Александр Исетский - Буран
— Хо! Хо! — восторгались хасово.
В изнеможении Мач готов был уже упасть к туше оленя, но страшный рев раздался из урмана. Горбатый безрогий огромный олень мчался на Мача. На его спине между двумя горбами сидел свирепый урядник с рыжими усищами и целился в Мача из длинного, как погонный шест, ружья. Мальчик вскрикнул и проснулся.
Вокруг него стояли такие же, как и он, грязные малыши. Они хохотали и тормошили его, дергали за черные косички. Плохо сознавая, явь это или дурной сон, Мач вскочил и выхватил свой острый нож. Ребята шарахнулись от него. Увидев их испуг, он захохотал длинно и визгливо. Засмеялись и ребята. Они снова подошли к Мачу и миролюбиво протягивали руки. Спрятав нож, он улыбнулся чумазым сверстникам. Но вспомнив об отце, о чуме, о голоде, кинулся бежать. Не пробежав, однако, и десятка шагов, мальчик остановился и растерянно оглянулся на своих новых друзей. Он вернулся к ним и пытался объяснить свое горе.
Дети искали в его торопливом говоре понятные русские слова, догадывались, спорили:
— Стой, ребята, я понял, — выкрикнул один из них. — Он говорит «небе». Наверное, у него отец или мать умерли, он и говорит — на небе... А больше у него, наверное, никого нет — вот и блудит по городу.
— Ну-ка, спроси его.
— Нет, сперва надо узнать, как его зовут. Эй ты, как тебя зовут?
Мач не понял допроса. Он недоуменно, молча смотрел на спрашивавшего остроносого мальчишку.
— Как зовут тебя? Понял? Меня зовут Колька, его — Петька, его — Степка, его... — спрашивавший мальчик, называя товарищей, тыкал их пальцами в грудь. — А тебя как?
Мач понял и заулыбался:
— Мач... Мач...
— Мач! Мач! Мач! — закричали мальчуганы, обрадованные первой удачей расспроса. — Колька, давай спроси его теперь, чего он о небе говорит?
Мач, услышав свое имя и упоминание о матери (небе значило — мать), вновь заулыбался обступившим его ребятам.
Колька снова приступил к расспросам:
— Так тебя, значит, зовут Мач? Мачка. А на небе кто у тебе? На небе, — показал он ручонкой вверх. — Кто у тебя умер?
Мач понял, что Колька спрашивает его о матери, но он не знал, чего Кольке надо узнать о ней. Мать у него есть, но где она — он сам не знает, и Мач снова торопливо залопотал на непонятном ребятам языке, показывая рукой то в одну сторону, то в другую. Слезинки выкатились из уголков его глаз.
— Тайны небе[26].
Мальчик говорил, что есть у него мать, отец и сестра, но он не помнит, где они, он забыл, где они, он ищет их.
— Ребята, он говорит, что умерла у него Таня какая-то, а отца с матерью давно, видно, нет. Он говорит, что на небе тайна — ничего неизвестно. Выходит, что он круглый сирота теперь.
Так Колька стал переводчиком Мача. Когда в речи Мача не было слов, похожих на русские, Колька разговаривал с Мачем жестами.
Ребята потребовали, чтобы Колька узнал, хочет ли Мачка есть. Подавив ладошкой живот Мача и пожевав ртом, Колька спросил:
— Жрать хочешь?
Мач обрадованно закивал головой.
— Хочет! Хочет! — закричали ребята, и двое малышей кинулись в свои дворы.
Мач с жадностью ел принесенный хлеб, счастливо жмуря слезящиеся глаза. Еда и участие к нему крикливых ребятишек приглушили на время горе Мача. Он бегал с детьми, удивлялся их играм, откликался на новую свою кличку.
К вечеру друзья нашли Мачу в полуразрушенном сарае место для сна. Снова принесли куски хлеба. Дали рваный пиджак.
Оставшись один в своем новом жилище, мальчик со всей остротой затосковал и уснул, уронив голову на залитые слезами руки.
День за днем в забавных играх с ребятами тупела боль, уходило горе безродного одиночества. Мач обжился в сарае большого грязного двора. Укутавшись в необычную одежду и тоскливо засыпая, он повторял чудные слова: «беги, хватай, бей, скачи» и свое новое имя Мачка.
В конце третьей недели слух о Маче дошел до хозяина мелочной лавчонки. Он огорчил друзей Мача, высказав догадку, что чумазый Мачка, наверное, выставочный и что он его сдаст кому следует. Втайне он надеялся получить хорошую плату за найденного выставочного «инородца».
В ближайшее воскресенье он повел Мача на выставку. Дружелюбные сверстники с московской окраинной улицы далеко провожали своего друга.
Едва завидев ярко расцвеченную арку входа на выставку, мальчик вырвал руку у державшего его торговца и с радостно забившимся сердцем ринулся в калитку.
С криком: «Отец!.. Мать!..» — мальчик стремительно бежал по берегам искусственных прудков, сквозь тропические рощицы, натыкался на проволочные сетки вольеров, обегал юрты, белые хатки, падал, вскакивал и вновь бежал, сопровождаемый бранью выставочных служителей.
Слух его уловил тоскливый вой собаки, и Мач на мгновение остановился. Вой повторился. Лицо мальчика осветилось бурной радостью.
— Хад! Хад! — пронзительно выкрикнул Мач.
Его испугал этот тоскующий вой. «Как в тундре над умершим», — подумал мальчик. Но выбежав на лужайку, Мач увидел, что собака сидела перед отцом, задумавшимся над выделкой нового ножа, и мальчик отогнал от себя неприятную мысль. Все на лужайке было по-старому: стояли и лежали в загоне олени, через широко откинутый лаз в чуме были видны мать и сестренка.
Мач тихо свистнул. Хад в недоумении повернул голову, обрадованно завизжав, вмиг оказался возле своего маленького хозяина. Подпрыгивая и катаясь перед мальчиком, собака весело тявкала, и Мач забыл о ее тоскливом вое.
Играя с собакой, Мач, однако, с опаской поглядывал на отца. Он знал, что отец на него разгневан и будет ругать его. Но для сына и эта ругань была желанной, и мальчик с виноватой улыбкой остановился поодаль от отца.
— Я пришел, отец, — сказал он, посмотрев на лежащую рядом с отцом ременную вожжу.
Сяско не повернул даже головы к сыну и ничего ему не ответил. В глубокой задумчивости он смотрел на остро отточенное лезвие ножа.
«Отец не хочет говорить со мной, — с огорчением подумал мальчик. — Пусть бы уж лучше ударил, но он и не смотрит на меня».
Мач пошел в чум. Мать сидела, склонясь над работой. Она нашивала цветные полоски на подол гуся и, отведя руку с иглой в сторону, любовалась узором.
Недо, улыбаясь, смотрела на леденец, искрившийся в ее руке.
— Я пришел, мать, — сказал Мач, с завистью глядя на леденец в руке сестренки.
Ему ясно было, что конфету Недо дал опять Журавль, и мальчик огорчился, что он пробегал столько дней, а Недо, наверное, каждый день ела сладкий сахар. Мальчик обошел мать и шепнул за спиною сестренки:
— Недо, дай мне откусить. — Он уверен, что она даст ему сласти. Недо его очень любит.
Но сестренка не ответила ему. Словно и не слыша его просьбы, она любовалась красивой конфетой.
Сестренка молчит. Все они точно сговорились не отвечать ему. Только одна собака сидит у входа в чум и, сбочив голову, весело смотрит на Мача.
— Дай сахара! — настойчиво повторил Мач и, потеряв терпение, рванул из руки Недо соблазнительный леденец.
Что-то хрустнуло, и вместе с леденцом в руке мальчика оказалась вся кисть ручонки Недо, легкая и холодная, как лед.
Мальчик с ужасом взглянул на сестру, но она, чуть покачнувшись, продолжала улыбаться. Она даже не вскрикнула от боли.
— Держи руку! — испуганно пробормотал Мач и торопливо сунул руку сестры обратно в рукав ее ягушки. Но рука выпала из рукава и скатилась с колен Недо на шкуру перед костром. Пальцы все так же цепко держали красный леденец.
Мач, холодея от страха, придушенно крикнул матери, что он оборвал у Недо руку. Мать не ответила. Мач стал трясти ее за плечо. Она покачнулась и безмолвно и тяжело повалилась на него.
Мач кинулся из чума к отцу, хрипло крича, чтоб чуме на него повалилась мать и у костра лежит неживая рука Недо. Отец безучастно смотрел мимо сына. Мальчик схватил его руку, но в тот же миг отдернул свою ручонку. Рука отца, как и руки сестренки, была холодна и тверда.
Теряя силы, мальчик отбежал от отца к оленям. Они не кинулись к нему, стуча скрещивающимися ветвистыми рогами. Олени, не шевелясь, стояли и лежали с немигающими веками устремленных в пространство глаз. На рогах дальнего оленя, следя за мальчиком и готовясь улететь, встревоженно чирикал воробей.
— Илибем-бэрти!.. Илибем-бэрти!..[27] Почему олени не шевелятся? Почему они не бегут ко мне? Что ты сделал сними, Илибем-бэрти? — слов Мача не было слышно, только, дрожа и скашиваясь, шевелились губы.
Сознание его мутилось. Крадучись, он снова тихо подошел к чуму.
Спокойная, с неподвижным взглядом, все так же лежала у костра мать с иглой в руке. Улыбалась безрукая сестренка Недо.
Немигающими глазами Мач смотрел на оторванную руку Недо с ярким леденцом, лежавшую на шкуре у костра, и медленно пятился от чума. Запнувшись о погонный шест и в беспредельном ужасе дико вскрикивая: «На-а! На-а!» — мальчик кинулся прочь с лужайки.
