Валентин Гринер - Выше полярного круга (сборник)
— Понятно, — кивнул парень. — Вас двое?
— Четверо, — торопливо сообщил Володя.
— Дамы задерживаются, — обронил Горик. — Они еще в ванной…
Официант легко крутнулся на своих высоких каблуках, ушел.
— Это что такое, «Северное сияние»? — спросил Володя.
— Напиток богов. Сейчас узнаешь.
— Марочное?
— Нет, фирменное.
Наступило молчание. Говорить больше было не о чем. Володя курил, ежесекундно тыкал папиросой без надобности в хрустальную пепельницу и никак не мог придумать, что бы такое сказать Горику, который, вольно развалясь в кресле, смотрел куда-то далеко и мурлыкал под нос песенку…
— Ну, Гаврила Тихоныч, прямо не знаю, как вас благодарить, — нарушил Володя затянувшуюся паузу, Он с удовольствием подумал о ящике, который стоял между кроватью и тумбочкой. Вольно или невольно все в Кусинске будут знать, кто обеспечил успешную работу во время ударных зимне-весенних месяцев лесной страды. Что там ни говори, сколько ни скромничай, а чувство собственной заслуги — крылатое чувство…
— Благодари бога, что не перевелись еще в мире деловые люди, — сказал Горик буднично и устало, по-прежнему глядя отсутствующим взглядом мимо Сидельникова. — Но с каждым днем, учти, этим людям все труднее работать.
— А где вы работаете, если не секрет?
— Я художник. Человек свободной профессии. Кончил академию художеств… Хотя по своей внутренней конституции, складу характера и ума мне надо работать генеральным директором крупной торговой фирмы, а может, и министром финансов… Точно тебе говорю… Бывает, еду в автобусе, а сам представляю себя в салоне какого-нибудь «Эрфранса». А в суровой действительности?! Прирожденный коммерсант и финансист хромает в свою убогую мастерскую рисовать плакаты к очередному празднику трудящихся… Ирония судьбы… Парадокс. Но ничего не попишешь…
— Почему ж вы не пошли учиться по торговой части? — резонно спросил Володя. — В Москве есть институт торговли. Даже международной торговли есть…
— Милый ты мой, — вздохнул Горик, — по моим неполным данным, в наше тревожное время на каждого зверька приходится три охотника с ружьями, капканами и клетками… Вот и покрутись тут, чтоб шкурку не сняли…
— Понятное дело, за воровство наказывают. А если человек честно торгует, чего ему бояться?
— Честно торгует! — расхохотался Горик. — Ты вот себя честным считаешь?
— Вроде да…
— Что ж ты тогда спутался с темной личностью? Ты хотя и сидишь со мной за столом, и пить собираешься, а считаешь жуликом. Ты думаешь, я не понимаю? Что же ты, честный советский гражданин, не купил товар в магазине, а стал искать левые пути, а?
— Так случилось… в магазине не было… — смутился Володя. — Кто ж виноват… Шлют товары, где они не нужны, а где нужны — с огнем не найдешь…
— И я про то же, старик! — Горик вознес кверху палец. — У нас так было, так есть и так всегда будет…
Володя покачал головой:
— Нет, Гаврила Тихоныч, так не будет, — сказал он убежденно. — Это временно.
— Что есть торговля в идеале? Не знаешь?
— Как это в идеале?
— Ну, скажем, в самом лучшем случае.
— Когда все есть…
— Мелко мыслишь, старик. Торговля — это полет мысли художника и глубокий расчет экономиста! Что есть в действительности? Плакатная кустарщина и никакого полета мысли. Вместо экономического расчета — плаванье на дрейфующей льдине. Льдина хоть и большая и толстая, но дрейфующая и может невзначай подтаять, а то и треснуть…
— Не треснет! — убежденно сказал Володя. Его начинал раздражать этот странный разговор. Он чувствовал, что может не выдержать, сорваться, и перевел на другое: — Как думаете, девчата придут?
— Куда ж они денутся.
— Надо было Вадима Дмитриевича пригласить, — вспомнил Володя. — Нехорошо получается: человек помог…
— Вадима? — Горик безнадежно махнул рукой. — Он после шести — на мертвом якоре. Супруга там… не позавидуешь.
— А сам — спокойный мужик, — посочувствовал Володя.
— Ангел во плоти. Святая невинность, — проговорил Горик с заметной иронией. — Только крыльев ему и не хватает…
Официант поставил на стол бутылку коньяка и бутылку шампанского. Потом стал освобождать поднос, загруженный в два этажа: осетринка, нарезанная тонкими ломтиками; заливное мясо с хреном; лимоны с сахаром; какие-то салаты, украшенные петрушкой; в натуральном виде свежие огурцы и помидоры… Володя удивился огурцам и помидорам — январь за окном. В Кусинск эти дары природы попадут только к концу лета. Вот тебе опять достоинства городской жизни! Хотя и в ресторане, и дорого, но можно купить, если сильно захочется или важный случай подвернется, как сегодня…
Володя глянул на дверь, потом на часы: было без пяти семь. Ему хотелось, чтобы скорее пришли девчата и увидели все это богатство еще не початым. Но Гавриил Тихонович уже взялся за коньячную бутылку, однако тут же отставил ее.
— А что, армянского нет?
Официант неопределенно пожал плечами:
— Точно сказать не могу…
— Отнеси этот обратно и скажи Алевтине Павловне, чтоб заменила. Скажи: «Живописец» просит.
Официант унес бутылку и через минуту возвратился с другой. Горик глянул на этикетку, самодовольно произнес:
— Это другой коленкор…
— Шампанское открыть? — заботливо спросил официант.
— Сами откроем. Спасибо, старик. У тебя хороший вкус, — Гавриил Тихонович подразумевал подбор закусок. — Пока свободен. За нами не заржавеет…
Парень понятливо и смущенно кивнул. Даже слегка, показалось Володе, зарумянился. Он был еще очень молод, этот мальчишка в черном костюме с «бабочкой». Видимо, только после учебы. Еще умел стесняться и краснеть. И Володя с грустью подумал о том, что со временем парнишка утратит все это…
Горик налил в фужеры коньяку, затем мастерски — только чуть пшикнуло — открыл шампанское и долил фужеры до верху. При мягком свете, идущем прямо от стен (Володя так и не понял, откуда исходил этот хитрый свет), в бокалах заиграли многоцветные радуги.
— Это и есть «Северное сияние», — пояснил «живописец». — Напиток богов! Давай, чтоб дома не грустили, без дураков. — Он приложился к фужеру и выпил жадно, как лимонад.
Володе тоже понравился напиток, который как-то легко и приятно ударил в голову. Ударил сразу, но не сильно.
— Ничего «сияние», — похвалил он, вдруг ощутив новый прилив хорошего настроения, неудержимого желания делать и говорить что-то хорошее.
На высокой эстраде появились музыканты и стали настраивать аппаратуру. Они были одинаково одеты: черные брюки, светлые жилеты и красные рубахи с отложными воротниками. Ровно в семь эстрада вспыхнула разноцветными огнями, загремел знаменитый «Выходной марш» Дунаевского. Володя любил этот марш, который даже без вина отлично поднимает настроение.
Высокий парень, стоявший впереди всех с электрогитарой, объявил через микрофон, что вокально-инструментальный ансамбль «Чародеи» приветствует гостей, желает им хорошего настроения и приятного отдыха. И сразу загремела поп-музыка, которую Володя, честно говоря, терпеть не мог…
— Пойди встреть работников связи, — сказал Горик. — За дверью стоят, стесняются, святые невинности…
Володя торопливо направился к выходу. Девчата действительно стояли за дверью, прихорашивались у зеркала, или делали вид, что прихорашиваются.
— Пойдемте, девочки, — вежливо пригласил Володя, храбро беря их под руки. — Значит, вы Таня, а вы Люся, — уточнил он.
— А вы Володя, — оказала длинноволосая Люся. — Володя Сидельников. Житель тайги…
— Вы что, успели заглянуть в мое личное дело?
— Нет, в обратный адрес на телеграмме…
— Понятно… Ну, пошли. — Он провел подруг через зал, удивляясь этой своей ловкости. Почти все столики уже были заняты и Володе казалось, что все смотрят на него.
А Горик тем временем сотворил, оказывается, еще четыре «сияния» и тут же предложил выпить за союз рабочего класса с трудящейся интеллигенцией.
— Вы рабочий класс? — очень искренне удивилась Таня.
— Нет, мы интеллигенция… Молодая творческая интеллигенция. Как говорит один мой друг — и шаль с каймою…
Он поднял бокал. Девчата отпили немного и стали энергично закусывать.
— Какая вкуснятина рыба, — проговорила Люся. Она заложила волосы за уши, чтоб не падали в тарелку, и выглядела совсем юно, десятиклассницей выглядела.
— Нравится? — опросил Горик, выкладывая на край тарелки шкурку от лимона. — Смотрите, детки, что ели ваши предки.
— Почему предки? Мы тоже едим, — сказала Таня.
— Оно, конечно, ежели что… — ухмыльнулся Горик.
Таня перестала жевать, задумалась, глянула на подругу. Наступила напряженная пауза. Володе показалось, что «живописец» сказал что-то обидное для девчат и, пытаясь разрядить обстановку, проговорил:
