И засмущался своему неумению.
— Где там, мужик и есть мужик.
Женщины заулыбались, чувствуя свое превосходство, и полезли заглядывать под одеяльце. Галина Ивановна не очень-то разрешает это, бережет внучку от дурного глаза.
— Какая хорошенькая!
— Ну прямо куколка!.. — хвалили женщины.
Может, кто-то при этом и покривил душой, польстил Антипову, а скорее — нет, потому что внучка его была первым ребенком, родившимся в поселке за время войны. Первым и пока единственным. Ей предстояло жить в будущем, а значит, наступит оно — мирное, счастливое будущее. Не для того же рождаются дети, чтобы жить в страданиях и горе.
Антипов около часа пробыл на улице, покуда внучка не расплакалась.
Жена с невесткой, когда он вернулся в комнату, накрывали стол к обеду. Обе молчали, как будто ничего не случилось, и это было ни на что не похоже, их согласное молчание, а потому злило Захара Михалыча.
— Кормить пора, — строго сказал он, осторожно опуская внучку на кровать. — Хнычет.
— Рановато еще, — откликнулась Татьяна, но взяла дочку и достала грудь.
— Клавдия где? — отворачиваясь, спросил Антипов. Так просто спросил. Не играть же и ему вместе с женщинами в молчанку.
— На работе, где же ей быть, — ответила жена. — С дежурства не приходила.
— Дежурит до семи, а теперь почти девять!
— Мало ли что, — пряча заплаканное лицо, сказала Галина Ивановна. — Не сама себе хозяйка.
— Я смотрю, вы все тут хозяева... — В нем кипело раздражение, и он искал повода, чтобы выплеснуть его.
— Не надо громко, — спокойно сказала Татьяна. — Клава после дежурства собиралась пойти в кино. Новую картину привезли в клуб.
— Нашли время по кино шляться! Может, в театр захотите или в цирк?!
Он никак не мог взять себя в руки, успокоиться, хотя и понимал, что шумит напрасно.
— Пусть сходит, — сказала жена. Поддержка Татьяны прибавила ей смелости. — Молодая, что ей наши заботы, отец. Вся жизнь впереди, хватит и на ее долю забот...
— Ладно рассуждать, обедать давайте. — Он присел к столу, чувствуя, что успокаивается.
— Сейчас принесу, — поднялась Татьяна, укладывая дочку. Та лежала спокойно и все смотрела в потолок, только губами причмокивала.
— Я сама! — вскинулась Галина Ивановна испуганно. Боязно ей было оставаться наедине с мужем.
Но Татьяна уже вышла,
