Шесть дней - Сергей Николаевич Болдырев
Он помнил лицо ее с тех пор, как помнил самого себя. Все детство его прошло подле бабушки — матери отца. Жила она тогда с ними в новой квартире, отвели ей маленькую комнатку. Теперь он сам помещался в этой комнатке, а бабушка давно ушла в семью дочери, тетки Виктора, в этот самый барак в глухом зеленом тупичке.
Виктор подрос, стал ходить в школу. Он не знал, почему ушла от них бабушка, но детским сердцем своим чувствовал, что больно ей было покидать их дом. И ему было больно оставаться без бабушки в маленькой комнатке, куда поставили его кровать. Что бабушку выжили, он понял гораздо позднее. Тогда же он ничего не понимал, но и без бабушки не мог и пользовался всякой возможностью, чтобы поехать к ней на трамвае в старый город, в этот самый барак. Мать наказывала его за отлучку, не пускала гулять, однажды бабушка сказала, что и ей попало за него и что он не должен к ней ездить. А он продолжал убегать из дому, и чем больнее и обиднее его наказывали, чем с большей горечью уговаривала его бабушка, тем упорнее искал он случая сбежать со двора. Никогда бабушка не жаловалась на мать и отца. Правду он узнал от самой матери. Как-то, разговаривая с отцом в присутствии сына, решив, наверное, что он ничего не поймет, она сказала, что старуха стремится приворожить к себе внука, а он, несмышленыш, из озорства сбегает из дому.
— Надо было раньше ее проводить, — сказала мать, — чтобы Витя и в глаза ее не видел, и не слышал бы, и не знал бы…
— А я все равно буду ездить к бабушке, — выкрикнул Виктор и затопал в исступлении ногами. — Буду! Буду! Буду!
— Что ты, Витенька, что ты?.. — мать бросилась к нему.
— Злая, злая ты, — закричал Виктор, — а бабушка добрая. Злая ты…
Мать обняла его, опустилась на колени.
— Витенька… Витенька… — повторяла она, потрясенная его гневом.
Отец встал с побелевшим лицом и, ничего не говоря, ушел из дому. Весь тот воскресный вечер мать играла с сыном в лото, читала сказки и, когда вернулся отец, они, мирно обнявшись, сидели на кушетке и рассматривали картинки в «Докторе Айболите».
Виктор вскоре опять убежал к бабушке, и на этот раз никто ничего ему не сказал. Так он отвоевал себе право любить.
Повзрослев, он сохранил в душе верность детскому чувству, дом бабушки стал его вторым домом. Но и Виктору-юноше никогда не жаловалась бабушка на невестку, мать его, и словом не обмолвилась, почему пришлось ей уйти из дома сына. Детская любовь Виктора мужала вместе с ним, он и любил, и уважал, и считал непререкаемым авторитетом свою бабушку.
Тетя Аня умерла от тяжелой болезни, оставив на руках мужа, слесаря ремонтно-механических мастерских, дочь-восьмиклассницу и сына, к тому времени перешедшего в училище сталеваров. Одна надежда в семье была на бабушку, все заботы о детях легли на ее плечи. Виктор, приходя к ним, проверял, как племянники готовят уроки, носил им книжки для чтения, помогал бабушке по дому, слушал ее рассказы о том, как жили они давно, еще до начала строительства завода под Царицыном, на Волге, и как, приехав в степь за Уралом, поселились в избенке близлежащей деревеньки с громким названием Москва, как дружно жили с хозяевами, переселенцами из-под Курска.
В той деревеньке, названной первыми поселенцами в двадцатых годах именем столицы, Андроновы прожили три года, пока им не дали две комнатки в бараке подле заложенного в степи парка. Бабушка рассказывала, какой крепкой была их семья и как продолжали они дружить с крестьянской семьей, приютившей их в начале тридцатых годов, и как обе семьи распушила война…
Как бы живой связью этих рассказов и реальной жизни была часто приходившая в дом бабушки жизнерадостная, работящая девчушка из той семьи — Лариска, родившаяся вскоре после войны. Все реже и реже появлялась девчушка у бабушки, а потом и совсем перестала приходить. Когда Виктор нанялся на завод горновым, она уже работала в доменном цехе сменным электриком, техникум успела окончить. Не Лариской звали ее в цехе, а уважительно — Ларисой, и была у нее своя семья. Прежнее безразличие, с каким он когда-то в детстве относился к Лариске, лет на семь старше его и потому водившейся с такими же, как и она сама, девчонками-подростками, сменилось странным интересом к ней, замужней женщине…
Он рассказал бабушке, что Лариса встретилась с ним, как с чужим, но умолчал о том, как сам отнесся к ней.
— Своя у нее пошла жизнь, Витенька, — сказала бабушка. — Нелегко ей приходится… — бабушка замолчала, и Виктор напрасно ждал от нее объяснений, — Может быть, и вспомнит еще нас. Когда трудно бывает, люди тянутся друг к другу…
Виктор вознегодовал на Ларису за то, что она бросила бабушку, и сказал себе, что никогда так не поступит. Но интерес к Ларисе не угасал…
С тех пор чуть не каждую неделю стал он заглядывать в старый барак в тупичке, где бабушкина семья по-прежнему занимала две комнатки. Одна из них служила и кухонькой, и передней, и спальней для бабушки, где она пристраивалась на ночь на большом сундуке, а другая — «залой» с телевизором и круглым столом и спальней для детей и их отца.
Однажды, уже после отъезда в Индию отца и матери, Виктор застал в доме новую хозяйку, женщину лет сорока, в нарядном передничке, с красиво уложенными волосами. Слово «мачеха» и само понятие это никак не вязались с ее обликом и спокойным нравом. Виктор в душе одобрил выбор дяди и порадовался за него. Бабушка в тот день пошла проводить Виктора, они остановились за кустами сирени.
— Уходить мне надо, Витя, — сказала бабушка, глядя на него добрыми выцветшими глазами. Ни горечи, и я упрека, ни жалобы на судьбу не было ни в словах, ни во взгляде. — Хозяйка молодая пришла. Надо уходить.
— Кто же тебя гонит? — спросил Виктор. — Что ты говоришь?
— Много я прожила на свете, многому научила меня жизнь. Зачем ждать,
