Сирень на Марсовом поле - Илья Яковлевич Бражнин
Когда он в последний раз оставил эту аудиторию, он еще не был сутул, он был прям и строен… Студенты смотрели на приближающегося сутулого профессора. Они видели, как он вошел в аудиторию, ничего не зная и даже не подозревая о том, что значит для него вновь переступить этот порог.
Он вернулся на кафедру еще с осени прошлого года, но до сих пор в триста девятую аудиторию не попадал. Нынче это случилось впервые. Он вошел. Сел за стол. В аудитории было довольно прохладно. Он вынул белоснежный носовой платок и вытер вспотевший лоб. На него смотрели две пары настороженных глаз. Студент и студентка, вызвавшиеся экзаменоваться первыми, зябко поеживались и следили за каждым движением профессора, гадая, строг он или нет и как будет экзаменовать.
Федор Платонович разложил билеты на столе и сказал хрипловато, не узнавая своего голоса:
— Ну что ж. Если ничего не имеете против, приступим.
Студенты молчали. Федор Платонович сделал пригласительный жест. Они подошли к столу и взяли билеты.
— Сядьте. Подумайте. Когда будете готовы, скажите.
Студент сел за ближайший пюпитр. Девушка — высокая, светловолосая — уверенно глянула в свой билет и сказала четко:
— Я могу отвечать.
Он поднял на нее глаза. Она смело и открыто глядела на него. Он перевел взгляд на ее руки. В руках ничего не было, кроме билета. Ему, очевидно, просто померещилось, что она еще что-то держит в руках…
Экзамен начался. Он кончился около двух часов. Проводив глазами до дверей последнего студента, Федор Платонович встал, собрал билеты, положил их вместе со списком проэкзаменованных студентов в портфель и кинул его на стол. Потом подошел к окну и долго стоял, глядя на хмуроватую Неву.
Почему он не шел домой? Чего он ждал? Может быть, ждал, что за его спиной приоткроется дверь и негромкий девичий голос из далекого прошлого спросит: «Можно?»
Но дверь оставалась закрытой. Постояв у окна еще несколько минут, Федор Платонович повернулся и, сутулясь больше прежнего, пошел к двери. Закрывая ее за собой, он невольно скосил глаза на дверную скобу… Тогда в нее просунута была веточка сирени — та памятная веточка. Долг платежом красен. Сегодня, когда он снова попал в триста девятую аудиторию, он должен тоже принести ей веточку сирени. Он это и сделает. Обязательно… Где он достанет эту веточку — понятно само собой.
Федор Платонович спустился вниз и прошел в деканат, чтобы отдать там экзаменационный лист. Передавая его сгорбившейся Наталье Герасимовне, он с горечью подумал: боже, как все мы стареем.
Он вышел на улицу. День был хмур, пасмурен. Река дышала влажным тяжелым ветром. На Дворцовом мосту он был резок и неприятен, но Федор Платонович, кажется, вовсе не замечал его. Перейдя на левый берег, он дошел до Кировского моста и повернул к Марсову полю. Минут пять постоял он, сняв шляпу, перед вечным огнем, что всегда делал, попадая на Марсово поле. Потом повернул к краю поля, по дороге сорвал веточку белой сирени и направился к автобусу. Через пятнадцать минут он был на Финляндском вокзале, а еще час спустя в Комарове. На этот раз он шел не к даче Калинниковых. Там ему больше делать было нечего.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Вера еще успела уговорить его согласиться на настойчивые предложения Модеста Григорьевича вернуться на кафедру математики физфака. Потом наступили дни печалей и мук. Здоровье Веры в шестьдесят четвертом году резко ухудшилось. Паралич мертвил ее, поднимался от ног все выше. Уже отказывала левая рука. Немели временами пальцы правой. Она не сдавалась до последнего мгновения. Но мгновенье это приближалось неотвратимо.
В последние семь месяцев, пытаясь спасти ее, сделали одну за другой две операции на позвоночнике. Операции были мучительны и помочь уже не смогли. В феврале шестьдесят шестого года Вера Калинникова умерла.
За несколько дней до своей смерти она продиктовала Федору Платоновичу начало своей новой работы. Диктовала недолго. Откинулась на высокое изголовье. Сказала тихо:
— Устала что-то… Наверно, не кончить… Вы уж за меня…
Она закрыла глаза и больше до самого конца не говорила. Речь становилась невнятней, и она не хотела так говорить.
Ее похоронили на поселковом кладбище в Комарове.
Туда теперь и шел Федор Платонович, держа в одной руке портфель, а в другой веточку сирени.
Ворота кладбища были открыты. Меж дрожащих на ветру осинок, кудрявых кустов таволги и невысоких памятных камней Федор Платонович прошел к ее могиле. Над ней не было могильного камня, так как земля еще не осела. Могила чернела — сиротливая, неодетая. Федор Платонович медленно подступил к ней и положил поверх земляного холмика веточку белой сирени, яркую, свежую, полную жизни живой — упрямой и всепроникающей.
Как
мимолетное
виденье
