Владимир Успенский - Неизвестные солдаты
Только в полночь седой майор разрешил Булгакову отдохнуть, отпустил его вместе с машиной до семи утра. Настя жила теперь на Бакунинской, в опустевшей квартире Ермаковых. Туда и погнал Гиви автобус по темным пустынным улицам.
Вот и дом Ермаковых. Игорь свистнул от удивления. Нижний этаж зияет черными провалами выбитых окон. Парадная дверь сорвана с петель.
На лестнице — удушливый запах уборной, гниющих отбросов. Под ногами — мягкие тряпки. Звонок не работает. Пришлось долго стучать в дверь и столь же долго объяснять потом Евгении Константиновне, что это он, Игорь, приехал переночевать вместе с товарищем.
— Сейчас, сейчас, — говорила она, гремя засовами. — Я очень рада вашему визиту. Я одна во всем доме. Это, знаете ли, не очень приятно… Сегодня днем в первый этаж пришли мужчины, взломали двери и унесли, что хотели…
— Дворника позвали бы.
— Дворник исчез, представьте себе. Авдотья — вы знаете его пассию? — сообщила, что он в деревне… Пожалуйте, прошу вас, — пригласила она.
В квартире было темней и холодней, чем на улице. Отапливалась жестяной печуркой только маленькая комната. Игорь прошел туда, оставив Гиви на кухне кипятить чай при свете тонкой церковной свечи.
Евгения Константиновна сидела в кресле, как всегда прямая, надменная, с аккуратными буклями. Она стала еще больше похожа на мумию, потому что похудела и черты лица ее заострились.
— Игорь, вы хорошо знаете этого черкеса? — спросила она, когда Гиви не было в комнате. — У этого башибузука странные глаза. Красивые и дикие. Он способен броситься на женщину… Я всю жизнь немного опасаюсь черкесов.
— Во-первых, он грузин, а во-вторых, вам пора уже перестать бояться, — грубовато ответил Игорь.
Старушка не обиделась, вероятно даже не расслышала. Она сосредоточенно шила, неумело тыча иглой. На двух пальцах у нее потемневшие от времени наперстки. На столе стопкой лежали солдатские нижние рубашки с тесемками вместо пуговиц.
— Вы работать поступили?
— О нет. Я пошла в комитет с очень трудным названием. Что-то такое: оса и химия.
— Осоавиахим, — подсказал Игорь.
— Именно туда. Сказала, что хочу быть полезной. В прошлую войну мы, женщины, щипали корпию. Но корпия теперь не нужна. Я взяла штопать белье. Ведь теперь каждый должен что-то делать, не правда ли?
— Конечно, конечно.
Игорь смотрел на ее старческие непослушные пальцы и думал, что вот о ней надо было бы рассказать красноармейцам на политбеседе, об этой старушке, которую он считал осколком капитализма, которая ничего знать не хотела, кроме своих светских воспоминаний да французских романов, а теперь сама пошла просить, чтобы дали ей штопать грубое солдатское белье. Он наклонился к ней, благодарно погладил сухую шершавую кожу на руке. Евгения Константиновна удивленно посмотрела поверх очков, хотела сказать что-то, но Игорь, боявшийся всего сентиментального, поспешил перебить ее:
— Настя где?
— В красноармейцы записалась Настя ваша, — неодобрительно произнесла она. — Согласитесь, Игорь, что воевать должны мужчины. Для женщин это не кончается добром. Вот когда-то моя Жанна тоже не хотела меня слушать. Ну и что же? Через год она возвратилась с ребенком.
— А Настя-то уехала или в Москве?
— Она еще здесь, живет теперь в школе. Вы знаете этот большой дом против магазина? Теперь там казарма.
Игорь слишком устал, чтобы отправиться на поиски среди ночи. Гиви принес чайник и колбасу. Горячий чай разморил Игоря. Он уснул возле стола на диване. Гиви снял с него сапоги и накрыл шинелью. Сам улегся на кровать Степана Степановича и захрапел так громко, что Евгения Константиновна, спавшая в соседней комнате, вынуждена была спрятать свою голову под подушку.
За ночь льдом затянуло лужицы. Застыла грязь. То ли мелкий снежок, то ли густой иней лег на асфальт, на крыши домов. Игорь, оставив спящего Гиви, выбрался на улицу в шестом часу. Шагал быстро. Стук его палки далеко разносился в морозной утренней тишине. Его обогнали несколько мужчин, по виду рабочих, со свертками под мышкой. Шли они от комбината имени Микояна и свернули в ту же школу, куда направлялся Игорь.
Он снова увидел их в вестибюле. Они стояли вокруг учительского столика, держа в руках партийные и комсомольские билеты. Человек за столиком записывал их фамилии, а другой вынимал из ящика новенькие винтовки с белыми, не покрашенными ложами и отдавал их рабочим. Игорь предъявил свое удостоверение и спросил, где найти Коноплеву.
— Медики на втором этаже в конце коридора. Но торопитесь, сейчас выступаем.
— А эти товарищи? — Игорь указал на рабочих.
— Они пришли после смены. Прямо в строй.
И на первом, и на втором этаже было много народу. В классных комнатах рядами стояли деревянные топчаны. Хлопали двери. В коридоре вытянулись две длинные неровные шеренги. Люди — старые и молодые. Средних возрастов нет. Куртки, пальто, бекеши подпоясаны ремнями, брючными поясками. Командир, вероятно из студентов, в коротком нагольном полушубке, в брюках навыпуск и в красных штиблетах с калошами, прошел вдоль шеренги, поправил кому-то подсумок, съехавший на живот. Остановился возле дородного мужчины в охотничьих, с отворотами, сапогах. Мужчина в одной руке держал винтовку, в другой — буханку хлеба. Командир сказал почтительно и как-то по-домашнему:
— Яков Евграфович, возьмите, пожалуйста, ручной пулемет. Говорят, вы умеете им пользоваться.
— Возьму, — добродушно согласился он. — Только ты мне помощника выдели диски таскать.
Игорю уступали дорогу, провожали взглядами. Он чувствовал себя очень неловко. Военная форма делала его в какой-то мере ответственным за то, что этим людям — хорошим специалистам, нестроевикам, белобилетникам — предстоит сейчас отправка на фронт, в то время как он ходит тут по своим личным делам…
Настя вместе с несколькими девушками стояла на левом фланге. Она была самой маленькой среди них. Волосы заправлены под серую солдатскую шапку, шея обмотана теплым шарфом. Через плечо — тяжелая санитарная сумка с красным крестом. Настя надела свое старое демисезонное пальтишко. Длинные спортивные шаровары велики ей, подвернуты на щиколотках. Лицо румяное после сна. Впопыхах она, вероятно, не успела даже умыться, щурилась от света, зевала, прикрывая ладошкой рот.
Увидев Игоря, она оттолкнула соседку, бросилась к нему, неловко ткнулась лицом в его грудь.
— Коноплева, в строй! — сердито крикнули ей.
— Отвяжись, догоню! — отмахнулась она.
За рукав потянула Игоря в класс. Ногой захлопнула дверь, повисла у него на шее, целуя горячими сухими губами. Он осторожно отодвинул ее.
— А я знала, что ты придешь! — приплясывала от радости Настя.
— Это откуда?
— Во сне тебя видела, перед самой побудкой.
— Слушай, ты из дому что-нибудь получила?
— Нет, — вздохнула она. — И, наверно, не будет теперь писем.
— Не будет, — согласился он. — Немцы, значит, у нас… Страшно-то как, Настя! За своих страшно…
— Ты только не очень переживай. Ведь это не навсегда. Все еще обойдется.
— Да чего ты меня успокаиваешь!
— Тебе ведь трудней, Игорек, я ведь все понимаю, — ответила она, строго глядя на него снизу вверх, — Я ведь вовсе не эгоистка, хочу, чтобы ты счастливый был. Ты только меня не забывай, ведь мы друзья очень давнишние. А теперь совсем одни остались, только ты да я. Ты не теряй меня, ладно?
Он сильно сжал ее руку. Насте, наверно, сделалось больно. Она пошевелила пальчиками.
— Куда вас отправляют? — спросил Игорь.
— На канал Москва — Волга.
— Я, может, приеду.
— Ой, постарайся. Одеколон захвати, я у Ермаковых забыла. Возле зеркала.
— Коноплева! Какого дьявола там! — заорал кто-то в коридоре. — Иди скорей, построение во дворе!
— У, ветеринар проклятый! — сжала она кулачки. — Это фельдшер у нас горластый такой.
Они быстро прошли по опустевшему коридору, спустились по лестнице. На улице уже чуть-чуть посветлело. Плотная темная колонна стояла на школьном дворе.
— Нале-е-е-во! — раздалась команда. Недружно шаркнули сотни ног. — На ре-е-е-мень!
— Не забывай меня! — прижавшись подбородком к его груди, запрокинув голову, говорила Настя. — Не забывай, милый! Прощай!
Теплой рукой провела по его щеке, повернулась и побежала догонять своих.
Игорь вышел за ворота. Колонна уходила по пустынной сумрачной улице. Нестройно покачивались штыки. Маленькая, похожая на подростка, Настя пристроилась последней. Подпрыгнула несколько раз, стараясь попасть в ногу и наконец зашагала наравне со всеми широким размеренным шагом.
Без речей, без песен отправился на фронт, в неизвестность, коммунистический батальон.
Ровно в семь часов Игорь вошел в кабинет своего начальника. Седой майор сидел там же, где и вчера. Он, вероятно, и спал сидя, в перерывах между докладами и телефонными разговорами. Веки у него красные, глаза мутные. Он посмотрел на большой лист бумаги, где было записано по пунктам, что необходимо сделать срочно. Вычеркнул одну запись.
