Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
— Я это ваше объявление сегодня прочитал в «Заре», и таким удивительным оно мне показалось… Вслушайтесь-ка: «Оренбургский комитет РСДРП. Социал-демократический клуб помещается на Хлебной площади, рядом с Александровской больницей. Библиотека и читальня открыты от 6 до 8 часов вечера. Запись в члены партии принимается». Подумать только: «клуб помещается на Хлебной площади»!
Клуб РСДРП… Открыто указан наш адрес.
— А ведь в самом деле, — весело сказал Коростелев, извлекая из папки исписанные листы. — Столько лет скрывались в подполье. И вот, пожалуйста, в полный голос: «Запись в члены партии принимается».
20В апреле с высокого полуденника сходит на оренбургские степи настоящая весна. Небо наливается густой синевой. Рыхлый снег торопливо уступает место черным проталинам. Все дышит влагой, и по утрам туманы долго кутают деревья в поймах рек, вздувшихся, чтобы, прогремев ледоходом, хлынуть в луга неоглядным бурлящим разливом. А пока по обнаженной, зябко ощетиненной земле шныряют скворушки, вышагивают отощавшие грачи, то и дело запуская высветленные обушки клювов в комья грязи и травяную ветошь.
«В Тургае у Алибия сейчас дичи в степях и на озерах полно!» — подумал Александр Коростелев, прислушиваясь к шагам редких прохожих на улице под окнами, к гудкам паровозов и шуму проходящих поездов. Уже давно ночь наступила, весенняя, темная, усыпанная звездами. Выйди на крыльцо, и, как в деревне, охватит свежей прохладой. Но прохлаждаться некогда.
Весь день прошел в волнении и спорах: была получена газета «Правда» с Апрельскими тезисами Ленина. На меньшевиков и эсеров эти тезисы произвели не меньшее впечатление, чем на Коростелева и его товарищей. Но если большевики, расстроенные засильем своих противников в Советах, воспрянули духом, то Семенов-Булкин, Барановский и их сторонники разразились негодованием, прочитав о возможности перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую.
— Это уж, знаете, ни в какие ворота не лезет! — говорил в клубе Семенов-Булкин, раздраженно встряхивая газету.
— В ваши ворота не лезет, потому что вы их загородили ненужным хламом прошлого, — сказал ему Коростелев в порядке свободного обмена мнениями. — Ленин правильно пишет: единственным выходом из тупика, созданного вами и вашим любезным Временным правительством, является победа социализма в России.
Тут Семенов-Булкин так побагровел, задохнувшись от злобы, что Коростелев, будучи в отличном настроении, встревожился за него. Но когда предводитель меньшевиков, конвульсивно подергав губами, изрек: «Свихнулся ваш Ильич! Упрятать бы его куда следует», — вспыльчивый Александр Коростелев чуть не пожелал вслух: «Чтоб ты сдох!» — однако сдержался, сказал другое:
— Значит, в самую точку угадал Владимир Ильич, если вас так корежит! А мы эти тезисы, как знамя, теперь понесем. И народ пойдет за нами, потому что в них говорится о его нуждах насущных.
— Спекуляция! Полное забвение интересов республики! Удар по революции! — продолжал выкрикивать, не владея собой Семенов-Булкин.
— Удар по вашим жирным спинам, — окончательно успокоясь, ответил Коростелев.
Весь вечер он просидел дома, готовясь выступать на собрании социал-демократов, где будут обсуждаться тезисы, и вдруг в голову полезли мысли о весенних разливах, об охоте, которая и не снилась никогда. Правда, охотники с азартом рассказывали о лебяжьих озерах в Тургайских степях, о стаях казары, идущих на присад во время перелетов. А сколько дроф — настоящих степных индеек, только куда крупнее, с пестрым опереньем и ярко-розовым пухом, бродит в степи. За ними Александр наблюдал только издали.
На севере губернии Уральские горы, богатые рудой: золото, медь, железо, уголь. Доходы от разработок — Оренбургскому казачьему войску. Здесь тучные черноземы — казачьи земли. Урал, Илек и Сакмара славятся лучшими сортами рыбы, и тоже казачьи это угодья! Да еще владения монастырей и помещиков.
Что же остается иногородним селянам? Чем пользуются рабочие? Жалкую лачугу поставить негде. В воскресный день податься с семьей некуда: сюда не ступи, туда не пойди. Вот как до сих пор поделены богатства края!
А Ленин в своих тезисах, выдвинув программу основных экономических требований, ставит вопрос о национализации всех земель в стране при конфискации помещичьих, о передаче права на распределение их в областные и местные Советы крестьянских депутатов.
— Тогда действительно свободно вздохнет народ! Вот в Нахаловке большая семья Наследовых хочет строить себе жилье.
— Мечта трех поколений, черт возьми, войти в свою землянку — при жизни в могилу врыться!
Как стояла у двери Фрося бледная — ни кровинки в лице, только глаза, обжигающие укором: «Пашка, что же ты молчишь? Я ведь не одна была!» «А казаки к ней приставали. Еще бы! Они тут везде хозяевами себя чувствуют. Отец чуть не ударил ее, а мы растерялись, словно онемели. И я промолчал… — Краска стыда обожгла щеки Александра. — Мы тоже, выходит, поверили, что Фрося гуляет с казачьим офицером. Но ведь страшно за нее стало: совратят девушку — тогда она сама из землянки уйдет. Куда же? Дорожка одна — в трошинское заведение, а то на Пиликинскую или на Ташкентскую…»
Александр, как и старший брат Георгий, любил и оберегал сестренку Лизу. Но когда они поочередно отбывали то тюремное заключение, то ссылку, девочке пришлось с двенадцати лет носить им передачи и выполнять их серьезные поручения. Гордая доверием, она все понимала, держалась смело и умно.
«Случись с нею теперь что-нибудь… как с Фросей нам померещилось? Даже подумать страшно.
А Ефима надо отбить у эсеров: свой, рабочий человек, хотя и нес на руках Барановского.
Действовать тут нахрапом нельзя. После девятьсот пятого года Ефим сидел в одной камере с эсерами. Оттуда-то и тянется ниточка! Но крепкая ли?..»
В коридоре послышалось шуршание, занавеска на двери колыхнулась.
— Можно?
— Входи, легка на помине, я о тебе думал.
Потеснив бумаги, лег на краю стола острый локоток, обтянутый ситцем кофточки. Глаза у Лизы пытливые, брови задумчиво приподняты на светлом миловидном лице.
— Прочитал?
— Давно уже. — Александр взял газету, где были опубликованы тезисы Ленина, еще раз просмотрел то, что подчеркнул синим карандашом. — Сейчас возьми, а завтра утром заберу.
— Опять готовишься к бою?
— Готовлюсь, сестренка. Целый вечер сидел, видно, устал: полезла в голову всякая всячина.
— Какая же? — Лиза устроилась поудобнее, захватила обеими ладонями прохладную косу и, подложив ее под щеку и подбородок, приготовилась слушать.
— Да разная… Насчет охоты подумал. Раньше казалось — барское занятие. Но ведь тут лицом к лицу с природой, и красота ее и богатство открываются настоящему охотнику. Ведь и к природе люди относятся по-разному: кто хищнически, а кто с любовью. Ленин, говорят, любит с ружьишком побродить. Может быть, отдыхает в это время, а может, обдумывает новые идеи в мировой политике. Вот эти тезисы — как сразу все осветилось! Каждая строчка бьет в цель. Признаться, оторопь брала иной раз от того, что творится в стране после революции. Правительство буржуазное, Советы на сторону империалистов подались. Перспектива замутнилась. И вот теперь полная программа действий. — Александр говорил негромко, задумчиво, не выпуская газеты из больших рук. — Сколько у Ленина терпения и уверенности в победе!
— А ты горячишься, — не без упрека сказала Лиза, хотя отлично понимала, как досаждала прямому, резкому Александру необходимость обходных маневров.
— Бывает иногда… Вот тут есть слова о разъяснении ошибок меньшевиков и эсеров. Я бы этих нахальных болтунов вроде Семенова-Булкина и Барановского разогнал без всяких предисловий. Кричат теперь, что война с Германией нужна для защиты республики. Но война как была, так и осталась грабительской. Все катится к полной разрухе, а тут ходи возле них кругом да около! Однако Ленин не призывает немедленно свергать Временное правительство и разгонять его холуев, потому что оно пользуется поддержкой Советов.
— Значит, примирение?
— Ни в коем случае! Тут написано: «Никаких соглашательств». Надо разъяснять народу, что за сволочь набилась у нас в Советы, завоевать их постепенно и через них изменить состав правительства.
— Трудно будет!
— Конечно, но вполне возможно.
Безотчетно строго глядя в лицо сестры, Коростелев задумался о том, как в первомартовские дни утверждалось в Совете решение солдатского митинга об аресте начальников гарнизона и губернской жандармерии, как утверждали увольнение начальника Ташкентской дороги и других чиновников, утаивших весть о свержении самодержавия. Ни эсеры, ни меньшевики не осмелились тогда возражать против этих решений.
