Петр Замойский - Лапти

— Какого дьявола надулись? Аль в гости пришли? Прямо говорите, а в кулак ворчать — никого не испугаешь. За коим бесом ревизионную комиссию выбирали?

Из угла, где за дымом лиц не видать, первый вопрос:

— В «чистую» какая выручка?

Но тут зашевелилась вторая скамья. Молодой горластый мужик сам себе слово дал:

— Это все ни к чему, граждане. А вот почему у нас и полсела еще паев не внесли и не вступили? Кто в этом виноват?

Но его перебил старик сосед. И как только он встал, по залу легкий смешок прокатился.

— Граждане мужики и кои бабы! Я давно в одну точку бью…

— Фисташки, что ль?

— Смеху тут никакого совсем нет. Вы только в голову возьмите: куда «они» девались?

От раскатистого хохота старик стал сердитее.

— Ведь их, граждане мужики, восемь тысяч. Шутка это!

— Шесть-то продали!.. — крикнули ему.

— Знаем, что продали, а две где?

С этого и началось. Больше других орал Ефрем, председатель собрания:

— Стойте, дьяволы… Целые полгода о фисташках свист поднимают, а какой из этого толк?..

Но не слушали Ефрема, кричали ревизионной комиссии:

— Сколько их заприходовано?

— Шесть тысяч.

— Закуплено после сколько?

— Две.

— Где же они, довезли их?

— Довезли.

— Ну, и слава богу.

Со второй скамьи опять старик поднялся.

— Слава, да не богу, да-а.

— Кому же?

— Ткнитесь-ка носом-то в накладные, увидите — кому…

Степка, стоявший все время в сторонке на сцене, метнулся к залу.

— Зря, граждане, про фисташки колгота идет. Уплачено за них, и получены все восемь тысяч сполна.

— Получено — это мы знаем, а вот сколько раз уплачено?

Фомина недоумевающе спрашивала соседа:

— В чем тут дело? Какие фисташки?

— Пистоны к ботинкам. Полкопейки штука.

Кто-то, словно укушенный, взвыл:

— Счетовода позвать!

— Счетово-о-ода!!! — подхватили все.

Как угорелый вбежал счетовод на сцену.

— Вот он — я.

— Скажи-ка по совести…

— Н-ничего не знаю.

— По книгам сам проводил?

— Сам.

— Правильно провел?

— Проведено, как есть.

Но счетоводу не верили, как не верили ревизионной комиссии, приказчику, закупщику и председателю.

— Книги тащи.

Учительница вспыхнула досадой, дядя Ефрем смеялся.

— Граждане! — с обидой крикнула Анна Петровна. — Для чего же вы нас избрали, коли сами хотите проверять!

Успокаивать ее взялся Мирон:

— А вы ничего, Анна Петровна. Раз свое дело выполнили, как давеча заявили, мы теперь — свое… Уж мы-то всем миром найдем ходы…

Тащил счетовод большие книги, пачки расписок, накладные, счета. Мирон первый же бросился к ним.

— Ищи фисташки, граждане!

Толкаясь, лезли к столу. Каждому хотелось заглянуть в книгу, прощупать четко выведенные, строки цифр.

Но вот заорал молодой горластый мужик, тот, что про пай толковал:

— Сто-ой!..

— Что там? — кинулся к нему народ.

— Наше-ол.

— Ври?..

— Как перед иконой.

— Читай всем вслух.

— Заплачено за фисташки в двух местах.

— А документы какие?

— Счет есть, а на две тысячи — расписка простая.

— Чья рука писала?

— Закупщика, дяди Тимохи.

Тогда в одну глотку, всем залом:

— Заку-упщика-а!..

Испуганно метнулся закупщик, торопливо вспрыгнул на сцену, к столу ревизионной комиссии. Руки широко развел, будто весь зал галдящий обнять хотел.

— Граждане, какого лешего вы меня путать хотите? Действительно, прикупили мы, как там по документам, две тысячи. А почему? Потому — приказчик про это лучше знает… Он принимал, его дело. А зачем прикупали, где мне знать? Может, недочет какой в деньгах был, может, концы с концами свести.

Приказчик Гриша, видимо, совсем не ожидал этого от закупщика и бросился к нему как ошпаренный.

— А ты… чего?

— Ничего я.

— Говорил-то чего, забыл?

— Не я, а ты велел написать фальшивую расписку на две тысячи.

— Ду-рак ты после этого!

К собранию закупщик обернулся, вздохнул сокрушенно:

— Пущай вон граждане рассудят, кто дурак, а кто больно умен.

А по залу неслось уже торжествующе:

— Ага-а-а!..

Приказчик задорным кочетом налетал на закупщика, кричал пронзительно:

— Он, он, граждане, это проделал сам! Моя душа знать ничего не знает! Раз счета есть, расписка есть, мое дело — принять.

Закупщик желваками поиграл, губы высохшие лизнул:

— Будет хвастать-то, будет обезьянничать… Чай, стыдно?..

— Сам ты обезьяна хорошая!

— Обезьяна? — усмехнулся закупщик — Ну, ладно. — И, прищурив глаза, полушепотом ему на ухо, но чтобы слышали все:

— А забыл… привесочки?

— Какие привесочки? — дернулся от него приказчик и побелел.

— Рожь-то где?

— Какая рожь?

— Сколько привесу за осень было на походы?

Приказчик хотел что-то сказать, но вдруг часто-часто заморгал и отвернулся к декорации.

— Ну что, Гриша, видно, песок в глаза попал?

А зал подзадоривал:

— Говори, говори, дядя Тимоха.

Тогда закупщик приостановился и повысил голос:

— Пятьдесят четыре пудика собра-ал! Это — с августа, а раньше сколько было?.. Где она, Гриша, приказчик наш кооперативный? Молчишь? Забыл, видно?

Но приказчик уже пришел в себя. Тряхнул головой и, блестя глазами, стал против закупщика.

— Нет, не забыл, дядя Тимоха, а вот ты, мотри-ка, и впрямь свое забыл.

— Что? — в свою очередь насторожился закупщик.

— А то, что людей хочешь вымазать, а сам чистеньким выйти. Да не удастся тебе, помажем чуть и твою шапку. Скажи-ка, где комиссионны?

— Какие комиссионны? — дрогнул голосом закупщик.

А приказчик — голову выше, мимо него в зал, в собрание, не словами, а плетью:

— С загконторы райсоюза.

— Вре-ошь!

Теперь уже приказчику вопил зал:

— Говори-и, Гри-и-иша-а!

— Он думает, про него не знают. Как же, прокрадешься! Пущай я пятьдесят целковых должен. Должен, а не прикарманил, корову не купил, а вот ты-то подсчитай свои, сколько их.

— Ври больше… Так тебе и поверили.

— Поверят. Тебе верили, а мне нет?

— Говори-и!.. — топали ногами.

— А сколько пропито?

— Кем? — отступал закупщик от наседающего Гришки.

— Сам скажи, с кем пил.

— Ни с кем я не пил.

— Так-таки не пил, и не врешь?

— Ну да, не пил. Если ты знаешь, скажи — с кем.

— Хоша бы со мной?!

Этого закупщик никак не ожидал.

Только и нашелся крикнуть:

— Э-эх, ты-ы!..

А народ изнемогал от восторга. Ефрем, председатель, орал громче всех:

— Тише-е, ор-рлы! Сейчас начистую выяснится, кто кого? Выкладывай, Гриша, как у попа на исповеди.

Гришка сбросил полушубок с плеч на пол и решительно поплевал на руки:

— Граждане, мне скрывать нечего. Вы нас избираете, вы нас избиваете. Ревизионная комиссия чего, разве она найдет? А у меня сейчас как на духу. Фисташки — чепуха, сами знаете, обсчитали нас, растяп, на две тысячи. Без счета принимали, ну, мы и прикупили, чтобы оплошность прикрыть. Но фисташки — задира, фисташки — кончик. Тяните за него, вытянете сотенку-другую рублей. А где эти сотенки? Кои пропиты, а кои в Тимохиной буренке ревут. Хороша коровка-то, удойная попалась. А пропито много, только покопайте. А не так, спросите дядю Данилу, вестового. У него пили, он и самогон таскал да разные жарехи с яичницей заказывал. Он один больше нашего знает.

— Один ли? — крикнул сам Данила с задних рядов. — Может, еще кто?

Тогда председатель кооператива к приказчику бросился:

— Чего орешь, черт заразный?! Откуда ты взял?

— Оттуда, откуда и ты брал! — бросил ему в лицо Гришка.

— Протранжирил денежки, теперь на других валить вздумал?

— Сам ты главный заводила!

— Нет, это ты глот. Не слушайте его, граждане! — заорал председатель, стирая с лица вдруг крупно выступивший пот.

— Кро-о-о-ой! — безудержно неслось из зала. — Крой, Гришуха!

— Закупщик-то комиссионные по пять копеек с пудика с загконторы огребал. А вывезли мы по наряду три тысячи пудов. Сами вы в подводах были, которые вам за паи засчитывались. Вот и считайте, граждане: по пятачку — три тысячи пятачков! Урожай хороший… А где эти денежки? Вот отчего наша торговля глохнет. Горло у нас широко, карманы в штанах глубоки.

Закупщика будто водой облили.

— Граждане, ежели под суд, так всех под суд. Председателя — первого, потому пили мы вместе.

— Не пил я! — крикнул председатель.

— Пи-ил, — ласково урезонил его Гришка. — Данила вон все знает. Правда, Данила?

— Правды! — донесся смешливый голос вестового.