Михаил Ребров - За опасной чертой
Двигатель не запускался. И тогда начался поиск того единственного режима полета, на котором можно было бы совершить посадку. Первый сигнал, который приняла земля, не предвещал ничего хорошего.
— Остановился двигатель… Иду на вынужденную.
А вскоре тот же голос так же спокойно доложил:
— Прохожу над аэродромом. Высота восемь тысяч. Разрешите посадку на полосу.
В таких ситуациях наиболее полно раскрываются способности испытателя как пилота и как исследователя, знающего тонкости техники, умеющего теоретически грамотно дать анализ всему происходящему в воздухе, и как человека, его выдержки и воли.
Испытывать самолет — значит добиваться совершенства конструкции. Вроде бы аксиома, прописная истина. А сделать это можно только на основе знаний и опыта. Опробовать в воздухе самолеты, скорость которых далеко перешагнула за звуковую, давать им путевки в жизнь — сегодня такая задача по плечу не просто летчику, а летчику-инженеру. Иначе уже нельзя.
Каждый день Георгий чувствовал горячее дыхание новой техники и правоту этой формулы. Жизнь продолжала наступать. Его товарищи из конструкторского бюро и ЦАГИ говорили о таких характеристиках будущих самолетов, в которые трудно было даже поверить. Скорости в два-три раза больше звуковой, потолок — почти космос. Сказка да и только! И какой-то внутренний голос шептал Георгию: «Хочешь повернуть туда — на самую быстрину, на самый простор событий, найди в себе силу воли и садись за парту, учись». Эту потребность он почувствовал сначала интуитивно. А потом сама жизнь подтвердила — надо!
Ему, да и его товарищам-испытателям, нередко приходилось подолгу ожидать готовности самолета или просто соответствующей погоды. В такие часы трудно заставить себя заниматься чем-то другим, кроме составлений отчетов, чтения газет и журналов, шахматных баталий или бесед с друзьями.
— Тридцать пятый будет готов через полчаса, — сообщали со стоянки, где техники и механики заканчивали последние приготовления.
— Даю прогноз. Туман рассеется через час, — говорил дежурный метеоролог.
«А что, если разумно использовать это свободное время, для учебы, например? — подумал однажды Георгий. — Надо посоветоваться с Григорием Александровичем Седовым».
Авторитет Седова среди его коллег — летчиков и инженеров — был непоколебим. Более четверти века отдал он авиации. Так же как и Мосолов, начал он свой путь в авиацию на учебном самолете в аэроклубе. Потом закончил училище, летал, учился в академии.
Но по-настоящему летный талант Седова раскрылся на испытательной работе. Безупречная техника пилотирования, редкая собранность, большое мужество, помноженные на основательную инженерную подготовку, делали его участие в создании и испытании новых образцов крылатых машин на редкость плодотворным. А если к этому прибавить его личное обаяние, отзывчивость, готовность помочь каждому, кто в этом нуждался, станет понятно, почему именно к этому человеку пошел за советом Георгий Мосолов. Для него Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР, лауреат Государственной премии Григорий Александрович Седов был непререкаемым авторитетом.
В доме по Чапаевскому переулку гостеприимства не занимать. Сюда многие летчики приходят запросто: и по делу и просто «на огонек». Если интересуетесь, хозяин покажет свою библиотеку, короткометражные фильмы собственного производства. Хозяйка обязательно чаем напоит.
В тот вечер они сидели рядом, эти два летчика-испытателя.
— Понимаешь ли, Жора, — говорил Григорий Александрович, — плохими мы были бы помощниками нашим ученым и конструкторам, если бы все, о чем узнали в воздухе, разъясняли им на пальцах. На «пальцах» — это я, конечно, немного утрирую, но если серьезно, то необходимо перевести свои наблюдения и ощущения, полученные в полете, на язык цифр, формул, графиков. Положи рядом математические анализы того, что было заложено в машину при ее конструировании, и того, что она дает практически, — и сразу станет ясно, где, как говорится, «не стыкуется». Это намного сужает фронт поисков, экономит большие средства, сокращает время на доработку машины. Ты спрашиваешь моего совета — идти ли тебе учиться? Иди! Все, чем смогу помочь, — за мной. Приходи в любую минуту, обращайся по любому вопросу. Я лично за тебя спокоен, верю — справишься с этим делом. Теперь давай поговорим конкретно…
Домой Георгий возвращался глубокой ночью. Мягко шуршали шины по мокрому асфальту, впереди цветными глазками перемигивались огни светофоров. Улицы были пустынны, лишь, «раскочегарив» на просторе, проносились вездесущие такси, развозящие пассажиров ночных поездов да засидевшихся гостей. Большой город спал.
А Мосолов ехал не спеша, размышляя о встрече с Седовым, о том, какую уверенность, какой заряд энергии вложил в него этот умудренный жизненным опытом человек. В чем его сила? Наверное, в личном примере, в том, что ему во всем хочется подражать.
Летчик-инструктор, обучая курсантов в воздухе, нередко требует: «Делай, как я!» Это проверенный метод. Пользовался им в свое время и Георгий. Но никогда и никто не слышал, чтобы Седов предложил делать только так, как он, даже молодому летчику, даже если тот спрашивал, как нужно поступать в том или ином случае. А летать по-седовски стремились многие, учились у него не по обязанности, а по велению сердца, потому что было чему учиться.
Георгий вспомнил один случай из многих, связанных с именем Седова, случай, ставший живой легендой. Это произошло тогда, когда отечественная авиация делала первые шаги за звуковой барьер. Процесс был затяжным и трудным. Результаты все более сложных испытаний моделей самолетов в аэродинамических трубах не давали полного представления о возможностях сверхзвукового полета, о всех его особенностях. Путь одних лишь лабораторных исследований не сулил успеха. Необходим был летный эксперимент, связанный с серьезным риском. Сделать это на новой машине поручили одному из лучших летчиков-испытателей страны, Григорию Александровичу Седову.
Самолет со стреловидным оперением ушел в подмосковное небо точно так же, как уходили до него десятки и сотни других машин. Но все знали: полет особенный. Где-то там, на огромной высоте, летчик-испытатель остался один на один с не разгаданной до конца тайной. Значит, ему предстоял неравный бой. Можно было ждать всего, но хотелось верить, что летчик успешно справится с заданием. А случилось вот что.
Седов, набрав заданную высоту, разгонял машину. Все шло нормально. Чувствуя, что возможности самолета еще не исчерпаны, летчик продолжал наращивать скорость. Машина вела себя хорошо. На аэродроме об этом знали из докладов по радио.
«Скорость — заданная», — сообщил динамик металлическим голосом… и замолчал. Связь с самолетом временно прекратилась. Напрасно руководитель полетов, до хруста в пальцах прижимая манетку микрофона, посылал в эфир позывные, напрасно менял каналы связи. Небо молчало сурово и загадочно, как и положено небу. Но ведь там был человек, товарищ, друг! Что с ним? Где сейчас его самолет — эта пылинка в безбрежном пространстве?
Не было ничего. Только томительная неизвестность, только предчувствие беды.
А потом на посадочной прямой появилась черная точка. Ее увидели сразу многие потому, что все уже почти без всякой надежды смотрели туда.
Седов?
Да, это был он!
Самолет планировал как-то странно, по какой-то замысловатой глиссаде. Удар колесами о землю, серия «козлов», и после пробега истребитель замер у дальней границы посадочной полосы.
Когда самолет зарулил на стоянку и остановился, упершись колесами в колодки, к нему бросились инженеры, техники, летчики — все, кто был на аэродроме в этот час. Подбежали и… не поверили своим глазам.
— Как же он сумел приземлиться?!
На две трети рули высоты были потеряны в воздухе. Пытаться посадить машину с такими разрушениями почти безнадежно. Но летчик, подвергая свою жизнь смертельной опасности, пошел на риск и добыл ценнейшие сведения.
Григорий Александрович рассказывал потом, что труднее всего ему было до высоты 300 метров.
— Почему?
— Дилемма была: катапультироваться или нет? А когда понял, что уже и думать об этом поздно, решил: сяду, обязательно сяду. И сразу почувствовал облегчение.
В том полете, когда скорость достигла критической, испытатель ощутил вдруг страшную, всесокрушающую вибрацию — то, что в авиации называется флаттером. Седов немедленно принял контрмеры — убрал обороты, погасил скорость. Тряска исчезла. Но и за короткие секунды она успела разрушить значительную часть рулей. Изуродованная обшивка дала ключ к пониманию ряда явлений, возникающих на больших скоростях.
Да, это был трудный полет. Образно говоря, летчику следовало подойти к самому краю глубокой пропасти. Подойти, увидеть ее, но не свалиться. Там, дальше, за опасной чертой, — мир предположений, которые предстояло проверить.
