Петр Замойский - Лапти
«Господи, помоги».
Снова крик, опять выстрел. Из мельницы выскочило несколько помольщиков. Увидев бегущего, они спрятались в ворота.
Плотина — рукой подать. Но о каменное шоссе избил ноги, а голову ломило, и нестерпимо кололо левый бок.
«Лишь бы до плотины, а там — низом, оврагом… На лошадях увязнут».
Верховые совсем близко. Слышно, как кричит милиционер:
— Остановись, стрелять буду!
Плотина!.. Сейчас на другую сторону и в овраг. Собрал последние силы, но только добежал, навстречу мужики с мельницы. Мелькнуло: прорваться, смять, сбить мужиков. Сзади лошадиный храп, а где-то далеко голоса отставших.
— Стой! — закричали с плотины.
— Сто-ой! — одновременно раздалось за спиной.
Бросил мешок, глянул на реку, — мелкая рябь, румянец зари, — перемахнул через перила, поднял обе руки с крепко сжатыми кулаками, потряс и, что было силы, прокричал:
— Сво-о-оло-очи!
Перекрестился, замер над водой.
— Господи, помоги!
Подскакавшие только и видели, как мелькнули лапти с куском полыни. Ринулся он вниз головой на каменный выступ быка.
— Э-эх! — крякнул милиционер, осаживая лошадь.
По дороге из Куделина на гнедой матке, запряженной в дрожки, ехал Бурдин.
«Заедет к нам или нет?» — увидел его Петька.
Снял пропыленную кепку, помахал ею. Бурдин тоже поднял картуз и повернул на межу. Оглянувшись на гумно, где работала его бригада, Петька пошел встречать Бурдина.
— Стой, дальше нет ходу, — взял он лошадь под уздцы.
— Почему? — не слезая, спросил Бурдин.
— Тут граница нашей автономной республики.
— Председатель-то все-таки я?
— Ну, коль так, разрешается, — и Петька уселся на дрожки. Когда тронулись, он спросил: — Вы лошадей нам дадите или только сулите? Гляди, какие вороха проса лежат. Не поспевают его возить на элеватор. Вдруг пойдет дождь?
— Сейчас десять освободились. Дадим вам три, — обещался Бурдин. — И всего-то нам осталось вывезти тридцать центнеров.
— Конец?
— Кроме подсолнуха, совсем расквитались.
Подъехали к гумну.
— Здравствуй, степная республика! — окликнул Бурдин. Ему весело ответили, помахали кепками.
Петька повел Бурдина осматривать гумно. Было оно в два раза больше, чем овсяное. В центре два тока, на которых молотили просо.
— Это золото, — похвалился Петька, пересыпая просо из горсти в горсть. — Но солома — одно наказание. На целине ведь посеяно было.
— Зимой скотина все съест, — сказал Бурдин. — Угости водой.
Возле бочки Петька спросил:
— Расскажи, как буксирил своего друга, куделинского председателя. Хлеб в ямах был?
— До этого дело не дошло. А на Володьку не только я навалился, но и бюро райкома. Выправили человеку мозги.
— Как же так вышло, — удивился Петька, — рабочий рабочего на буксир?
— Ничего удивительного. Кулацкое окружение слабовольного человека, хоть он и рабочий, опутает. Об этом я тебе после растолкую, а сегодня вечером обязательно приезжай на заседание ячейки. Вопрос коснется и твоей бригады.
— Что-нибудь плохое?
— Заранее говорить не буду.
— Мне? — обиделся бригадир.
— Удержишь?
— За кого же ты меня тогда принимаешь? — ударил Петька себя в грудь.
Бурдин шепнул ему что-то на ухо. У Петьки и глаза заблестели…
— Таки сказало бюро?
— Постановило, а не сказало.
— Кто приедет к нам?
— Вязалов и шеф. Ну, мне ехать пора.
— Езжай! — весело крикнул Петька и, забыв, что он бригадир, стало быть, человек серьезный, присвистнул и закружился на месте.
Бурдин помахал рукой, крупной рысью тронул на село.
Вечером Вязалов коротко сообщил, что район премирует колхоз «Левин Дол» как один из передовых.
Принялись составлять список премируемых. Внесли было в него Столярова, Бурдина, но они от премий отказались.
Молодежную бригаду решили премировать поголовно и поровну, без обиды, но Петька выступил против.
— Можно ли равнять Яшку с Егоркой или Настю с Машкой? Машка работала на мякине, а Настя возле барабана. А Егорка? Разве это работник? Жрать только горазд. А Яшка задавальщиком со мной в смене. Дайте-ка список, я сам сделаю наметку.
Уселся в угол и начал делать наметки. В списке премий для молодежи значились юнгштурмовки, отрезы мануфактуры, ботинки и мелочь: мыло, махорка. Сначала у Петьки все шло хорошо, а когда в списке дошел до Наташки, запнулся. Дать ей что-либо или нет? Дать — разговоры пойдут; не дать — обидно. Работала хорошо, вместе с Настей у решетки стояла. Наташка ничего не скажет, но самого совесть будет мучить.
«Дать ей материи на сарафан».
И опять задумался: «Стало быть, Машке материи и ей? Выходит, одинаково работали? Тут явная обезличка…»
На Егорке тоже запинка получилась.
«Этому что?! Юнгштурмовку бы, да ведь работал хуже беспартийных. А бедняк. И все-таки костюма недостоин. Дать ему отрез на брюки. Пусть щеголяет перед Машкой…»
Яшке, Авдохе и другим наметил по костюму, по куску мыла. Подумал, подумал и прибавил Авдохе ботинки, а Яшке материи на рубаху, две пачки махорки.
«Человек он почти семейный, курящий».
Будущей жене его, Насте, написал больше всех. Кроме отреза на платье, еще ботинки с калошами, кусок стирального мыла, кусок туалетного.
«Старательная девка… А может быть, уже баба?»
Петькин список утвердили. Только одну поправку внес Вязалов. Он вписал бригадиру костюм и ботинки.
— Ладно, — согласился Петька.
Был солнечный день. По безоблачному небу тихо плыли тенета, пахло яблоками, ржаным хлебом. Возле конюшен первой бригады собралось много народу. Пришли и единоличники. На телеге около стола президиума лежали завернутые в газету премии.
Собрание открыл Бурдин, сказал сам коротко и дал слово Вязалову. Едва тот забрался на телегу, как ему дружно начали аплодировать. Его встречали уже как своего; все знали, что это он помог выстроить плотину и мельницу.
— Ваш колхоз засухо убрал хлеб, окончил до срока хлебозаготовки, вывез шестьдесят тысяч пудов зерна. Отсеялся и помог в этом колхозу имени Горького. Кроме того, взял на буксир по хлебозаготовкам Куделинский колхоз.
Перешел к молодежной бригаде.
— Ее опыт оправдал себя и будет использован на следующий год в других колхозах. Ночевка в поле, работа от зари до зари — это и есть выполнение лозунга крайкома… Товарищи колхозники! — воскликнул Вязалов. — Берегите молодежь. Относитесь к ней чутко и не серчайте, если она иногда заткнет вас за пояс. И вы, молодежь, — посмотрел Вязалов в другую сторону, где как раз молодежи и не было, — тоже не зазнавайтесь перед стариками, слушайте их советы, не гордитесь.
Передохнув, продолжал:
— Сегодня мы премируем некоторых колхозников. Первую премию получает молодежь. Райком особенно выделяет заслугу бригадира Сорокина. Как организатор он сумел вовлечь в свою бригаду беспартийных и так наладить работу, что…
Петька сидел за столом, краснел и не знал, куда глаза отвести. Чувствовал, все глядят на него в упор. И хотелось ему, чтобы председатель рика меньше говорил о его бригаде. Ведь в самом деле не так-то у него все хорошо. Ждал, вдруг кто-нибудь выкрикнет:
— Ну-ка, съезди на загоны проса. Кто под сачками подгребать за них будет?
— А поглядите, где стояли обносы? Овцам на подкорм, что ли, оставили былки?
— Сходите на озимь, огрехи там.
Но Вязалова никто не перебивал, он как раз сам начал говорить об этом.
— Я похвалил молодежную бригаду, но мне известно, что подгребали в обносах они плоховато, во время возки несколько телег опрокинули, главный же недостаток — отчужденность. Она чувствуется не только в молодежной, но во всех бригадах. Самолюбие бригадное — хорошо, но если оно чересчур — вредно. Я знаю один колхоз, где соревнующиеся бригады передрались. Конечно, всем похвально выйти на первое место, но это надо делать за счет своих сил, умения, прилежности.
Затем уже громче:
— В вашем колхозе раскрыта и ликвидирована кулацкая шайка. Не успокаивайтесь на этом. Корешки еще остались. Есть они и в других селах. Вот вы были единоличники и умели беречь свое добро, сейчас вы — колхозники, так ли бережете колхозное добро? Пока еще нет. А колхозную собственность надо охранять зорче, беречь каждую мелочь, винтик в жнейке, чекушку, не оставлять птице не только пряди на загоне, а даже колоска. Все ведь это не барское, а ваше. Ну, теперь разрешите мне от имени райкома и рика поздравить вас с победой и пожелать вам еще больших успехов, счастливой, сытой и культурной жизни.
Долго успокаивал Бурдин собрание, но шуму и аплодисментам не виделось конца.
— Хлопайте, хлопайте, — решил тогда он.
Представитель шефа, высокий, с крупной лысиной, стоял на телеге и смущенно потирал переносицу. Дождавшись тишины, он робко начал:
