Сергей Черепанов - Утро нового года
Он скособочился, как драчливый петух, и, грозно кидая молнии, выдернул свой кисет из рук Корнея.
— Ишь ты!
Корней нахмурился и зашагал прочь.
15Богданенко все еще сидел в кабинете с инспектором. Зина посоветовала ждать, и Корней присел в коридоре у раскрытых дверей бухгалтерии.
Иван Фокин, клацая счетами, сосал луковицу. Главбух Матвеев не выносил запаха водки, и Фокин употреблял лук, скрывая след пьянства. Работал он, сгорбившись, обратив к посетителям круглую, блестящую, как колено, плешину. Матвеев, в армейской гимнастерке, несмотря на жару, застегнутый на все пуговицы, старательно писал. Вскоре начали собираться к нему «охотники» за внеочередными авансами, и Корней, наблюдая, доставил себе удовольствие.
Выставив вперед грудь, шла на приступ Евдокия Зупанина:
— Ты свои, что ли, собственные деньги давать мне не хочешь? Мне твои не нужны! Подай мне мои, по совести заработанные.
Бойкая, пробойная женщина! Таким способом даже квартиру сумела получить без очереди. Три дня прожила в кабинете председателя райисполкома, пока тот не распорядился вселить ее в новый дом.
— Да ведь ты уже получала авансы два раза, — уравновешенно возражал ей Матвеев. — Соришь, что ли, деньгами? А у нас здесь не печатный двор. Каждый месяц перерасходы по фонду зарплаты. Попробуй-ка сама съездить в банк, получить сверх…
Все же не отбился, подписал ордер в кассу.
После Евдокии несмело придвинулись к столу три «К» — Королев, Коровин, Корнишин. Всем троим парням по девятнадцать лет. Смирные. Каким-то случайным ветром занесло их в Косогорье из центра России. Не могут прижиться. Пообтрепались тут: пиджачки худые, на коленках заплаты. Стоят, переминаясь. Матвеев получку им полностью не отдает, хранит у себя в сейфе, копит им деньги, хочет сделать парней «похожими на человеков». И потому являются они к нему каждый день, на поверку.
— Вот вам на завтрак, на обед и на ужин, — сказал Матвеев, доставая рублевки. — Будете есть по два блюда: Щи и котлеты. А на запивку — кофе. Больше не просите, не дам. В следующую получку пойдем покупать вам рубахи и брюки. Э-эх вы-ы, козырные валеты!
Тетя Оля, уборщица из механической мастерской, ядовитая старуха, поссорившись дома со снохой, искала на нее управу.
— В завком иди, тетя Оля, в завком, — посоветовал Матвеев. — Это его дело.
Но старуха пустила слезу и наотрез заявила:
— Иди сам, коли надо! А я ей, подлой сношеньке, лучше уж без вас шары выдеру!
Секретарша Зина вызвала Матвеева к директору, и он, поправив гимнастерку, ушел.
За окном, в жаркой испарине томилась степь, бездымно горели кустарники в зеленой полосе у железной дороги. В круглом болотце купались ребятишки. Женщина, подоткнув подол, оголив ноги, полоскала белье. По выщербленному тракту двигались две автомашины с контейнерами. Билась о стекло муха: з-з-з! Дремотная скукота навалилась на Корнея. Он потянулся, зевнув во весь рот.
Осторожно, будто проверяя крепость половиц, вошел толстый десятник кирпичного склада Валов. Тут же, вслед за ним, внес сытое пузцо распаренный, потный, самоуверенный Артынов.
Корней внимательно пригляделся к нему. Кроме круглого брюха, перетянутого узким ремешком, никаких особых примечательностей в Артынове не обнаруживалось. И лицо в трезвом виде тоже обычное, подплывшее нездоровым жирком. Но что же, в таком случае, есть в нем отталкивающее?
Артынов слегка покивал ему, а с Фокиным поздоровался за руку и, наклонившись над ухом, что-то сказал вполголоса. Тот сейчас же достал из стола, очевидно, заранее заготовленную бумагу и подал Валову. Все трое одновременно взглянули на Корнея. Ему стало неловко от их взглядов, как бы стерегущих, и, напустив на себя равнодушие, он вышел на крыльцо.
Попрятавшись в тень, вдоль стены сидели рядком забойщики бригады Гасанова. У этих были свои заботы и тоже, как Корней, они терпеливо дожидались, когда Зина пропустит в кабинет.
Гасанов, поджарый, загорелый до черноты, глухо ворчал:
— А-а! Разве это ломы? Такими ломами вошей бить, а не в забоях работать. Почиму так? Будто стальной привезти с базы нельзя? Идешь на склад, говоришь Баландину: «Что, Баландин, тебя нада за глотка брать или где-то хороший лом воровать?» Говорит: «Воруй! Большой процентовка хочешь иметь, воруй! У нас нет. Железный есть, стальной нет. Не ходи, не проси!»
Забойщики молчали. Лишь Ивлев добавил:
— Тикать, пожалуй, надо отсюда! Нашему директору одно на уме и на языке: план подай, норму за смену выложи! А чем? Я на своей совести далеко не упрыгаю!
— Пол-литра, что ли, Ваське Артынову ставить?
— Тикать надо!..
Корней отвернул кран над пожарной бочкой, вымыл руки и смочил лоб.
Из-за угла конторы вышел Семен Семенович в паре с Яковом Кравчуном. Оба на ходу хрумкали огурцы.
На зимнике, когда спасали Наташу, при свете костра дядя не казался постаревшим. Теперь было видно, что прошедший год проложил у него на лбу еще более густую сетку морщин. Дядя не то, чтобы сгорбился, а ссутулился, широченная его спина чуть согнулась, затылок уже весь побелел. Теперь он больше стал похож на состарившегося тяжеловеса, чем на мирного механика кирпичного завода.
Между тем, Яшка Кравчун, — по старой памяти Корней еще называл его Яшкой, — стал, пожалуй, виднее, чем прежде. Он сверкал здоровьем. Впрочем, лицом Яков не стал лучше. Оно так и осталось простоватым.
Семен Семенович потрепал Корнея по спине, ничего не спросил и прошел в контору.
Яков расстегнул ворот рубахи.
— Жарко!
— Ходит слух, на целину собираешься? — спросил Корней.
— Собираюсь.
— Надолго?
— Совсем. Если желаешь, махнем вместе.
— Я там ничего не забыл. Надо землю пахать, сеять, собирать урожай, коров с быками случать, — это Корней особенно подчеркнул, — овец стричь. А я не знаю, где манная крупа растет…
— Корень у тебя, однако, мужицкий.
— Зато сам я не мужик.
Яков понял насмешку, но остался серьезным.
— На целине керамики тоже понадобятся.
И перешел на шутливый, дружеский тон.
— Ведь жить нам придется там не один год. Летом нужды нет, каждый кустик ночевать пустит, а зимой: бр-р-р! Шкура озябнет! Дома начнем строить. Кирпичные, конечно, попрочнее. Обещаю тебе, если поедешь: как поселок поставим, то первую же улицу назовем твоим именем. Улица Корнея Чиликина из Косогорья. Звучит-то как здорово: Чиликин из Косогорья!
— Где уж нам уж…
Гасанов подвинулся на ступеньке крыльца, смахнул с нее ладонью сухую грязь.
— Садись, Яшка! Гости!
— Шашлык дадут?
— Шашлык нет, большой забота есть, — не расположенный кидаться шутками, пробурчал Гасанов.
— Обедать хочется.
— Рано промялся. Обед рано. Куда бегал?
— В город бегал.
— Путевка брал?
— Сказали, жди!
— А ты сам езжай, без путевка. Дорога знаешь. Целина близко. Бери билет, булка хлеба клади в мешок — и айда!
— Самовольно нельзя.
— Езжай! — повторил Гасанов. — Хлеба много дашь, большой спасиба получишь. Ты хлеб, мы кирпичи.
— Дождусь. Ну, а вы чего здесь торчите? Дома отдыхать надо.
— Начальство надо. Инспектор из треста есть. Жалоба есть. Как можно железным ломом забой бить? Гнутся ломы. У меня бригада — парни смотри какой! Богатырь парни! Давай нам сильный лом, стальной! Так и заявим: давай! А еще правда искать будем. Это как так: Артынов делал шаляй-валяй, а Семен Семенович должен отвечать? Кого надо за Наташка судить? Артынова нада в суд таскать! Скважина открытый стоял. На зимнике ни одной лампа нет. Темно.
— Драться будем!
— На кулаках драться?
— На словах!
— Всякий слово есть: тяжелый, легкий, совсем легкий, как пух! Артынова тяжелым словом бить нада! Гвоздить. Его мамаша, наверно, дурной пища ел, когда его на свет рожал. Вышел шайтан.
— Ничего, попробуем его окрестить.
— Э-э, Яшка! Ты совсем, как мой дед Абдрахман! Бывало, коня нет, барашка нет, — плакать нада; дед говорит: «Это ни-сява! Терпеть можна! Пока рука шевелит, нога бегает, глаз солнышко видит, зуб кусает, — нисява, можна жить!»
— Значит, твой дед был великий мудрец! — одобрил Яков. — Но то ведь дед, а ты внук, Осман. В наше время терпеть не годится. Быка за рога брать надо!
— Правду искать?
— Зачем ее искать! Правду самим делать надо! Пришел лом требовать, — требуй! Шайтан правду не переборет…
— Тикать надо, — опять сказал Ивлев.
«Настроеньице, однако, не того… — мрачновато подумал Корней, невольно соглашаясь с Ивлевым. — И все Артынов… Артынов… У всех на языке!»
Приближался уже конец первой смены. Один по одному проходили по дороге на завод сначала забойщики, затем формовщики и сушильщики, наконец, садчики кирпича и выгрузчики. Различал их Корней не только по давно знакомым лицам. У добытчиков глины и у формовщиков на спецовках виднелись следы глины, между тем как спецовки садчиков и выгрузчиков, прокаленные жаром обжиговых камер, были испачканы сажей.
