Владимир Успенский - Неизвестные солдаты
— Темный ты человек, — засмеялся Фокин. — Мамонтов из земли выковыриваешь, а сам ни черта не знаешь. Объясни ему, Витька.
— Литва, Латвия и Эстония вошли в Союз Советских Республик.
— Как? — приподнялся Игорь.
— А так! По желанию народа. Их правительства обратились с просьбой в Верховный Совет.
— Шутишь?
— А похоже?
— Не-е-ет! — Игорь смотрел в глаза Виктора. — Но ведь это же здорово, а? Что они — игрушечные государства. Кто хочет, тот и сшамает. А теперь — тронь попробуй! И раньше одной страной жили. Свои ведь люди-то.
— Важно еще, что граница на запад передвинулась. К самой Восточной Пруссии. В случае войны — знаешь…
— Ну, спасибо за новость, братцы! По такому случаю закурить дайте, что ли!
— А маме не пожалуешься? — съехидничал Сашка. — Младенца портим.
Игорь прикурил неумело, папироса тлела с одного бока.
— И вообще должен тебе заметить: наше время — рай для историков, — сказал Дьяконский. — Что ни день, то событие мирового масштаба.
— Слушайте, ребята, я с тоски умру, — взмолился Фокин. — Как где два человека сойдутся — о политике языки чешут.
— Саша, у тебя сказывается недостаток образования, — холодно заметил Виктор.
— А у тебя избыток. Ты и на гулянке об этом говорить будешь?
— Не знаю. Ни разу не был, не представляю. Что там делать, о чем говорить? А сходить все-таки надо, — вслух размышлял Виктор. Голос его звучал мягко и был очень похож на голос Ольги…
На площадке за околицей, где обычно устраивались вечерки, собрались ребята и девушки. Парней было немного, все зеленая молодежь, лет по шестнадцати-семнадцати. Кто постарше — служили в армии или разъехались по городам.
Ребята сбились в кучу возле четверых, резавшихся в карты. Многие были босиком. Присутствие хорошо одетых горожан, куривших папиросы, смущало их. Они держались отчужденно. С явным любопытством разглядывали Дьяконского: кто-то уже пустил слух, что он сын расстрелянного генерала. Виктор чувствовал себя неловко.
Один Сашка был, как рыба в воде. Уселся на бревно между двумя курносыми толстушками, лущил семечки и натаптывал что-то своей соседке.
Дьяконский нет-нет да и повернется назад, посмотрит, не идет ли Василиса. А она появилась совсем с другой стороны, от пасеки. Шла, обнявшись с подругой.
— Здравствуй, — радостно улыбнулся Виктор.
Девушка прошла мимо, ничего не сказала, только головой кивнула в ответ. Щеки у нее пунцовые, то ли от смущения, то ли от быстрой ходьбы. Остановилась в стороне.
— Что это она? Сердится? — шепотом спросил Виктор.
— Порядок такой. До танцев парни и девушки врозь.
На Василисе — черная широкая юбка в крупную складку. Полотняная кофточка, вышитая красными крестиками по вороту и на рукавах, велика ей и немного пузырится на плечах. Платок надвинут по-бабьи, низко. Под белыми кончиками платка горят на шее мелкие ягодки бус.
— Витька, чего мы тут торчим, — сказал Игорь. — Пойдем в карты резанемся. А то домой двину.
— Погоди, погоди… А я как же?
— Ты с Сашкой.
— Он уже невменяем, не видишь разве…
Минут через десять пришел, наконец, гармонист, маленький паренек с очень серьезным лицом, в огромной зеленой фуражке. Вместе с гармонистом — четверо ребят из Дубков. Выделялся среди них самый старший, широкий в плечах и, видимо, сильный парень в хорошем синем пиджаке. Военные галифе заправлены в сапоги. На голове — густая копна рыжих, почти красных волос, чуб навис над глазами, мешает смотреть. Крупные медные веснушки запятнали лицо.
Проходя мимо Виктора и Игоря, парень усмехнулся, тряхнул волосами.
— Наше вам с кисточкой!
Уверенно, вразвалку двинулся дальше. Глядя в его широкую спину, Игорь пояснил:
— Это Лешка Карасев, тракторист. Рыжим его зовут. Восемь девок, один я — первый парень в округе.
Между тем Карасев одарил конфетами девчат, перед парнями щелкнул портсигаром. Ребята потянулись за папиросами.
— Чегой-то скушно, девушки? — Голос у тракториста громкий, хозяйский. — Али вы тут без музыки приуныли? Дай-ка мне, Митя!
Взял гармонь, пальцы ловко прошлись по ладам. Парни побросали карты, девчата потянулись поближе.
— Эх! — гахнул Лешка и заиграл веселую плясовую.
Маленький Митя будто ждал этого. Сдвинул назад козырьком фуражку, пошел вприсядку, высоко вскидывая колени. А лицо такое серьезное, будто делал важное дело.
Сашка Фомин чертом выскочил в круг, оттеснил паренька. Митя стушевался, отошел с площадки. Гармошка смолкла.
— Ну, чего там? — повернул Сашка взлохмаченную голову.
— Погодь, — угрюмо сказал Карасев. — Ты чего, дубковских переплясать хочешь?
— А сколько вас на фунт сушеных дают?
Лешка Карасев не ответил, небрежно бросил на руки девушке пиджак, отдал гармонь Мите, пригладил ладонями огненные кудри. Пошел медленно, расставив руки, будто шире раздвигая круг. Фомин, заложив руки за шею, откинувшись назад корпусом, отбивал чечетку на месте. По лицу видно было — встревожен. Поймав его взгляд, Игорь улыбнулся ободряюще: держись, дескать, мы рядом.
Музыка ускорилась так, что идти было уже невозможно. Карасев пустился вприсядку. Сашка хитрил, берег силы, все еще отбивал чечетку, хлопая ладонями по голенищам сапог.
— Жги, Митя!
Гармонист так рванул меха, будто хотел надвое разорвать гармошку. Перед глазами мелькали то лицо Сашки, то чуб тракториста. Гулко били о землю подошвы сапог.
— Эх, эх, эх, эх! — неслось с круга, и трудно было понять, чей это голос.
Гармонист сбавил темп, все оглянулись: почему? В круг, чуть подобрав длинную юбку, плечом вперед входила Василиса. Ступала мелкими, неприметными шажками — казалось, плывет под музыку, откинув назад голову на тонкой шее.
Сашка остановился, отошел, пошатываясь, к ребятам. Карасев продолжал плясать, потряхивая чубом, оскалив в усмешке зубы. Пятился, отступая перед Василисой. А та плыла, будто не замечая его. Пушистые концы кос, как живые, трепыхались за спиной. Сдернула с головы платок, махнула перед собой.
Ой, стоит гора, гора высокая,А на той горе четыре сокола…
Голос у нее высокий, звенящий, но приятный для олуха. Пела, неотрывно глядя на Виктора.
Четыре сокола и соколеночек,Четыре сокола и мой миленочек…
Дьяконский стиснул руку Игоря. Возле Василисы во всю силу трамбовал ногами землю Лешка, стараясь привлечь внимание девушки. И едва смолк ее голос, крикнул:
— Митя!
Гармонист сменил мелодию, Карасев запел хриплым баском:
Пароход идет по Волге,Дым по ветру стелется,Девка едет без билета —На любовь надеется!
Василиса повела плечами, накинула на них платок, держась руками за концы, прошла полкруга, повернулась к Лешке и ему:
Нету света, говорят,Нету электричества,Нету качества ребят —Не надо и количества!
На лице Карасева — нагловатая усмешка. Придвинувшись к девушке, почти наступая ей на ноги, пропел вкрадчиво, не в лад музыке:
Что ты ежишься, корежишься,Пощупать не даешь?..
И громко, почти зло:
Будешь ежиться, корежиться,Нещупанной уйдешь!..
— Дурак! — вспыхнула Василиса, толкнув его локтем в грудь.
Повернулась резко и пошла к бревнам. Лешка развел руками, подмигнул парням. Остановился возле Сашки Фомина, щелкнул портсигаром — пусто.
— Дай закурить… Видел кралю? Ломается. Прошлый раз в луг идти не схотела.
У Виктора — злое, перекошенное лицо. Опустив руку на плечо Лешки, рывком повернул к себе. Тот едва удержался на ногах от неожиданности.
— Не балуй!
— За что девушку оскорбил?
Карасев пожевал неприкуренную папиросу, перебросил ее из угла в угол рта.
— Это по-вашему, по-городскому, — оскорбил… А у нас сколько хочешь… Ну, пусти.
Дернулся, стараясь освободить плечо, но Виктор держал крепко, не мигая глядел в нагловатые глаза Карасева.
— Девушку обидел, герой юбочный… Меня обидь…
— Испугал!
— Такого-то смелого?!
Их окружили ребята. Игорь на всякий случай подвинулся ближе, кивнул Фокину.
Музыка смолкла. Слышалось тяжелое дыхание сгрудившихся парней.
— Гля, ребята, чего он прилип! — крикнул Лешка.
Ему не ответили. Стояловские смотрели на него недружелюбно, у многих, знать, были свои счеты с ним.
— Ну, герой, — усмехнулся Дьяконский. — Отойдем в сторонку, поговорим.
— Мне и тут неплохо.
Из толпы ребят кто-то сказал зло:
— Трусит… Небось не трусил, когда двое на одного…
— Не бреши там, — рванулся Лешка, но Виктор нажал на его плечо так, что он перегнулся.
