Евгения Изюмова - Аттестат зрелости
Наконец, Светлана, справившись с яичницей и чаем, удивительно вкусным и ароматным, улучила момент и сказала:
- Антонина Павловна, а вы помните своего брата Михаила?
- Мишу? - переспросила старушка. - А как же! Он у нас видный был парень, и работник - золотые руки. А как пел, бывало, всё внутри переворачивается. А уж если плясать пойдёт... - старушка пригорюнилась, задумалась о чём-то своём, спохватившись, укорила: - Что же вы сразу не сказали, что про Мишу пришли спрашивать?
- У вас были еще братья?
- Были, были... Четверо нас было у матушки. Вася под городом Сталинградом погиб. Нам как принесли казённую бумагу, так матушке нашей шибко плохо было в тот день, сильно она убивалась по ём. Еще один мой брат, Ванюша, до войны помер, царствие ему небесное. Миша в парке нашем похоронен. Их, красноармейцев, которых белые порешили, сначала возле станции похоронили, а уж потом, не помню когда, выкопали да в парке схоронили, - она опять задумалась. - Да и мой-то мужик с войны тоже не вернулся. Это уж потом я опять замуж вышла. Дед-то мой, второй который, старшеньких моих не забижал, любил их, как родных, - Антонина Павловна вытерла кончиком головного платка, белого в чёрную крапинку, уголки глаз, где заблестели слезинки.
- Я вот вам чего покажу... - тяжко встала с табурета баба Тоня, совсем не похожая на ту женщину, что легко и быстро металась между столом и печью по кухне, и ушла куда-то в комнаты.
Она вернулась, торжественно неся перед собой чёрную шкатулку с инкрустацией из поблекшей, когда-то разноцветной соломки, и подала шкатулку Светлане, почувствовав в ней старшую, а сама опять занялась печкой, что-то двигала там, переставляла с места на место, вытирая порой платком глаза.
Светлана открыла шкатулку. Там лежали, завернутые в чистые тряпицы, несколько орденов и медалей. На самом дне - стопка стянутых резинкой наградных свидетельств.
- Дай, погляжу... - Олег взял один из узелков, развернул, и на ладони у него рубиновым светом зажёгся орден Красной Звезды.
- Ой, - пискнула Настя, увидев орден, а Олег на вытянутой ладони повернул орден к окну, и в пяти его лучах зажглись огоньки.
- Это Васин, - тихо сказала баба Тоня. - Там есть ещё медаль. Нам его награды друг привёз. Это уже потом, после казённой бумаги. В нашем городе в госпитале лечился. Знаете, на кладбище у самых ворот памятник стоит? Солдатик там со знаменем вылеплен... Это им, сердешным, кто в госпитале умер. Братская могила там... Ну, а друг Васин вылечился, к нам заходил. Очень рад был, что нас нашел... А остальные медали – деда моего, - старушка присела рядом с ними на табурет, замолчала.
- Геройский у вас был брат, Антонина Павловна... А вы не помните, в какой он школе до войны учился?
- Помню, как же... В школе возле почты. Олежка, ты никак там учишься?
Олег кивнул.
- Где же ему было ещё учиться? Одна тогда школа была.
- Антонина Павловна, мы музей хотим в школе открыть.
Рассказать о ребятах, кто учился у нас, а потом погиб. Фотографии собираем, с родными разговариваем, награды просим подарить, если есть. Вы не могли бы нам дать фотографии Васи и Михаила?
- Мишиной карточки у меня нет, а вот Васина есть, - старушка вновь ушла из кухни и принесла маленькую фотографию, какую раньше приклеивали на паспорт, - а больше нет. Не было тогда обычая сниматься, да и денег не было. А это он на паспорт снимался. Друг говорил, что Вася высылал нам с фронта карточку, да не получали мы того письма, затерялось где-то. Охо-хо, - вздохнула старушка. – Люди тогда терялись, не то, что письма.
- Антонина Павловна, а можно у вас на время взять эту фотографию? Мы увеличим её.
- Ну, если на время, то берите. Заодно и мне сделайте фотокарточку побольше, а то мелко тут, я плохо вижу.
- А ещё можно у вас попросить подарить нашему школьному музею Васины награды? – осторожно спросила Светлана.
- Нет. И не просите. Не дам, - твердо ответила баба Тоня. – Это памятка по Васе, а вы – отдайте! Не отдам!
- Не верите вы нам, Антонина Павловна, - погрустнела Светлана.
- Верю, не верю – моё дело, - насупила редкие брови старушка. - А награды не дам. И не просите!
- А знаешь, Олег, - сказала Светлана, когда они вышли от бабы Тони, - у меня идея возникла. А что, если ребята из поискового отряда сделают две-три экскурсии по городам-героям? Я бы со своими пионерами в Волгоград съездила, туда, где Василий Зыбин погиб.
- Кто же вас пустит? – возразил Олег. – Да и деньги нужны.
- А мы в каникулы, за половинную стоимость.
- Ну ладно, билеты – за половинную стоимость. А кто ребят с тобой отпустит? Это тебе не лыжная прогулка в лес.
- А классные руководители на что? У моих ребят классный руководитель – Елена Викторовна, молодая, чего ей не поехать?
- Ишь ты, «поедет»! – проворчал Олег. – За вашим классом и другие потянутся, но не все же классные руководители смогут поехать. А ребята потом обижаться будут, что вы поедете, а другие – нет.
- На то ты и секретарь комсомольской организации, чтобы всё уладить и организовать! – подмигнула озорно Светлана. – Или ты способен только одни планы переписывать? А организовать духу не хватает? Да ведь можно туристические путёвки ребятам на каникулы достать, а там свои руководители есть, да ещё из родителей кто-то сможет поехать. Можно же деньги попросить на заводах, где родители работают!
Олег спорить не стал.
Известие о производственной практике на заводе в десятом «Б» было воспринято по-разному. Парни обрадовались. Как же, один день в неделю не учиться: хоть и надо, хоть и экзамены, а так надоедает эта учеба на десятом году. Девушки недовольно загудели - не хотелось рано вставать, не хотелось ехать на край города, не хотелось возиться с металлом...
И лишь двое из всего класса это известие встретили равнодушно - Окунь и Осипова. И оба заранее знали, что не будут ездить на практику. И у Васьки, и у Виктории само слово «завод» вызывало некоторое отвращение. С Окунем никто не разговаривал, и он совсем не горел желанием видеть одноклассников, объявивших ему бойкот, ещё и на заводе. А Осиповой была ненавистна даже сама мысль - испачкать руки в машинном масле.
Про таких, как Виктория Осипова, иногда говорят: «Родились с золотой ложкой во рту». С золотой не с золотой, а уж с серебряной - точно: единственная дочь. Виктория из всего обилия известных ей механизмов лучше всего умела пользоваться магнитофоном, телевизором и легковым автомобилем.
Правда, своего автомобиля у Осиповых не было. Отец, хоть мать и часто заговаривала об этом, не стремился к приобретению автомобиля, считал, что нет надобности - есть служебный. Но водить машину Виктория умела - научил шофер отца, симпатичный узбек Карим, который при знакомстве назвался Костей. Да он и не был похож на узбека - светловолосый, бледнолицый, лишь глаза, чёрные, яркие и жадные, были отцовские, а в остальном Карим походил на мать, русскую женщину.
Карим охотно учил Викторию водить машину, имея в уме своё, и, может быть, сказал бы ей об этом «своём», да отец, заметив его слишком пылкие взгляды на Викторию, заменил шофёра. И отца стал возить тихий паренёк Ваня. Мать долго сожалела об этом - узбек ей нравился необыкновенной услужливостью.
Ваня не учил Викторию водить автомобиль, но исправно, как и Карим, возил мать на рынок, в магазины и другие места. Как ни сопротивлялся иногда отец, мать вызывала Ваню для личных поездок. Вернувшись, приводила Ваню на кухню, забирала покупки, которые он нёс, а ему давала кулек с пирожками или с конфетами, как плату извозчику. Ваня краснел, неловко брал пакет и гремел сапогами вниз: ему было стыдно.
Пользовалась услугами солдата-водителя и Виктория. Однажды, усаживаясь в машину, она сказала:
- Привет, медвежонок-ямщичок, - фамилия у Вани была Медведев.
Ванино лицо перекосила злоба, но солдат сдержанно тронул с места «Волгу», ничего не сказал, а на следующий день за рулем отцовской машины сидел другой шофёр. Отец, недоумевая, рассказал, что почему-то Ваня попросил отправить его обратно в автобат. Ваню отец уважал, просьбу его выполнил и долго потом о том сожалел, считал, что лучшего шофёра у него ещё не было, - любил машину, холил, как живую.
А здесь, в Верхнем, отец ездил на юрком широкорылом «газике». И погрузневшая мать с трудом садилась в машину, ступая на высокую подножку, да и отец почему-то строго ей заявил, что использовать служебную машину в личных целях больше ей не позволит.
Без «нужных» людей Виктория не могла. Она желала, чтобы вокруг всё вертелось, кружилось, чтобы на неё смотрели с восторгом и обожанием, восхищались её умом - что ж, она была и впрямь не глупой; замечали её красоту - потому всегда тщательно следила за своей внешностью, и едва начала посещать парикмахерскую, научилась быть постоянной клиенткой у лучших мастеров, это было и нетрудно: иногда выполняла просьбу купить что-то в гарнизонном магазине. Платья всегда ей шила мать по самым модным фасонам, потому Виктория почти всюду была законодательницей мод - гарнизонные модницы, увидев на ней новое платье, шили себе такие же. Но если они могли шить такие же платья, то никто не мог так связать новый свитер, кофточку, как Виктория - вязать она любила, умела и была очень изобретательна при этом.
