Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.
— Надо в его организацию сообщить, — предложил Глеб Васильчиков, парень из Харькова.
— В газеты надо написать, вот что! — крикнул Виктор. — Пусть все знают!
Ребята зашумели.
— И в газеты и в ЦК комсомола.
— А если матери его написать: вот какой у вас, тетенька, сын подлец, а?
— Мать здесь при чем?
— А пускай воспитывает лучше! Не растит подлецов!
— Смалодушничал он, может, еще сам вернется, — раздался чей-то неуверенный голос.
— Вернется. Жди! — захохотал Виктор. — Такие не вертаются!
Светличный молчал. По привычке он еще вслушивался в то, как «народ шумит», — хорошо шумит, искренне! — а думал о себе. Он не мог понять поступка Братченко: билетом не швыряются. Он не мог понять и того, как можно убежать с шахты: с поста не бегают. Да и куда? Разве от себя, от своей совести убежишь?
Но невольно подумал он, что сейчас он мог бы быть не здесь, а в Харькове. В Харькове — весело. Он уехал как раз перед пленумом. Поговаривали, что его хотят вторым секретарем горкома... Многие удивились, когда узнали, что он сам вызвался ехать на уголь.
Но его никто не удерживал, не посмел удержать: он ехал по мобилизации. Это святое дело.
Был ли это только порыв, горячая минута? Собрание, правда, было жарким... И он, конечно, поддался настроению. Сейчас у койки Братченко он проверял себя.
Он вдруг вспомнил всех харьковских комитетчиков. Некоторые из них пришли в комитет с завода, другие — прямо со школьной скамьи; этих он всегда называл «гимназерами». Гимназеры как-то удивительно быстро старели, становились важными и солидными Он представил себе их здесь, в общежитии, на шахте, — и засмеялся. Нет, он поступил правильно, верно. Нельзя все других агитировать, других посылать. Надо сначала самому хлебнуть жизни, а потом... Но что с ним будет потом, он и сам не знал. Да и рано было об этом задумываться!
Он заметил, что «народ» притих и смотрит на него; ждут, что он решит. Они уж без собрания избрали его своим вожаком. Он рассердился. Зачем ему это бремя? Он сюда не в комитет приехал, а в забой. Нет уж, увольте! Тут свои комитетчики есть.
Но он сам знал, что непременно влезет, вмешается во все. Не может он не вмешаться, не такая натура! Да и что, в самом-то деде, прятаться он сюда приехал, что ли? Он воевать приехал. Еще разобраться надо, отчего у них тут прорыв, отчего тут с шахты люди бегают...
Он сказал:
— Можно и в ЦК и в газеты написать! — Сделал паузу. Потом посмотрел на всех своими колючими глазами и прибавил: — А главное, пусть каждый у себя на носу запишет. Да зарубит! Ну, кто теперь следующий? — Он давно заметил, что Андрей молчит, и уткнулся прямо в него. — Ты теперь, Воронько?
— Я не убегу... — хмуро ответил Андрей.
— Кто тебя знает! — усмехнулся Светличный, но усмешка вдруг вышла у него доброй. — Вот что, ребята! — тепло сказал он. — Надо нам, наконец, подружиться...
Вошел взволнованный Стружников, секретарь комсомольского комитета шахты. Он уже знал о происшествии.
— Как же это вы не углядели, ребята? — прямо с порога крикнул он.
В чужую душу не влезешь! — виновато пробурчал Мальченко.
— Значит, нет у вас настоящей комсомольской дружбы! — сказал секретарь. — Друг друга не знаете...
— Организации у нас и то еще настоящей нет... — отозвался Светличный.
— И в самом деле! — вскричал Виктор. — Как-то беспартийно мы живем.
— Организация на шахте есть, — обиженно сказал секретарь, — зачем держитесь особо? Надо вам скорее с нашим народом смешаться. Мы на вас сильно рассчитываем, — и он посмотрел на Светличного.
— Работать нам скорей надо! — закричал Виктор. — Что нас все как экскурсию водят! Сбежишь с тоски...
— Верно! — поддержал и Светличный. — Канителимся долго...
— Сегодня к вам придут и разобьют по профессиям, — пообещал Стружников, — А завтра уж и в шахту!
— Только я в забойщики! — торопливо выкрикнул Виктор. — Никуда больше не хочу.
Все зашумели вокруг секретаря, о Братченко и забыли. Его билет так и остался сиротливо лежать на подушке.
Уже уходя, Стружников забрал его с собой.
Виктор попросился в забойщики, потому что слышал, что это самая почетная профессия на шахте. Его просьбу уважили, он был парень сильный, рослый. Не желая отставать от приятеля, попросился в забойщики и Андрей. Им пообещали, что завтра же их свезут в шахту и приставят к мастерам учениками.
— Поучитесь немного обушком-то владеть, а там и сами план получите.
— А учиться долго? — спросил Андрей.
— Да оно-то долго, да теперь долго нельзя. Прорыв! — ответили ему. — Не хватает забойщиков. Нет, вам учиться долго нельзя.
— А нам и не надо долго, — засмеялся Виктор.
Назавтра они были уже на наряде. Виктор попал в ученики к Мите Закорко, кучерявому пареньку, которого они уже видели в первый раз в шахте. На свету он действительно оказался рыжим.
— Вот тебе, Митя, ученик! — сказал начальник участка, представляя Закорко Виктора, и усмехнулся. — Тоже, видать, такой же, как ты, артист. Поладите! — Начальник участка считал себя психологом.
Андрей достался пожилому, молчаливому забойщику Антипову.
— А это тебе ученик, Антипов! — сказал начальник участка.
— А, ну пускай... ничего... можно... — равнодушно промолвил Антипов.
— Значит, ты его поучи, как обушок держать, как зубки заправлять, как рубать уголь...
— А чего ж... можно... конечно... Ну-ну!.. — И Антипов молча пошел из нарядной. Андрей за ним.
Так же молча пришли они в забой.
Антипов привычно, по-хозяйски стал устраиваться в уступе, готовиться к работе: повесил лампочку, положил поудобнее мешочек с зубками, проверил, на месте ли лес.
Потом сел, посмотрел на ученика и почесал в затылке. Вот что с этим предметом делать, он и не знал
— Значит... э... — нерешительно сказал он, — это уголь... а это обушок... опять же зубки...
— Понимаю, — прошептал Андрей.
— Д-да... Конечно... хитрость не велика... Ну-ну!.. Чего ж еще тебе?.. А? — Он вопросительно посмотрел на него.
— А я не знаю... — смутился Андрей.
— Да-да... история... а мне работать надо... видишь, как оно, дело-то!..
— А вы работайте! А я погляжу.
— Во-во! — обрадовался Антипов. — А ты погляди! Я-то... языком не того... не очень... Я уж тебе... обушком покажу...
И он стал рубать уголь, а Андрей смотреть.
За обедом он встретился с Виктором. Виктор был недоволен.
— Что в самом-то деле! — возмущался он. — Отдали меня в ученики к мальчишке. Только фасон ломает, себя показывает, а толку — грош.
Оказывается, они сразу же переругались. У обоих характер был петушиный. «Артист» стал выхваляться. Виктор его круто обрезал.
— Так и проругались всю упряжку! — мрачно заключил Виктор. — Ну, а твой как?
— Мой — ничего! — вздохнул Андрей. Потом вспомнил, как работал Антипов, и прибавил: — Нет, мне с моим хорошо!
Он и в самом деле скоро полюбил своего учителя. Антипов оказался мужиком добрым, хоть и молчаливым. Объяснить он Андрею действительно ничего не умел, а работал хорошо, старательно.
И, глядя на него. Андрей уже многому научился, и прежде всего — порядку в забое.
— Это дом... дом мой... тут живу... — по-своему, косноязычно объяснял Антипов. — А там, — показывал он вверх, на-гора, — там хата... там сплю... Только!
Поведал он Андрею и свой заветный секрет — как затачивать зубки. Тут он даже воодушевился, видно, это и знал хорошо и любил.
Глядя на него, научился Андрей и крепить и теперь часто сам крепил за Антиповым: забойщик раза два проверил его крепь и больше проверять не стал.
А как рубать уголь — этого он Андрею объяснить не умел.
— Рубай... вот... Вот так рубай... ну...
Но уголь не давался Андрею. Он рубал что было мочи; гекая, со всей силой ударял обушком по углю, будто топором по дереву, а толку не было: уголь крошился, отваливался неохотно.
Андрей приглядывался к учителю, он хотел подсмотреть, в чем же он, этот заветный секрет мастера. И уловить не мог. Антипов рубал неторопливо, казалось, вполсилы, а уголь тек да тек из-под обушка ровной, веселой струйкой или вдруг отваливался большой глыбой и с грохотом падал вниз.
Однажды Андрею показалось было, что дело у него пошло. Он увлекся, разгорячился — уголь потек! Самозабвенно рубал он и рубал, вспотел даже и вдруг услышал над ухом резкое, отрывистое:
— Брось!
Он оглянулся: перед ним был Прокоп Максимович.
— Брось! — брезгливо приказал он. — Чего зубок зря тупить! — И Андрей растерянно опустил обушок.
— А теперь смотри сюда! — скомандовал Прокол Максимович и поднес свою лампочку к пласту (к «груди забоя», как говорят шахтеры). — Ну? Что ты тут видишь?
— Уголь... — неуверенно пробормотал Андрей.
— Уголь! — усмехнулся мастер. — А в угле что? Ну, внимательнее смотри!
Андрей всмотрелся: он увидел тонкие жилки, прожилки, трещинки в пласту, сложный рисунок морщинок, словно он смотрел на лоб старого, умного и хорошо прожившего свой век человека.
— Ну? Что видишь?
— Жилки вижу... трещинки...
— А ты гляди теперь, как эти трещинки идут. Ну? Видишь?
