Кира Михайловская - Переводчица из «Интуриста»

— Тетя Муза, — говорю я, — вы помните, как мне всегда хотелось поехать на юг? Так вот! Я до сих пор хочу на юг.

— Ну и что? — говорит тетя Муза и бросает в маленький заварной чайник щепоть чая.

— Как что? Вы понимаете, я всю жизнь могу прожить и не побывать на юге. Вот как вы, например. Когда-то у вас все времени не было и денег, а теперь у вас давление…

— Ты что, на юг, что ли, собралась? И с кем, интересно?

— Что значит — с кем? И почему непременно «собралась»? Я просто хотела обсудить с вами…

— Вечером обсудим, — говорит тетя Муза, — а сейчас быстро мойся и садись за стол.

Всегда она так!

Лето в разгаре. В разгаре туристский сезон. Распахнуты двери и окна гостиницы. Швейцар сидит у входа и смотрит перед собой. Жарко швейцару. Медленно и плавно двигаются распаренные туристы, а переводчики бродят по гостинице, как в лучших немых фильмах. Они плавятся на ходу. Гоша вбегает в комнату и дико поводит глазами: комната пуста. Гоша облизывает пересохшие губы, достает из кармана смятый листок и в сотый раз перечитывает имена туристов, оставшихся без переводчиков. Так каждый день Гоша исполняет «Страсти по „Интуристу“», исполняет с неподдельным волнением и в полном одиночестве. Мы, переводчики, не видим друг друга иногда неделями. Кто-то уехал «по туру», кто-то оторвался от «Интуриста» и работает с большой группой в новой гостинице. Кто-то вкалывает у тебя под боком, но так здорово, что не помнит сам себя. Весною взяв разбег, интуристская машина мчит сейчас на всех порах. Кто-то срывается и вылетает из этой машины сиюминутно, без долгих проволочек. Решения принимаются быстро, и там, где зимой раздумывают, взвешивают, обсуждают, летом решают одним росчерком пера. Добродетель на таком стремительном ходу может остаться незамеченной. Порок иногда тоже.

Новенькие, совсем зеленые, попав в такое время в «Интурист», быстро перемалываются в стареньких. Две недели уже считается опытом работы.

Подоспеет осень, и гудящая интуристовская машина сбавит свой ход, возьмет полегче — начнут покидать ее, уходя в отгулы, опаленные в боях переводчики. Начальство начнет присматриваться к добродетелям и порокам. Пороки будут высаживаться на ходу, а добродетели, вздернув подбородки, готовиться зимовать в «Интуристе».

Надо быть сумасшедшим, чтобы в такое время прийти в отдел кадров и просить отпуск за свой счет. Но я давно сошла с ума. Я тихо помешалась на нашей с Юркой поездке на юг. Я разработала эту поездку в таких мельчайших деталях, что хоть сегодня могла бы снимать фильм о ней, писать книгу, ставить пьесу.

Лучше всего снимать фильм — в нем будут сплошные наплывы и многозначительное молчание. Я пошла в отдел кадров.

— За свой счет? — спросил заведующий и склонил голову набок. Он постучал костяшками пальцев по моему личному делу, вскинул на меня глаза, потом снова постучал и снова вскинул глаза. Он был почему-то недоверчив.

Мне нужно было получить его отказ, и я пошла бы выше, соблюдая полную субординацию. Но заведующий любил людей. Он любил вглядываться и вдумываться в них. А я сидела перед ним, лицом к свету, зависимая от него, и он с удовольствием вглядывался в меня. Хорошо, если бы он делал это молча, но он говорил:

— Бежите, значит. С передовой бежите? Куда, позвольте узнать? На юг? Неплохое место. Значит, пусть кипит работа, пусть зреет урожай — вы бежите. От чего, позвольте узнать? Может, неполадки в работе, расстройство в личной жизни — признайтесь откровенно, мы поможем. Может, не устояли? Не смогли противостоять чуждой идеологии? Признайтесь! Главное — это вовремя признаться.

Заведующий отделом кадров терялся у меня на глазах. Он не мог представить себе, какие еще причины побуждают меня бросить борьбу за урожай. Я не могла видеть, как он мучается.

— Я выхожу замуж.

Заведующий помрачнел и задумался. Он не знал, как быть в том случае, когда человек выходит замуж. Потом он просветлел, встал, одернул пиджак, протянул мне руку:

— Поздравляю.

И сразу же отвернулся к окну.

— А с отпуском как? — решилась спросить я.

Он вздрогнул.

— Отпуск дать не могу. Понимаете? Не могу предоставить.

.

Я стою в вестибюле гостиницы. Куда податься? Просить Гошу? Бесполезно. Мимо бежит Ирка. Я хватаю ее за рукав:

— Ирка, мне надо поговорить с тобой.

— Некогда, отпусти, ждут туристы. Вон, видишь, стоит толстяк. Это мой. Меня ждет. Пусти.

— Ирка, мне надо в отпуск. Понимаешь, я хочу на юг.

— А на Горизонтские острова не хочешь? «На веселых, на зеленых Горизонтских островах, по свидетельству ученых, ходят все на головах.»

Ирка смеется и убегает от меня.

Сквозь распахнутые двери с улицы в вестибюль энергично входит Коля Смирнов, а следом за ним, неторопливо и чинно, ответственные туристы без пиджаков. Я захожу следом за Колей в бюро обслуживания и ловлю его у одного из столов.

— Коля, мне нужен отпуск за свой счет. В отделе кадров мне отказали. Как ты думаешь, к кому сходить?

— К Соколовой.

— К Соколовой?

Пенсне на длинном костистом носу Соколовой вздрагивает. И в упор смотрят на меня черные глаза точками. Зря все-таки я пошла к ней. Может, лучше и не говорить, а извиниться и уйти?

— Я вас слушаю, — говорит Соколова.

И потом:

— Почему именно сейчас отпуск, вы ведь знаете, какое у нас напряженное время. Почему именно сейчас?

— Я замуж выхожу.

Сама не знаю, как я говорю это. Тут же спохватываюсь, хочу крикнуть: неправда, не выхожу. А может, и выхожу — сама не знаю. И молчу, и смотрю на Соколову. А она улыбается и говорит:

— А почему у вас лицо такое?

— Какое?

— Несчастное.

Я пытаюсь улыбнуться:

— Разве?

Она перебирает на столе бумаги, не глядя на них, а глядя на меня.

— Вы у управляющего были? Посидите, я сама поговорю с ним.

Соколова уходит. Она вернется и станет требовать у меня справку из загса или какое-нибудь свидетельство. Или будет расспрашивать, за кого я выхожу замуж и как мы будем жить дальше. Зачем только я пошла к ней? И зачем я затеяла все это? Мне уже не хочется на юг.

Соколова возвращается и говорит: «Когда вы уезжаете? Зайдите сейчас к управляющему и договоритесь конкретно». Ну и Соколова!

Все было в порядке. Мое заявление лежало в отделе кадров, и на нем размашисто было написано: «Разрешить». А мне было тревожно. И чем больше приближались ко мне поезд, дорога и Черное море, тем тревожнее становилось.

Я сидела в холле. Туристы приходили и уходили. Вошла Валя. Я обрадовалась и поднялась с кресла. Валя искала кого-то глазами. Она увидела меня, улыбнулась мне вполне любезно, и я поняла, что не меня она ищет здесь и что встреча со мною случилась некстати. Но было уже поздно. Я уже шла навстречу Вале, и была уже в нескольких шагах от нее, и не могла уже скрыть, что рада ее видеть.

— Хорошо, что я встретила тебя, — сказала Валя. — Мы так давно не виделись!

Мне стало неприятно от этой маленькой лжи. Ведь я считала себя подругой Вали.

— Неправда. Ты совсем не рада, — сказала я.

Валя засмеялась и опустила голову. Тут только я заметила, что у нее новая прическа, и подумала: может быть, это прическа делает Валю чужой?..

— Ты свободна? — спросила Валя.

— Да. До экскурсии еще целый час.

— Тогда посидим.

Мне так хотелось поговорить с Валей, но я не могла даже начать разговор: что-то встало между нами, разлучило нас.

— У меня новость для тебя, — сказала Валя. — Сюда приезжает из Скандинавии выставка мод. Вот тебе интересная работа. Они будут здесь месяца два.

Мы поговорили о выставке, потом о погоде, потом еще о чем-то. Даже если бы мы сидели дальше друг от друга, я бы и то почувствовала, как напряглась вдруг Валя всем телом. И лицо у нее стало напряженным. Я смотрела вокруг, но ничего не замечала. Вот расхаживают по холлу туристы. Вот Ломов, невесть откуда взявшись, идет по дорожке. Увидел нас и пошел к нам.

— Здравствуйте, — говорит Ломов. А сам смотрит на Валю. Виновато. И у Вали совсем необычное лицо. В нем все светится, дрожит, меняется непрестанно. Даже глаза то темнеют, то светлеют.

— Здравствуйте, — говорит Валя.

Я поднимаюсь:

— Я совсем забыла, у меня еще не заказана машина. Простите…

Ломов кивает мне. Я ухожу, а Валя, кажется, даже не замечает этого.

— На какие же деньги ты поедешь?

— На те, что мы с вами откладывали. Которые на пальто.

— А пальто?

— Зачем мне пальто? Оно мне совсем не нужно.

Муза стоит у окна и поливает цветок. Рука у нее дрожит, и в руке дрожит пол-литровая банка с водой.

— Тетя Муза, я — последняя дура. Я просто не знаю, как это получилось так глупо, нелепо… Я ничего не думала, не имела в виду. В общем, тетя Муза, я не собиралась никуда ехать, я просто так поговорила, хотела обсудить, но ничего серьезного. Разве я куда-нибудь уеду, тетя Муза? Разве я оставлю вас? И потом, мне нужно пальто и вам тоже. Ну, тетя Муза! Ну!..