Хозяйка леса - Вера Федоровна Бабич
Нина бросила взгляд на скромные парусиновые туфли гостьи. Анастасия Васильевна смущенно спрягала ноги под стул. — Вы героическая женщина. Жить в лесу и не тяготиться, — улыбаясь, сказала Нина. — Но вы, вероятно, живете не скучно? — Она пудрилась, разглядывая себя в зеркало. — В лесном шалаше удержать долгие годы может только пылкий Ромео. Правда, в наше время рыцари любви так редки.
Анастасия Васильевна ничего не ответила, но от Нины не ускользнула быстрая усмешка гостьи. «О, эта женщина не такая простушка, как кажется с первого взгляда!» — отметила она про себя, и хотя ей очень хотелось спросить Анастасию Васильевну, за что ее прозвали «царицей Тамарой», она не решилась.
Анастасия Васильевна поднялась:
— Мне, пожалуй, пора. Спасибо за чай. До свиданья.
Она теперь не прятала рук с обломанными ногтями: все время приходится иметь дело с топором, мотыгой, землей, она уже не смущалась своих туфель, скромного платья, стояла, выпрямившись, не скрывая скуки в глазах. Нина все поняла: эта женщина не станет добиваться ее дружбы, заискивать, она знает себе цену.
— Я рада, что мы познакомились, — Нина заученно улыбнулась. — Не забывайте нас. Заходите, пожалуйста.
Анастасия Васильевна сдержанно поблагодарила за приглашение.
— Как тебе нравится, Алеша, она даже не сказала мне, что рада моему приглашению? Оборвала разговор на полуслове и ушла. Деревенская баба! Никакого воспитания. Одичала в лесу, отвыкла разговаривать с культурными людьми. А как она одета ужасно! Обувь грубая, платье с плечами. Кто теперь носит такие плечи? А руки? Страшно смотреть.
Баженов хотел было защитить лесничую от несправедливых нападок, но решил, что благоразумнее помолчать; Нина не терпела возражений. Он направился к письменному столу.
— Нет, нет, ты не садись за свои чертежи, Алеша. Мне скучно.
Баженов с тихим вздохом положил циркуль на стол и занялся приемником. Нина в розовом халате лежала на диване. Ей вспоминалась летняя поездка с Погребецким в Петродворец. Боже мой, как хорошо ей жилось в Ленинграде! Она не скучала. Алексей слепо доверял ей, он не ревновал ее, он давал ей полную свободу.
— Алеша, иди сюда. Сядь. Помнишь, как мы встречали на Стрелке в Центральном парке белые ночи?
Баженов сидел возле жены, держал ее руку в своей и с ласковой улыбкой слушал ее. А она все вспоминала и вспоминала, как они счастливо жили в Ленинграде, потом порывисто обняла его и стала просить его подумать о возвращении домой.
…Дома Анастасия Васильевна никак не могла избавиться от мыслей о Нине. Ей представлялась уютная комната на Первомайской. Нина, красивая, нарядная, с деланно-милой улыбкой на полных розовых губах, слышался чуть виноватый, ласковый голос Алексея Ивановича, с любовью глядевшего на жену. «Что мне до них? Не хочу о них думать. Спать!»— приказала она себе, но уснула не скоро.
8
Поселок Отрада вырос недавно. На холмистой местности раскинулись ладные дома лесорубов. У подножья поселка бежит бурная речка. Выплескиваясь в низину левого берега, она лижет корни могучих елей, подобравшихся к самой воде. Рыжеватая вода бьется о камни, стремительно несется в гущу леса. Вид у поселка живописный. отрадненских лесорубов в шутку называют «курортниками».
Дом дяди Саши спрятался в леске за поселком. Сам хозяин тесал топором раму, а четверо его сыновей играли на подворье. Черная дворняжка рвалась с цепи и жалобно скулила.
Увидев Анастасию Васильевну, дядя Саша приветливо закивал:
— А, хозяюшка наша! Добро пожаловать, дорогая гостюшка. А я плотничаю. Сорвали строители денежки с лесхоза, а рамы тяп-ляп и корабль. Руки бы им поотрубить! Переделывай заново. С такими рамами зимой не наживешь.
Анастасия Васильевна осмотрела новое жилище лесника. Две просторные комнаты с общей русской печью, окна большие, терраса. Свежий добротный сруб пахнет смолой.
— Жилье хорошее, дядя Саша, мне нравится.
— Хорошее, — согласился лесник. — Света, тепла хватит. Мы с Лизушей сроду в таких хороминах не живали. А рамы сам подлажу, неча казенные денежки тратить — Дядя Саша сбросил с табурета цветное тряпье. — Садись, Настасья Васильевна. Я мигом самовар вздую. Мои Лизуша в магазин за сахаром пошла.
— Чай я пила. Спасибо. А я думала вы на обходе.
Лесник несколько виновато, но прямо взглянул на Анастасию Васильевну.
— С обеда собирался. Надо же рамы пригнать. Вторую неделю с утра допоздна в лесу. Охотники шатаются по моему обходу, костры жгут. У Змеиной сельги горячую золу оставили, сушняк затлелся, ладно вовремя подоспел, затоптал.
Анастасия Васильевна встала:
— Поедем со мной, дядя Саша.
— Куда?
— А в лес… — неопределенно ответила Анастасия Васильевна.
Дяде Саше почудилось в ее голосе скрытое недовольство.
— Приключилось что? — спросил он осторожно.
— Хочу показать вам одну вырубку.
— Лесорубы набедокурили?
Анастасия Васильевна не ответила, вышла из комнаты. Дядя Саша торопливо надел видавший виды пиджак, шапку, дал наказ старшему сынишке стеречь избу и отправился с Анастасией Васильевной к диспетчерской. Дорогой рассказывал: «Вчерась куренковская команда валила лес на шестом. Пни выше положенного. Я им: «Не по правилам рубите» — и на карандашик. Куренков поначалу в амбицию, а опосля с насмешечкой:. «Кажный пень щупаешь, гляди, спину сломаешь, дядя Саша. Невелики деньги платит тебе лесничество за твое усердие». Говорит, а сам в бумажнике вроде что-то ищет, а бумажник евонный деньгами набит, четвертными да полусотенными». — Дядя Саша вздохнул, помолчал. «Вчерась отрадненские курортники собрались возле пивного ларька и давай глушить ликер стаканами. Питье дорогое, а им нипочем. Денег у них куры не клюют…»
Анастасия Васильевна беседы не поддержала, и дядя Саша умолк.
У диспетчерской дымил паровоз, притянувший из центрального поселка пустые платформы. Они сели на первую платформу. Ехали медленно, рискуя свалиться под откос. Дорога зимняя: насыпь расползлась, рельсы ходили ходуном. Платформа качалась, скрипела. Дядя Саша уснул. Ничто вокруг не ласкало глаз. Мхи, болота, мелколесье. Леспромхоз пренебрег тонкомерным лесом. Директор рассудил: «Зачем тратить время на рубку мелкоты, когда в Карелии столько великолепных деревьев?»
Дорога шла на подъем. Паровоз трусил по искривленным рельсам, пыхтел, жалуясь: «Как мне трудно, как мне трудно»… Изредка попадались сваленные по обе стороны узкоколейки груды древесины. Это — аварийный лес. Дорога не выдерживала груза, и платформы с древесиной опрокидывались. Машинист остановил паровоз, постучал гаечным ключом по рессоре и выругался. Однако на этот раз паровоз дотянул до переезда, забрал груженые платформы и направился на центральный склад.
Дядя Саша против обыкновения утратил свою словоохотливость, когда Анастасия Васильевна повела его по вырубке. Он начинал догадываться, почему лесничая хмурилась в его избе.
На вырубке недавно закончилась валка леса. Пни, еще
