Борис Рахманин - Ворчливая моя совесть

— Мы ведь все трое холостяки сейчас, — сказал Бронников из кухни. Он так громыхал там посудой, что можно было ждать отменного банкета. — Вы холостяки всамделишные, а я временный, а холостяки — они чем питаются? Кипятком! Сейча-а-ас, — обнадеживал он, — уже скоро…

Растянувшись на тахте, закрыв глаза, Бондарь, казалось, задремал.

— Уже закипает, — сказал Бронников из кухни, многообещающе грохоча чем-то и звякая. — Мда-а… — Он позабыл, видно, что уже известил о своем временном холостом состоянии, и снова: — А то ведь я один сейчас. В Тюмени моя. Так что не обессудьте.

Фомичев был готов на все. Хлеба бы кусок — и на том спасибо.

— Николай Иванович, — спросил он громко — только бы сказать что-то, — а коралл у вас здесь такой же, как в кабинете. Откуда они? Из южных морей?

— А может, и под нашими ногами коралловые фации есть? — откликнулся Бронников. — Здесь ведь тоже когда-то море-океан было. Трудно представить, а?

— Воды тут и сейчас хватает, — пробормотал Фомичев. Что бы еще сказать?

— Юра, а что там у вас на буровой новенького? — заполнил паузу Бондарь. Глаза он при этом не открыл.

— Бурим, — опустил голову Фомичев. — Бурим, бурим… Как заводные. А толку не видно. — «Для этого, что ли, вызывали? Узнать?»

Бондарь сел.

— Ну, ну? Подробней, пожалуйста.

— Когда тысячу прошли — чихала скважина. Теперь — нет. А нам знаете как фонтан нужен? После всего…

— Метры вам нужны, метры, — громко произнес на кухне Бронников, — у вас план в метрах выражен. И технологическая карта есть, согласно которой… — Неся в одной руке исходящий паровозным паром чайник, а в другой красный кирпич, он вошел в гостиную, поставил кирпич на стол, чайник на кирпич, вернулся на кухню и тут же появился снова, с сахарницей, буханкой белого хлеба и чуть ли не полуметровым, сверкающим кристаллами соли пластом сала на деревянном подносе. Действительно банкет…

— Вот и Лазарев наш так считает, — произнес тем не менее Фомичев, — считает, что метры нам нужны.

— Знаем, — разливая по стаканам кипяток, кивнул Бронников. — Ешьте, Фомичев!

— Спасибо…

— Вам, Фомичев, за что деньги платят? За фонтаны?

— За метры, — буркнул Фомичев, потянувшись к ножу и к хлебу. Сквозь розовато-коричневую, обожженную железом формы корочку просвечивала молочная, подсиненная белизна. А сало, сало!.. Взяться за сало он, однако, не решился. Бронников сам полоснул несколько раз по сверкающей солью мякоти.

— Навались!

«Сладкий чай и бутерброды с салом, — сделал вывод Фомичев, — вкусная и калорийная еда!»

— Слушай, Фомичев, — не отставая от проголодавшихся гостей, гнул Бронников, — а как у тебя с учебой? Движется?

«Учеба… — не отвечая, хмыкнул про себя Фомичев, — на учебу переводит. А тема фонтана не по нем…»

— Учеба? — переспросил он. — А что учеба?.. Я, Николай Иванович, про фонтан договорить хочу… Про метры… Одними метрами тоже не проживешь. Нам смысл своей работы видеть хочется. А вы…

— Смысл? Безграмотно рассуждаете, Фомичев. Вам бантик, я вижу, нужен, а не смысл. Побрякушка нужна, обманка… Постойте, постойте, так как же у вас все-таки с учебой? Впрочем, вы ведь на историческом…

Фомичев нервно поглощал бутерброд с салом.

— Исторический мой тут ни при чем! Что же касается смысла… Мне кажется, правильно я сказал. Между прочим… — он взглянул вдруг на бутерброд и, опомнившись, отложил его далеко в сторону, отодвинул от себя стакан. Поднялся, быстро вышел в прихожую, натянул куртку и стал обувать башмаки. Хотя следовало бы наоборот. — Между прочим, — выкрикнул он, завязывая шнурки, — еще неизвестно!.. Еще неизвестно… — а что именно еще неизвестно, никак придумать не мог. Ничего такого в голову, как назло, не приходило.

В прихожую вышел Бронников.

— Погоди, — сказал он, нахмурясь. На лбу его парила чайка. — Мы же о командировке твоей не поговорили. Я тебя для чего сюда вызвал?.. В командировку тебя послать хочу.

Этого Фомичев, признаться, не ожидал. Странное предложение. Очень странное. Но что-то в нем было. Гм…

— Слетаешь в Салехард, — не глядя ему в глаза, сказал Бронников, — оттуда в Тобольск, в Тюмень — и назад. В Салехарде договор с Панхом продлишь, в Тобольске — вручишь отцу Серпокрыла письма. Их недавно вернули из прокуратуры. В Тюмени — подсуетишься насчет картошки. Кроме того, у меня к тебе есть одна личная…

— Насчет картошки? — удивленно перебил его Фомичев. — Какая еще картошка?

…Фомичев и обратно, в общежитие, шел левой стороной улицы. В одном из дворов он увидел знакомый конторский «уазик» с брезентовым верхом. Где-то здесь, значит, в одном из этих домов спит водитель. Игорек. Готовится к новому, полному хлопот дню. А он уже наступил, этот день.

Они постелили себе в разных комнатах, готовы были уже провалиться в бездну усталого, ограниченного будильником сна.

— Это я хорошо придумал, — зевая, произнес Бронников, — с командировкой…

Молчание.

— Дим, — засмеялся Бронников, — ты чего? Уснул?..

— Послушай, я совсем забыл… — подал вдруг голос Бондарь. — Ознакомился я все же с мнением ребят наших… Ну, насчет все этой же Сто семнадцатой…

— С мнением специалистов? — не удержался от некоторой иронии Бронников.

Бондарь вздохнул.

— Разное у них на этот счет мнение. У некоторых — диаметральное… — Он снова помолчал. — Что же касается командировки этого паренька — то я против. Без консультаций с Рафаилом и Кочетковым…

— А хоть бы и проконсультировался — дело сделано, — раздраженно бросил Бронников. — Это было необходимо! Спи!

— Послушай, Николай Иванович… Я все думаю… Не слишком ли мы… неразлучны?.. Кое-кто может предположить, что в случае чего… Что подсуживать друг другу будем…

«Хитер друг, — усмехнулся Бронников, не сразу ответив, — предупреждает…»

— Неразлучны? — переспросил он. — А по-моему, мы и должны быть неразлучны! Что в этом странного? Я — Чапай, ты — Фурманов. Разве не так?

Теперь уже Бондарь держал паузу.

— Нет, не так, Николай Иванович. Ты — прошу прощения — отнюдь не Чапаев, а… Бронников ты. А я — Бондарь.

Помолчали.

— Какие-то функциональные фамилии нам от предков достались. Черт знает что! Цеховая принадлежность обозначена — и только. Мои — броней занимались, твои — бочками.

— Дело не в фамилиях. Пушкин… Тоже примета профессии, а…

Помолчали.

— Давай с тобой, Бондарь, знаменитыми станем. А? На весь свет! Как Пушкин!

— Ох и много же нужно найти для этого нефти и газа!

«М-да, Бондарь у нас такой, — усмехался в своей комнате Бронников, — коль надо — и лучшему другу на хвост наступит. Вне всяких привязанностей, вопреки личному благополучию и покою. Обидно, конечно, — подавлял вздох Бронников, — столько лет вместе, мог бы и безоглядно в меня верить. А что, если сказать: будь со мной, Бондарь, только со мной, прав я или не прав, — со мной. Я Чапай, а ты Фурманов!» — «Я не Фурманов, — ответил бы Бондарь, — а ты, извини, не Чапаев». Именно так он сказал несколько минут назад и снова так ответил бы. «Чапаев», а не «Чапай». Без малейшего амикошонства по отношению к легендарному полководцу. Что ж это получается? — думал Бронников. — Хочешь иметь друга — не испытывай его? Ну нет!..» Он припомнил других своих друзей… Гм… Он ведь и Лепехина некогда в друзьях числил. Задумался о Гловачеке. Как он вырос, Венделин… Созрел. Припомнились Бронникову и времена, когда он, Венделин и Лепехин жили в одной комнате студенческого общежития, вместе на танцы ходили. Бронников и Лепехин танцевали, а Венделин только глядел. Посмеивался. И добротным чешским башмаком притопывал. Ехали однажды втроем в автобусе, а какой-то девушке стало вдруг плохо. Сердце… Лепехин остался в автобусе, а он с Венделином взяли ее под белы руки, вывели на воздух. Водитель автобуса не отъезжал, ждал их.

— Ребята! — кричал из окна Эдик. — Поехали! Опаздываем!

— Да, да, — поддержала его девушка, — поезжайте, мне лучше. Спасибо!

А они не ушли. Автобус умчался. Тут же подкатило такси — дело возле главного почтамта было, — выскочил лохматый молодой человек с холщовым мешком в одной руке, с револьвером — в другой. Грозно на них глянув, вбежал в дверь. Инкассатор… Привез деньги из банка.

— Он принял нас за гангстеров! — вскричала девушка. — Вы заметили?! Он чуть нас не застрелил! — Глаза у нее блестели.

Познакомились. Ее звали Алена. И пошло… Поехало… Влюбился Бронников. Одалживал у Венделина его заграничный пиджак, брал у Лепехина взаймы рубль.

— Эдик, до стипендии…

Лепехин посмеивался:

— Чаем ее поишь, что ли? На рубль как раз два чайника подадут. Эх, ты! Кутила!..

Незадолго перед защитой диплома решился вмешаться и Венделин.

— Хотя мы все трое одного возраста, но в данном случае… Алена, конечно, девушка неплохая, но в данном случае…