Людмила Семигина - Есть о чем вспомнить
— А ты?
— А я дал…
— А он не взял, — хмыкнул Андрей Андреевич.
Венька опять сжался, засопел, завозился, как еж.
— Ладно, иди домой… Что за Людмилу заступился — молодец, — одобрил председатель, — только уж до конца надо было. Лежа-то ничего не докажешь…
Вернувшись домой, мать Максима Андрей Андреевич не застал.
— К Абсатарову побежала, — объяснила жена. — Может, сходишь, парня-то вызволишь? Чего ночь томиться будет?!
— Пускай посидит, подумает, — сердито мотнул головой Андрей Андреевич.
Чуть свет председатель пришел в отделение милиции, где перед непроницаемым участковым Абсатаровым сидела вконец уреванная Любовь Никифоровна.
— Бессердечный ты, — причитала она. — В твоем погребе мышей, небось, полным-полно, изгрызут парня!
— Глупая ты, Никифоровна, женщина, — невозмутимо отвечал участковый, постукивая карандашом о пепельницу. — Максимке твоему срок грозит за избиение, а ты про мышей мне всю ночь талдычишь. Здравствуй, Андрей Андреевич, — участковый поднялся и строго глянул на женщину: — Ругается вот тут, как будто я виноват.
— Я звонил в больницу, — не дождавшись ответа, докладывал участковый, — особых телесных повреждений пострадавший не получил, но, поскольку факт драки налицо, я взял обвиняемого под стражу и составил протокол. Надо звонить в район. Доложить.
— Погоди, не суетись, — оборвал его председатель. — Не скули, Никифоровна, иди домой.
— Передачку бы ему, — всхлипывала женщина.
— Не похудеет, — обрезал Абсатаров.
Мать Максима выдворили за пределы отделения милиции, участковый вывел из погреба арестованного и на глазах собравшихся с утра пораньше друзей Максима и просто любопытных повел его в сельсовет на допрос. Как и о чем допрашивали Максима Жолобова, никто не слыхал, но через некоторое время на улицу вышли рассерженный председатель, ухмыляющийся Максим и недовольный участковый.
— Пошли, поговорим, — приглашал председатель, широко шагая к лужайке, расположенной за сельсоветом. — Я те нос, пожалуй, расквашу…
— Куда это он его поволок?
— Я те, пожалуй, расквашу его, — обещал председатель, на ходу снимая пиджак.
— Драться, что ли, хочют? — заволновалась мать Максима.
— Дуэль это, мамаша, а не драка, — посмеивались друзья.
Лужайку окружили. Участковый Абсатаров обеспокоенно топтался вокруг противников.
— Не устраивай спектакля, Андреич…
— Я те, пожалуй, его расквашу, — еще раз повторил председатель и занял стойку «налетай».
Максим, по-прежнему ухмыляясь, засучил рукава белой рубашки и, двинув на председателя, легонько хватил его за плечо.
— Связался черт с младенцем, — бурчал участковый, зорко следя за начавшимся поединком.
Через минуту, неожиданно для всех, Максим оказался на лопатках.
— А у нас, десантников, только так, — победно оглядел круг председатель. — У нас носы не квасят! — подмигнул он Максиму.
Тот взъярился и, нагнув голову, пошел в нападение.
— Андреич, оставь ты парня, — хныкала мать Максима.
— Не наводи панику, мамаша, — цыкнул на нее Абсатаров.
Максим кидался на противника, словно молодой бычок. Все его тонкое, мускулистое тело подрагивало от возбуждения, дрожали ноздри.
— За шею его, за шею, Максим, — тихо подсказывали из толпы.
— За шею меня, за шею, — вторил председатель, крепко упираясь ногами в землю и отмахиваясь от парня.
— Хватит, Андреич, кончай, — настороженно предупреждал Абсатаров. — Бросайте вы…
— А вот теперь хва… — председатель неожиданно резко схватил Максима чуть ниже пояса и, крутанув им в воздухе, мягко бросил на траву. — Вот так!
Абсатаров снял фуражку, вытер выступивший пот. Друзья Максима вежливо и растерянно посмеялись. Максим сел, зло кусая губы и дергая траву.
— А ты как думал? — торжествующе спросил председатель у участкового. Затем аккуратно надел пиджак и, довольно покряхтывая, пошел к сельсовету.
— Что же мне с арестованным делать? — спросил Абсатаров.
— Пускай его на все четыре, — махнул Андрей Андреевич, не оглядываясь.
Абсатаров, погрозив кулаком парням, поправил пустую кобуру и пошел в отделение милиции.
— Расходись, кина не будет, — криво усмехнулся Максим с травы, блеснув влажными глазами.
Неделю посрамленный Максим Жолобов не выходил из дома. Неделю караулил его Венька Порохин с распухшим синим носом. Наконец, Максим появился на улице, мрачный и злой. Путь ему преградил невесть откуда появившийся Венька Порохин.
— Проси прощения у Люськи, — твердо заявил он, прикрывая нос рукой.
— Держишься? — Максим смерил Веньку уничтожающим взглядом и кивнул на нос.
— Держусь, — с вызовом ответил тот.
— Вот и держись, — посоветовал Максим и пошел дальше.
— Веня, не надо, ну его! — Люська уцепилась за шагнувшего было вперед Веньку.
Максим пришел в сельсовет. Председатель сидел за своим столом и с остервенением натирал ладонями шариковый стержень.
— Язвило бы их, — ругался он себе под нос. — Понаделают холерину какую-то и не распишешься даже… То ли дело раньше ручки были, знай в чернилку макай да шпарь…
— Засох, — определил Максим.
— Кто засох? — полюбопытствовал Андрей Андреевич, не удивившись, как будто Максим стоял у него в конторе, как и его обшарпанный стол, лет двадцать, а может, и все тридцать.
— Стержень, говорю, засох.
— А-а…
Председатель толкнул стержень в ручку и чиркнул по календарному листку.
— Чиркает вроде…
— Дядя Андрей, покажи приемчик, — тихо попросил Максим, оглянувшись на дверь.
— Это какой приемчик? — удивился председатель.
— Ну какой, — усмехнулся парень. — Как вы меня тогда.
— Никаких приемчиков не знаем, — отперся председатель. — Вот холера, опять бумагу рвет.
— Дядя Андрей, ну покажи прием?
— Ты дурака тут не валяй, — разозлился председатель. — Сколько дней на работу не ходишь?
— У меня отгулы, — тоже рассердился парень. — Законные, между прочим. Я перед посевной из мастерской не вылазил.
— Ну и отгуливай, гуляй отсюда, — Андрей Андреевич швырнул стержень в мусорную корзину. — Гитаристы, понимаешь ли… Отирается тут.
Максим хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка.
Вечером, когда стемнело, он пошел к председателю домой. Путь ему преградил Венька Порохин. Чуть поодаль стояла Люська. В сумерках белело ее платьице.
— Проси у Люськи прощения, — процедил Венька через вспухшую губу.
— Чего? — удивился Максим, опешивший от неожиданности.
— Проси у Люськи прощения, — повторил Венька.
Его девичьи щеки горели даже в темноте, а лоб был белый от напряжения.
— Да пошел ты от меня, — ругнулся Максим.
— Проси, сказано, прощения, — твердил Венька, сжимая кулаки.
— Уйди лучше, Венька, не прыгай, а то опять в больницу на «Жигулях» покатишь…
— Ну! — двинулся на него Венька.
— Веня! — крикнула Люська и встала между ними.
— Проси прощения, — повторил Венька, отодвигая Люську в сторону.
Они оба исподлобья смотрели на Максима: Венька — упрямо, воинственно, Люська — настороженно, со страхом за своего друга. Глаза их мерцали в сумерках одинаковым непримиримым блеском, и, вообще, они, оказывается, походили друг на друга. Максиму стало почему-то не по себе, он отступил шаг назад.
— Чего это вы? — усмехнулся он. — Любите на здоровье, мне-то…
Люська вздохнула:
— Пойдем, Веня, ну его!
И они, понурые, пошли.
— Эй, вы, — окликнул вдруг Максим.
Догнал их и нехотя выдавил:
— Ляпнул я тогда… не подумавши. Прости, Люська… Другой бы внимания не обратил, а ты сразу в морду, — примиряюще сказал он Веньке.
— Думать надо, прежде чем ляпать, — не сдавался тот.
Люська легко вздохнула. Помолчали. Максим обшарил глазами небо и заметил:
— Сегодня опять спутник запустили… Весь земной шар ими опоясан.
— Да что ты? — вроде бы удивилась Люська.
— Ага, — ответил Максим. И они разошлись в разные стороны.
На крыльце председательского дома сидела Надя и расчесывала кончик короткой косы, задумчиво глядя в темноту сада. В доме горел свет.
— Привет, — поздоровался Максим и облокотился на перила.
— Привет, — Надя встрепенулась и удивленно уставилась на парня круглыми глазами. — А-а-а! Герой нашего времени! — опомнившись, язвительно прошипела она и, задрав аккуратно причесанную головку, встала.
— Позови отца, — попросил Максим.
Надя, дернув узким плечиком, надменно пошла в дом.
— Я в вашем возрасте, между прочим, был поскромнее, — успел заметить ей Максим.
Андрей Андреевич вышел на крыльцо, сел на ступеньку и закурил.
— Когда на работу думаешь выходить? — строго спросил он.
