Владислав Микоша - С киноаппаратом в бою
С трех сторон на равной высоте шли бомбардировщики. Сначала нам казалось, что они выходят на Графскую пристань, но когда я увидел открыто стоящий эсминец «Свободный», меня затрясло мелкой дрожью. Дымзавеса, потеряв ветер, поднималась столбом в синее небо. Мы уже до деталей знали все, что должно сейчас произойти. Наш катер двинулся вперед, к «Свободному». Я видел, как десятки «юнкерсов» пикировали на беззащитный корабль. Его палубы ощетинились густым зенитным огнем. Затем все исчезло за огромным фонтаном. Страшный гул разрывов смешался с зенитными залпами. На нас обрушилась упругая взрывная волна. Я тут же оглох от звенящих ударов. Набежала волна и чуть не опрокинула катер.
Первый налет прошел. Перезаряжая «аймо», я совсем не чувствовал контуженой ноги. На несколько секунд открылся корабль. Его зенитки резко и звонко дробили воздух. В визире «аймо» я видел, как стреляли крупнокалиберные пулеметы. Из стволов выбивалось колючее пламя, но зенитки глушили звук выстрелов.
Вдруг море, опять вставшее вертикально, спрятало все вокруг. Мне даже показалось, что вода захлестнула часть зенитной канонады.
— Мерзавцы! Попали! Попали! — хрипло кричал Левинсон.
Бомбы угодили в эсминец, в центр, в середину корабля…
— Тонет! Тонет! — хрипел в ужасе мой друг. — Снимай! Микоша, снимай!
Я уже не слышал, что кричал Левинсон. Я снимал, как тонул «Свободный». Зенитки продолжали бить по врагу, но их было уже мало. Часть расчетов была перебита, раненые, обливаясь кровью, продолжали стрелять, а палуба под ними уходила в море.
— Пора уходить! Все кончено! Теперь за нас, гады, примутся, — хрипел Левинсон.
Наступил вечер. Немного придя в себя, мы поехали ночевать из города в сторону Херсонеса. Пробираться обратно на Минную мы не решились. По пути заехали в разбитую гостиницу.
— Стойте! Вы куда, друзья? — остановил нас спецкор «Красной звезды» Лев Иш.
— Ночевать под звездами. Хочешь, поедем с нами.
— Красота! Хоть разок высплюсь напоследок, — сказал Лев, подсаживаясь к нам.
— На какой напоследок? Ты что, на Большую землю собрался? — спросил громким шепотом Левинсон.
— Да вы что? С ума сошли? Неужели не понимаете, как близко мы от неба, а не от Большой земли? Что с вашими голосами?..
Над Севастополем полыхало зарево. В небе звенели чужие моторы. Глухо и протяжно охали взрывы тонных бомб. Город доживал свои последние часы.
Не доезжая до Херсонеса, мы свернули в зеленую балочку. Расстелили одеяла в высокой прохладной траве, легли и долго молчали, глядя в глубокое черное небо.
— А где же твои друзья — Димка, Костя? — прервал молчание Иш.
— Они в порядке, на Большой земле. А где твои — Галышев, Хамадан, Когут, Войтехов? Живы? Не видел их с неделю…
— Вчера видел Галышева на Корабелке, разговаривал с Борисом Войтеховым на пирсе в Южной бухте, а Хамадана и Когута сегодня утром встретил в Камышовой на корабле, — ответил Лев. — Да, чуть не забыл! Видел «Правду» от 15 или 17-го, не помню уж, твоя большая статья там напечатана «Севастополь в эти дни», поздравляю!
Левинсон не спал, но упорно молчал. Может быть, стеснялся хрипоты, а Петро безмятежно похрапывал, лежа на вынутом из «козла» сиденье.
— Вот у кого нервы в порядке. Поучиться бы выдержке и спокойствию. Удивительный человек, простой, благородный… — прошипел и снова надолго замолчал Левинсон.
Где-то высоко в небе опять загудели моторы.
Хриплый голос Левинсона прозвучал командой ко сну:
— Ну что же, подождем утра. Оно, как говорят, вечера мудренее.
— Приятных сновидений, друзья!
— Приятных, приятных! — отозвался Левинсон…
Нервное напряжение и страшная усталость взяли свое. Заснули, и ночь избавила нас от забот, волнений, тревог, пролетев спокойно и быстро.
Когда мы вернулись в Севастополь, было совсем светло.
— Лев, мы останемся здесь. В засаде под Сеченовским покараулим фрицев, а тебя Петро завезет к генералу и заодно в Камышовой заправится. Ты слышал, Петро?
— Прощайте, друзья! Вряд ли нам удастся встретиться.
Мы крепко обнялись, и Петро умчался вместе с нашим другом…
На Северной стороне и в бухте с сухим звенящим треском рвались тяжелые снаряды. Огромные серо-белые кроны накрывали широкие участки земли и подолгу висели над местом поражения. Слабый огонь батареи капитана Матушенко казался ружейным ответом. Поставив на «аймо» телеобъектив, я следил за Северной стороной. Время шло незаметно. Разомлев на горячем солнце, мы уснули.
Проснулись мы от близкого взрыва. Снаряд разорвался на пирсе, около Аквариума.
Мы вдруг забеспокоились. Время третий час, а Петра не было.
— Где же он застрял? Давно пора вернуться… Будем ждать. Не тот колобок, чтобы дать себя в обиду! — успокаивал сам себя Левинсон.
— Только бы не накрыло! Густо сегодня лупят. — Я замолчал, снова остро заныла нога. Пришлось растянуться на горячем цементном пирсе. Мы разделись и стали загорать. Тревожные мысли лезли в голову: а что, если Петро не вернется?
В горячем воздухе повисла желтая пыль, смешанная с черными разводами гари.
— Ты заметил, чайки совсем исчезли? Это значит дело дрянь!
— Я все понимаю и ко всему готов! Скоро конец, это теперь ясно. Но убей, не пойму одного, куда делся десятилетний боезапас и провиант на случай войны? — говорил Левинсон.
— Брось! Теперь поздно.
— Да, поздно… Полежи-ка тут, а я схожу на разведку. — Левинсон подхватил китель и поднялся наверх.
Солнце опускалось в море, когда он вернулся. Его разведка ничего не принесла. Неужели Петра больше нет? Если даже «козел» пропал, Петро мог прийти обратно пешком.
— Одевайся, пойдем скорее. Надо действовать, а то будет поздно! — торопил меня Левинсон.
С большим трудом выбравшись наверх, я понял, что мое дело дрянь: идти без посторонней помощи я совсем не мог.
Только поздно вечером выбившийся из сил Левинсон приволок меня на пирс. Мне стало совсем плохо.
Что было дальше? Приказ командования: немедленно отправить на Большую землю. Возражения, сопротивление никого не убедили. Оператор без ноги, без возможности передвигаться — балласт для других.
— Я переправлю тебя на Большую землю и вернусь сюда немедленно с Федей Короткевичем. Даю тебе слово, Севастополь без оператора не останется! Ты мне веришь? — говорил Левинсон.
Так Петро и не вернулся. Не вернулись и Лев Иш, и Сергей Галышев, и Хамадан с Когутом. Я жалею, что, прощаясь со Львом Ишем, не взял у него толстую тетрадь — его Севастополь.
Да и разве я знал тогда, что через несколько дней буду на Большой земле, далеко от города, в который ворвался разъяренный и обессиленный враг…
16. Наступление весны
Замер и растаял над Митридатом последний залп тяжелой артиллерии. Керчь освобождена. Немец, бросая технику, теряя раненых, стремительно откатывался к Севастополю…
Шел четвертый год войны. Много за эти четыре года пройдено фронтов, дорог, городов. Но самый главный, самый родной — Севастополь.
Вместе с передовыми частями Приморской армии на своей крытой полуторке мчались мы по извилистому шоссе Южного берега Крыма, вдогонку отступающему врагу. С нами вместе на Крым наступала весна.
Справа и слева по обочине дороги шли пленные немцы и румыны. Кюветы забиты перевернутыми машинами, зенитками, повозками и мотоциклами…
Мы обогнали артиллерию, грузовики со снарядами и, вырвавшись на простор, помчались с максимальной скоростью. Впереди никого, только нескончаемые вереницы пленных. Они шли без конвойных — черные, худые, еле передвигая ноги, не поднимая от земли глаз. Изредка попадались убитые немецкие офицеры: румыны, не желая больше воевать, убивали своих фашистских покровителей и переходили на нашу сторону.
За поворотом показалась огромная самоходка. Она занимала всю дорогу, и обогнать ее было невозможно.
— Как назло! — крикнул нам, высунувшись из кабины, Левинсон. Нас окутало голубое облако выхлопных газов.
— Моня! Давай лучше отстанем, а то задохнемся! — попросил я Левинсона.
Сбавив ход, мы отстали метров на триста от грохочущей самоходки и остановились, чтобы отдышаться на свежем воздухе.
Вдруг дрогнула земля. Впереди из-за поворота дороги, там, где скрылась самоходка, взметнулся черный столб дыма и огня. Больно полоснул по ушам резкий взрыв…
— Неужели рванула на мине? Скорей! В машину!.. — Левинсон вскочил на подножку.
За поворотом дороги мы увидели перевернутую самоходку. Неподалеку лежали убитый майор и хрипящий лейтенант.
Подъехал штабной «виллис», за ним еще несколько машин.
— Осмотреть мост и разминировать! — скомандовал прибывший на «виллисе» подполковник.
По ту сторону мостика выкопали килограммов триста тола. Мы осторожно покатили дальше, внимательно осматривая дорогу. Судак, Алушта, Гурзуф, Ялта — всюду оставили свой след фашисты. Обгорелые остовы домов, расстрелянные жители…
