В гору - Анна Оттовна Саксе
Когда Мирдза вернулась домой, уже были густые сумерки. Она сходила в баню и — усталая, но удовлетворенная — могла наконец дать отдых рукам и ногам, не знавшим этим летом ни одного дня покоя. На ладонях у нее затвердели мозоли. Ничего, они послужат входным билетом на завтрашний вечер, когда Упмалис будет проверять руки, чтобы убедиться, кто как работал. Завтрашний вечер! Как она ждет его. Что он принесет, Мирдза и сама не могла себе сказать, но казалось — будет особенно радостно, будет особенно много впечатлений.
Наступило утро праздника. Мирдза еще до завтрака ушла в Народный дом, где надо было закончить украшение зала. К вечеру она уличила себя в том, что слишком часто выбегает на ступеньки и смотрит в ту сторону, откуда могла показаться зеленая машина с человеком в серой шинели без погон.
Наконец вечером, когда сумерки укутали все в сероватую вуаль, яркий сноп света пробил дорогу автомашине, и та легко и бесшумно подкатила к Народному дому. Но это не был «виллис», и приехал не тот, кого Мирдза ждала весь день и даже весь месяц. Приехал Рендниек, секретарь уездного комитета партии. Он кому-то помог выйти из машины. Это была Эльза, захотевшая поздравить комсомольцев с первым большим успехом. Мирдза не могла скрыть разочарования, в первое мгновение отразившееся на ее лице. Она была рада и Рендниеку, и Эльзе — но почему вместе с ними нет Упмалиса?
— Разрешите познакомить с новым секретарем укома комсомола, — Рендниек с улыбкой указал на Эльзу, когда Мирдза и Зента одновременно бросились обнимать ее.
— Значит, высокое начальство, а я думала, что наша старая Эльза! — шутила Мирдза, опуская руки и становясь навытяжку.
— И то, и другое, — так же шутливо отозвалась Эльза, здороваясь с подругами.
Озол и Ванаг также вышли встречать гостей. Они увели Рендниека, а Мирдза и Зента не отходили от Эльзы. Так как до начала празднества оставалось еще несколько часов, они решили сходить в исполком, на квартиру Ванагов, немного отдохнуть и приготовиться к вечеру. Здесь Эльза открыла свою сумочку и вынула письмо; словно проверяя, прочла адрес и передала Мирдзе. Той показалось, что прикосновение к серому конверту обжигает пальцы. Как ей хотелось вскрыть конверт сейчас же, немедленно, но вокруг были люди, пусть и близкие, но они не должны видеть ее нетерпения и волнения.
За час до начала вечера Мирдза решила, что ей все же надо быть в Народном доме. Закрывшись в комнатке заведующего, она вскрыла конверт и прочитала:
«Приветствую тебя, Мирдза!
Приходится уезжать раньше, чем думал. Поэтому не успел проститься. Но нужно ли прощаться, когда нас разделяет небольшое расстояние — от Латвии до Москвы три часа полета. Уезжаю с двойственным чувством. Я счастлив, что наконец смогу систематически учиться, вся культура большой столицы откроет мне свои двери. С другой стороны, жаль оставлять начатую работу, которая именно теперь, после войны, развернулась во всю ширь. Как хочется, чтобы на долю всех вас — комсомольцев выпали такие же богатые впечатлениями годы, какие предстоят мне. Чего я желаю тебе, Мирдза? Кончай курс средней школы, научись в совершенстве русскому языку, и я думаю, что сумею тебе помочь попасть в ту школу, в которую посчастливилось поступить мне. Разреши в будущем делиться с тобою впечатлениями об учебе и жизни в Москве, это, быть может, в какой-то мере пригодится тебе. Жму твою руку.
Валдис».Это было все. Но Мирдза и не ждала большего, в этих немногих строках она чувствовала Упмалиса, Валдиса, как он подписался. Сколько теплоты излучала эта подпись. В этой подписи она видела Валдиса с его неутомимым стремлением постичь как можно больше, работать без устали, увлекать за собой людей.
Ни тысяча километров, отделяющая теперь его, ни три года, которые он проведет вдалеке, не помешают ему быть здесь, рядом. Он протянет дружескую руку через любое расстояние. Мирдзе больше ничего не надо, лишь бы не испытывать грусти и одиночества, мешающих жить.
С такими чувствами она оставила комнатку и вышла к гостям, стекающимся в новый Народный дом. Она знала почти всех. То были лучшие люди волости, так как вечера не посещают кулаки, вроде Густа Дудума и Думиня, — они готовы заткнуть уши, только бы не слышать, что Советское государство существует уже двадцать девять лет, выдержало все военные бури, выйдя из них еще более сплоченным и могучим.
Вот вошел какой-то мужчина, а с ним юноша в форме школы ФЗО, с комсомольским значком на груди. Мирдзе они показались знакомыми, но все же она не могла сразу припомнить, где их видела. Юноша узнал ее, поклонился, ожидая, что Мирдза подаст ему руку.
— Видно, загордилась! — улыбнулся он, и Мирдза вспомнила — то Арнольд Сурум, друг Карлена; когда-то она вместе с обоими мальчиками забиралась в сад Сурума за румяными и вкусными яблоками.
— Арнис! Вот уж не узнала! — воскликнула Мирдза. — В форме, и такой большой! Да еще комсомолец! Простите, — ведь это дядюшка Сурум.
— Он самый! — Сурум потряс ее руку. — Не стало у меня яблоневого сада, так ко мне никто и в гости не ездит, — шутливо упрекнул он.
— Я забыла, когда в последний раз у кого-нибудь была в гостях, — оправдывалась Мирдза.
Подошла мать Мирдзы, и ей тоже почти заново надо было знакомиться с Сурумами.
— Ты постарел, Сурум, как и я, — заметила Ольга.
— Так на белом свете устроено, что молодеют только молодые, — Сурум кивнул на Мирдзу и Арнольда, — а мы, старики, все стареем.
— «Со старым сердцем нынче стыдно жить», — напомнила Мирдза строчку из стихотворения Судрабкална. — Не так ли, Арнольд? Как ты себя чувствуешь? Все еще тоскуешь по естествознанию?
— Даже очень хорошо, что я попал в электротехническую школу, — сказал он не без гордости.
Вошли городские гости, а с ними Озол и Ванаг.
