Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 3.
Это был… Переметов!
Хотя я не был с ним коротко знаком, но знал точно, что он никогда не охотился. Больше того, он когда-то высмеивал охотников и рыболовов, называя их бездельниками.
— Никак ты? — спросил он.
— Здравствуйте, товарищ Переметов! Не знал, что охотой занимаетесь.
— Думаю заняться… Надо заняться. Вот видишь, лодку новую заказал.
Он присел у огонька. Лицо его — цвета розового древоточца, в меру упитанное и почти безбровое; сняв фуражку, он обнажил легкую лысину ото лба. Передо мной сидел бывший руководитель района (даже трех районов поочередно). Лет ему не больше сорока пяти.
— Стареешь, — сказал он мне.
— А вы ничуть, — ответил я, не солгав ни капельки.
Он слегка ухмыльнулся и спросил:
— Чего так рано приехал? Открытие-то завтра.
— В отпуске… Хотелось денек отдохнуть на воле.
— Отдохнуть — это неплохо. Неплохо… Да-а, неплохо. Вот так… — говорил он снисходительно и, пожалуй, покровительственно, как за письменным столом служебного кабинета. — Вот так… Неплохо отдохнуть. Отдохни. А я пойду работать.
— Чего ж тут работать?
— Эге, братец! Да ты в охоте, видно, не силен… А я вот по привычке: с народом советуюсь… Порасспросил, узнал.
— И что же узнали?
— А то: завтра понаедут тут… всякие, захватят самые хорошие места, а ты будешь болтаться. Из-за того и приехал на день раньше… Работать надо, работать. Вот так… Работать.
— Палки-то зачем нарубили? — спросил я уже с живым интересом.
— Палки? — Он опять ухмыльнулся. — Шалаш буду над лодкой городить.
— Здесь же кругом камыши! Не надо никаких шалашей. Вы же себя демаскируете. Ветки ваши и палки далеко будет видно. Надо так: въехать в камыши, завязать их над челноком аккуратненько, и все, — Мне казалось, что говорю убедительно.
Но Переметов подарил свою розовую и ласковую улыбку и возразил, вставая:
— Ой и хитрец ты, я вижу! Ты бы, значит, убил бы, а я — с пустой сумкой. Ишь ты!
Я сообразил наконец, что советовать Переметову бесполезно (он по привычке сам все знает), и перевел разговор в другую плоскость. Очень уж собеседник мой показался мне занятным здесь, среди природы.
— Вы садитесь-ка, — говорю, — да отдохните. А я расскажу, что сегодня видел. Интересно!
— А ну-ка, ну-ка? Послушаем. — И он снова сел.
Я рассказал ему про жучков-вертячек.
Он констатировал коротко:
— Ничего особенного. Обыкновенная тварь.
Рассказал ему про цыпленка.
Он отрезал:
— Мало их, цыплят разных. Всякие бывают цыплята.
Наконец, уже без волнения, без всяких там красок сказал ему:
— Дергач, коростель, пешком топает на юг.
— Птица так не может, — заключил он. Потом подумал и дополнил: — А если, допустим, и ходит на юг, то почему бы ей и не ходить, если от природы дана такая установка… Только вряд ли.
Он ничему здесь не удивлялся, ничему не верил. А встав с земли, заявил:
— Дите ты малое, в полном смысле… Поеду шалаш делать.
— Где думаете стать с шалашом-то?
— На реке. На реке… Думаю, на реке.
— Надо в глушь забиваться, на плеса. На русле вряд ли что получится. Утка любит крепи, дебри. Вот когда морозы ударят, тогда другое дело… тогда — на русло.
— В глушь пусть другие забираются. «Утка любит»! Почем ты знаешь, что утка любит? Карась тоже любит, чтобы его жарили в сметане. — Он рассмеялся над своей остротой и, легко подняв вязанку, пошел к челноку, довольный, уверенный, розовощекий.
Снова я остался один. Но уже не хотелось прислушиваться к тишине леса, уже не радовал огонек костра и запах свежей каши.
Понятно, я был немало обрадован, когда у берега кто-то весело крикнул:
— Эй, у костра! Пусти ночевать под небом.
— В нашей хате — каждый гость! — ответил я бодро и сам направился к берегу. — Кого бог принес?
— Я неверующий. И богу от меня мало проку, чтобы носить.
— Бог, он — не дурак, знает кого носить. Никак Валерий Гаврилович?..
— Он самый. Фомушкин по фамилии. Бывалый охотник и небывалый стрелок: из двенадцати уток выбиваю тринадцатую — остальные летят своей дорогой.
На охотнике был поношенный ватник-телогрейка, видавший виды картузик, коричневые брюки, заправленные в охотничьи, с ботфортами сапоги. Крепкого сложения, среднего роста, он легко выволок челнок наполовину из воды, подтащил свое охотхозяйство к огоньку и подал мне руку:
— Гора с горой… Год прошел, как я в районе, а не приходилось нам с вами вот так-то.
— Зато о вас мне кое-кто рассказывал, — загадочно сказал я.
— Например? — насторожился Фомушкин.
С притворным вздохом я ответил:
— Например, Василий Кузьмич Кнутиков.
Фомушкин схватился за голову:
— Неужели про петуха выложил?!
— Совершенно точно.
— Понимаете, какая история вышла? А? Не могу до сих пор смотреть ему в глаза. Хотите верьте, хотите нет — стыдно.
— Ну вы-то при чем же? — попробовал я утешить.
— Жрал же я петуха породистого. Как это так при чем? Скверно получилось. Но я замолю грех: я ему таких цыпляток подброшу с инкубатора! Он поймет.
— Конечно же, поймет, — согласился я.
Валерий Гаврилович уселся у огонька, закурил папиросу. Роговые очки не придавали ему никакой степенности — его широкобровое лицо с чуть-чуть выдающимися скулами было все равно открытым. Лет ему можно дать не более тридцати — тридцати пяти.
Без всяких там экивоков он принял мое приглашение и стал уплетать со мной кашу-сливуху, как дома. Ложки у него не было, поэтому он тут же выстрогал ножом лопаточку и орудовал ею.
Я спросил:
— А где сейчас работает Переметов?
— Нигде. Ждет место… Что это он вас заинтересовал?
— Он здесь. Поехал городить шалаш. Разговаривал с ним.
— Странно, — произнес неопределенно мой собеседник. — Что это он возгорел страстью к охоте? — Фомушкин вздохнул: — Беда мне с ним!
— Что-нибудь случилось?
— Ничего, конечно, не произошло, но в неделю два раза он посещает меня в райисполкоме и дает указания, советует, как надо работать. Бывает так, что…
Он не договорил, потому что от берега послышался сначала говор, а потом чуть хрипловатый голос Алеши Русого:
— Охотников принимаете?
— Ворота настежь — заезжайте прямо во двор! — ответил Фомушкин.
И мы направились с ним к берегу.
Приехали два моих друга, каждый на своем челноке: Алеша Русый и все тот же Захар Макарыч Пушкарь.
Не успели мы подойти вместе с приехавшими к своему табору обратно, как с острова подошел Петр Михайлович Чумак.
— Эй вы, сонные тетери, открывайте брату двери! — крикнул он еще шагов за двадцать.
Захар Макарыч прямо-таки сорвался с места и побежал к нему навстречу, а Фомушкин сказал, обращаясь ко мне:
— Ученый прибыл.
— Шутите? — спросил я.
— Вполне серьезно. Не шучу. Я же с ним в одном районе лет пять работал вместе: он — председателем колхоза, я — тоже. — И шепнул на ухо: — Думаю рекомендовать его своим заместителем. Чш-ш-ш! — Он обратился теперь к подошедшему Чумаку: — А кого, позволь-ка спросить, за сонных тетерь принимаешь?
— К слову пришлось, — ответил тот в самом добрейшем расположении. — А впрочем, может, ты и есть сонная тетеря. Чего забываешь друзей? Как стал председателем райисполкома, так уж и… Подумаешь! Чин! Небось как с дипломной работой — висел у меня на шее, а тут — ни гугу.
— Каюсь. Признаю! — воскликнул Фомушкин, потрясая руку Чумака.
А тот крикнул:
— Огня! Будем поджаривать председателя райисполкома!
— Огня! — заревел Захар Макарыч и первым ринулся в лес за сухими сучьями.
Мы тоже — за ним. Уже в сумерках всей компанией набрали ворох топлива. Вновь заполыхал костер. Теперь вокруг уже ничего не было видно: мир стал маленьким и уютным и уместился весь на этом пятачке, освещенном пламенем.
— Сказать вам всем новость? — спросил Алеша, подкладывая сучья в огонь.
— Всегда рады хорошей новости, — ответил Фомушкин, подвешивая чайник на козелки.
— Мы с Захаром Макарычем видели на русле чудо преестественное.
— А ну-ка? — встрепенулся Петр Михайлович Чумак. — Чего видели, кого видели?
— Пе-ре-ме-това!
— Шуршит хворостом, возится, как нечистый дух, — уточнил Захар Макарыч.
— Новость твоя, Алеша, уже с бородой. Знаем, — сказал Фомушкин и почему-то бросил взгляд на Чумака.
И тут я заметил, как Петр Михайлович, сидя на коленях у костра, сначала чуть помрачнел, а потом встряхнул головой, взмахнул единственной рукой, неожиданно рассмеялся, казалось, без всякой причины и произнес возвышенно:
— Отгремевшая гроза района!
Трещал костер, выхватывая из темноты то целое дерево, то куст, а то и всю поляну сразу. И тогда дерево дрожало, куст, казалось, шевелился, а поляна играла бликами. Но так — лишь на несколько секунд, при игре огня. Кругом же была темнота. Только звезды осыпали нас сверху и с боков. Очень яркий Юпитер висел прямо над еле различимым силуэтом леса, будто выглядывая и прислушиваясь к нам.
