Лев Правдин - Океан Бурь. Книга первая
А у нас, как вам, может быть, уже известно, распустили МТС, и все машины и все имущество продали колхозам, то нам теперь тут нарушили существование. Я работал при МТС кладовщиком и считался как рабочий класс, а теперь заставляют вступать в колхоз. А нам этого не надо, поскольку у меня своя параллель и другое направление жизни, т. е. не колхозное.
Как Вы смотрите на это, дорогая сестрица, что мы всем нашим семейством прибудем к вам на постоянное жительство.
Семейство наше состоит из следующих лиц:
а) жена Александра Яновна 35-ти лет.
б) дочка Таисия Гурьевна 9-ти лет.
А также кое-какая живность и все, что требуется по хозяйству.
Нам неизвестно, какое ваше семейное состояние, а с нашим прибытием будет вам облегчение в жизни и всякое удовольствие…»
Прочитав письмо, мама обрадовалась:
— Вот и хорошо, что он надумал приехать. Мне одной не справиться с этим домом. А он, видать, человек хозяйственный.
В самом деле, дом требовал непрестанных забот и ухода. Тем более такой дом, построенный под веселую руку, да на долгую счастливую жизнь для большого дружного семейства. Обветшало крыльцо, потрескалась и начала осыпаться коричневатой трухой резная нарядная дверь. Крышу надо чинить, полы красить. Многое надо.
А что может сделать одинокая женщина, весь день занятая на работе? Ничего-то она сделать не может. Тут нужна мужская, хозяйская рука.
Советовали продать дом, и покупатели находились, но мама всем отвечала одно:
— Это не такой дом, который можно продать. Не могу я этого сделать. Ведь он с меня спросит, — указывала она на сына. — Вырастет и спросит…
Слушая мамины жалобы, Володя тоже горячо протестовал:
— Не продавай. Я не велю!
Мама смеялась:
— Вот видите: не велит…
Володя понимал, что маме и самой было бы тяжело расстаться с домом. Поэтому она обрадовалась приезду брата, все же не чужой человек будет в доме. По письму видно, что не очень-то он грамотный, но такие как раз и бывают самые хозяйственные.
— Может быть, в нашем доме повеселее сделается… И нам с тобой повеселее жить будет… — девчоночьим голосом протянула она.
И они начали дружно мечтать, какая хорошая жизнь начнется, когда приедет дядя. Мама подружится с Александрой Яновной, будет, с кем перекинуться добрым словом, поделиться и радостью, и бедой. Да и Володю приберут, присмотрят, накормят. И мама всей душой отблагодарит за сына.
А Володя сказал, что, конечно, лучше бы у них был мальчишка. Ну, нет, так нет. Девчонки тоже не все вредные бывают.
Потом начали думать, где их разместить, и решили, что им очень хорошо будет жить на кухне. Но это не просто кухня. Раньше здесь готовили еду, здесь же обедали и по вечерам собиралась вся большая дедова семья. Сейчас тут никто не живет.
Мама сразу же села писать письмо дяде, а Володя побежал делиться новостью и хвастать, но, как назло, ни одного приятеля не оказалось на улице. Даже Васька исчез куда-то. Одна только Васькина мачеха сидела у своих ворот, задумчиво и равнодушно разглядывая темнеющее небо и золотые облака.
Володя сообщил:
— К нам скоро дядя приедет. На постоянное жительство.
Лениво двигая пухлыми губами, она ответила:
— Давно бы ему собраться. Может быть, фулюганить меньше будешь.
И тут же из-за забора послышался удушливый Капитонов голос:
— Дядька — это неплохо. Он тебе разукрасит сидячую местность.
Они говорили так, словно радовались всем тем неприятностям, которые, по их мнению, ожидали Володю с приездом дяди.
Дядя приехал совершенно неожиданно и очень скоро. Произошло это так.
Володя уже успел забыть о своей болезни, и ему снова разрешили бегать по всей улице, и по соседним улицам, и даже за Оторвановку на строительство.
И вот как-то вечером Еления пожаловалась маме:
— Косточки во мне гудят на разные голоса. Это уж к дождю.
— Да, это очень может быть, — ответила мама, — такой зной. Даже листья в саду вянут.
Володя не особенно верил в музыкальные способности старухиных косточек, потому что у нее всегда что-то шумело и гудело. Он верил только своему капитану. Вот если он выйдет на палубу своего корабля, тут уж без ошибки можно утверждать — будет дождь.
Выбежав из ворот на улицу, чтобы лучше рассмотреть отважного капитана, Володя увидел такое, что сразу позабыл обо всем на свете.
По краю тротуара шел высокий и с виду очень унылый человек. Несмотря на жару, он был в сером брезентовом плаще. Его голову прикрывала кожаная кепка, широкая, с острыми краями, похожая на большую черную сковороду. На плаще в самом низу рыжело продолговатое нефтяное пятно, напоминающее Каспийское море.
Человек все время вертел головой, жадно поглядывая по сторонам выпуклыми и тусклыми, как оловянные пуговицы, голодными глазами. Лицо его, покрытое густой сетью больших и малых морщин, напоминало лист пожелтевшей измятой бумаги.
Все эти подробности сразу отметил Володя и подумал, что этому человеку, наверное, очень невесело живется на белом свете: ему жарко, хочется есть, оттого он так и посматривает вокруг — чем бы тут поживиться. Но кругом стоят одни только прожаренные солнцем дома.
Человек уныло шагает по размякшему асфальту в горячем плаще и чугунной кепке, а за ним, повизгивая, катится тележка на двух высоких колесах. Бойко двигая босыми ногами, тележку тащит небольшой, но какой-то широкий и жилистый человек. Одет он в широкие грузчицкие порты, до того испачканные и потрепанные, что определить, из чего они сшиты и какого цвета материал, уже нет никакой возможности. С плеч его на одной сохранившейся лямке свисает очень длинная майка, бывшая когда-то голубой. Но возможно, что она была и красной. Сейчас этого уже не определить. Майка открывает его волосатую грудь, и подол ее трепещет при ходьбе где-то около самых колен. Полотняная панамка, какие летом носят интеллигентные бабушки, покрывает его голову.
Его босые ноги, голая грудь и руки — все поросло густыми волосами. Небритое круглое лицо казалось мохнатым, отчего он походил на большую обезьяну. Пот стекал по его лицу, плечам и груди, оставляя извилистые грязные дорожки, и блестящими каплями падал на пыльный раскаленный асфальт.
На тележке стояли фанерные чемоданы, перевязанные веревками, ремнями, проволокой, лежали пестрые узлы, полосатые перины, железные части кроватей, панцирная сетка, новая большая кадушка, в каких солят на зиму капусту, и другая кадушка, поменьше, выкрашенная голубой краской. В голубой кадушке росла комнатная пальма. Под узорной сенью пальмы на самой вершине воза стояли две большие клетки с серыми и пестрыми кроликами.
Удивительно, как один небольшой человечек может тащить столько вещей и еще бодро покрикивать хриплым голосом:
— Не тушуйся, хозяин. Культурно довезем.
Конечно, над забором сейчас же показалась огненная Васькина голова. Смешно двигая своей репкой, он дурашливо пропищал:
— Рикша!
За тележкой шли толстая женщина с очень белым лицом и тоненькая загорелая девчонка в новом красном платье. Она несла большую гипсовую собаку, прижимая ее обеими руками, как ребенка.
Женщина шла спотыкаясь и покачиваясь, как слепая. На ней было надето тонкое желтое платье. Синее суконное пальто она несла на руке. Другой рукой держала черный дождевой зонтик, загораживаясь от солнца. Было видно, что она умирает от жары.
А девчонка — Володя это сразу определил — была вредная. Она задирала широкий нос и при этом так презрительно щурила глаза, что, казалось, смотрит на окружающий ее мир своими круглыми ноздрями. Хотя гордиться ей было совершенно нечем. Платье на ней короткое, коленки острые и загорелые, ноги сплошь в белых царапинах. И шляпка на ней смешная: желтая, соломенная, с пучком тряпочных цветов. А из-под шляпки, как будто сделанные из той же соломы, торчат две жидкие косенки, завязанные розовыми бантиками. Один бантик развязался, и длинная ленточка подрагивает на ходу.
Словом, сразу видно, вредная девчонка, что она сейчас же и доказала.
Как только Васька пропищал на заборе, девчонка еще выше задрала свой нос и звонко, на всю улицу, рассмеялась:
— Какой рыжий! Смотрите, как петух!
— Малявка! — завопил оскорбленный Васька и для убедительности показал язык. — Э-э, малявка!..
Володя тоже засмеялся.
В самом деле, Васька, когда сидел на заборе, очень напоминал яркого петуха.
— Стой! — вдруг скомандовал унылый человек таким гулким басом, что Володе показалось, будто голос ударил из большой кадушки, стоящей на возу.
Голодным взглядом он осмотрел дом, Володю, рыжего Ваську и спросил:
— Чей это будет дом?
— Наш, — ответил Володя.
— А вы-то чьи? — прогудел унылый человек, и не успел еще Володя ответить, как из калитки выбежала мама.
