Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный
Насчет Веры можно было не сомневаться: она лежала спиной к ним и читала пухлый роман. А вот Тося что-то слишком уж глубокомысленно грызла карандаш – то ли искала в сердцевине его заблудившееся решение неприступной своей задачки, то ли сдерживалась изо всех сил, чтобы не расхохотаться над стариковской любовью Ксан Ксаныча.
Вера дочитала последнюю страницу и положила книгу на тумбочку. Тося тут как тут:
– Поженились?
Вера кивнула головой.
– Так я и знала! – торжествующе сказала Тося. – В романах всегда в конце женятся. Прочитаешь один – и можно больше не читать… Я потому и не читаю!
– Мели, Емеля! Лень-матушка не дает тебе книги читать… Ксан Ксаны-ыч!
Вера покрутила рукой в воздухе. Ксан Ксаныч сразу догадался, чего от него ждут, ответил по-военному:
– Есть! – и привычно повернулся лицом к стене.
Чтобы не сидеть без дела, пока Вера раздевается, работящий Ксан Ксаныч достал из кармана перочинный ножик и принялся загонять высунувшуюся паклю в пазы между бревнами. По всему видать, Ксан Ксаныч не впервой занимался этим полезным делом: все пазы на высоте рук сидящего человека были уже проконопачены, и теперь ему пришлось нагибаться к самому полу.
– Ксан Ксаныч, можно, – разрешила Вера.
Платье ее висело на спинке стула, а сама Вера уже лежала под одеялом. Она взяла с тумбочки новую книгу, посмотрела на Катину койку, потом на ходики.
– Что-то загуляла наша Катерина.
– Спорим, – сразу же отозвалась Тося, – она сейчас со своим Сашкой на Камчатке сидит!
Прежде чем войти в комнату, Катя на минуту остановилась в коридоре перед дверью, провела рукой по лицу, чтобы остудить горящие от Сашкиных поцелуев щеки. Притворно нахмурившись, она толкнула дверь и переступила порог.
Тося все еще корпела над задачкой, а Ксан Ксаныч уже распрощался с Надей и ушел спать.
– Ну?! – нетерпеливо спросила Тося и так поспешно вскочила с табуретки, что та с грохотом упала на пол. – Ну, Катя? – повторила Тося, поднимая табуретку и снизу вверх глядя на подругу заметно покрупневшими от жгучего любопытства глазами.
– О чем ты? – делая вид, что не понимает, спросила Катя и простерла руки над плитой. – Тепло ка-ак!
– Да брось ты притворяться! – осудила Тося ее лицемерие. – Любит?
Катя подумала-подумала, кивнула головой, сказала:
– Угу… – И еще раз кивнула – для большей надежности…
– Вот это по-нашему! – одобрила Тося, радуясь так, будто полюбили не Катю, а ее. – Поздравляю, Катистая! – Она порывисто обняла Катю и тут же оттолкнула ее. – Катюш, да от тебя табачищем несет! Ты что, курила на радостях?
– Это Саша курил…
Тося возмутилась:
– Все-таки дуры мы, бабы! И курят мужики, и самогон вонючий пьют, а мы их, барбосов, целуем! Попадись мне какой-нибудь, уж я его перевоспитаю!..
Стремясь расширить скудные свои познания в заповедных любовных делах, Тося вплотную придвинулась к Кате и спросила стыдливым шепотком:
– Он прямо так и сказал: «Люблю, жить без тебя не могу»?
Катя замялась:
– Ну да… В общем, признался…
– Признался? – удивилась вдруг Тося. – И до чего же глупое слово! Признаются в чем-нибудь паршивом, а тут…
Вера оторвалась от книги и с любопытством посмотрела на Тосю. С ней тоже иногда так бывало: знакомое, примелькавшееся слово вдруг как бы раскрывалось заново – и становилась видна вся его скрытая до времени нелепица или, наоборот, глубина и тонкость, о которых она и не подозревала раньше.
– Эх, люди-человеки! – накинулась Тося на непутевое человечество. – Тыщи лет на земле прожили, пирамиды строили и разной ерундой занимались, а для любви до сих пор не придумали точной термилоно…
Тося заблудилась в звуках длинного, непривычного для нее слова.
– До сих пор, – повторила она, пытаясь с разбегу преодолеть непослушное словище, – не сочинили для любви путной тер-ми-но-ло-ги-и… Вот!
– Выдумываешь ты все! – недовольно сказала Катя, снимая пальто. – Все так говорят: «признался». А как, по-твоему, про любовь говорить надо?
– А я почем знаю? – улизнула от ответа Тося. – Вот объяснится мне какой-нибудь бедолага – и тогда в точности тебе растолкую.
Катя стряхнула соринку с пальто, распяла его на палке с крючком и бережно повесила на вешалку. Потом она достала из своей тумбочки большую чайную чашку, мешочек с вышитой птичкой, в котором держала сахар, и другой мешочек, уже без вышивки, предназначенный для сухарей. Тося во все глаза следила за ней, не понимая, как это Катя может так буднично вести себя и даже собирается пить чай в тот самый день, когда узнала, что ее любят.
Налив в чашку кипятку из чайника, Катя подошла к столу и придвинула к себе Анфисин стул.
– Не садись на ее стул! – суеверно сказала Тося. – Ну ее! Возьми лучше мою табуретку… – Она склонилась над Катей, выпытывающе заглянула ей в глаза. – Ты что сейчас чувствуешь, Катистая? Вроде ты большая-большая, до звезд выросла, да?
– Да отстань ты! Какие там еще звезды? Не умею я про это. Ну, вроде жить интересней стало…
Разочарованная Тося отошла от Кати.
– А мне всегда жить интересно, сколько себя помню. Вот только перед получкой бывает скучновато… – Она вынула из кулька конфету, поднесла ко рту и задумалась. – Девчонки, и почему я, как сюда приехала, все про любовь думаю? Раньше, бывало, разок в месяц вспомнишь, что есть на свете эта самая любовь, да и то после кино, куда до шестнадцати не пускают, а теперь прямо каждый день и без всякого-якого… Надо же: север тут у вас, медведи, а я – про любовь. С чего бы это, а?
– Возраст такой подошел, – сказала Катя.
– Возраст? – У Тоси был сейчас такой вид, точно она вдруг узнала, что незаметно для себя состарилась. – Значит, это у всех бывает? Как будильник натикает – так звонок?
– А ты думала, ты одна такая? – спросила Вера.
– Одна не одна, а все-таки…
Почему-то Тосе не хотелось, чтобы новое ее состояние – тревожное и заманчивое, – в котором она еще и сама толком не успела разобраться, объяснялось так просто. В будничности такого объяснения было что-то обидное, унижающее Тосю в собственных глазах. Будто она и не человек вовсе, а какая-нибудь бессловесная яблоня: календарь показал весну – и, хочешь не хочешь, расцветай!
Катя вытащила из-под койки чемодан в чехле и вынула из него завернутый в розовую бумагу тюль – давно уже по случаю купленный для занавесок, без которых Катя и представить себе не могла семейной жизни.
– Продай нам с Ксан Ксанычем хоть на одну занавеску, – попросила Надя. – Хоть на коротенькую…
– Он мне и самой ведь понадобится, – неуступчиво ответила Катя, озабоченно рассматривая тюль на свет.
– Да ну вас! – оскорбленно
