Владимир Тендряков - Собрание сочинений. Том 4. Повести

Отдельные выступления не могли изменить официального отношения к повести. Отвечая на письмо одного из своих читателей по поводу «Кончины», В. Тендряков отмечает: «„Кончину“ до сих пор считают „идейно порочной“. От нее сейчас шарахаются все издательства, и нет никакой надежды, что она выйдет книгой». (Архив. Письмо к Т. Пересунько, г. Николаев.)

Судя по потоку писем, повесть быстро нашла дорогу к читателю. Коллективные письма от студентов, читателей библиотек, письма-исповеди, письма людей, прошедших «лыковские университеты», — эти документы эпохи сами по себе могли стать предметом изучения.

«…Мне кажется, что Вами созданы новые литературные типы, — пишет Л. Краловский из г. Кирова, — и, если они существовали раньше, то Вы их творчески оживили. Читаешь Вашу книгу и все время проверяешь себя и, конечно, хочется быть лучше».

«„Кончина“ — огромная удача автора и журнала. Эта вещь очень нужна нам сегодня. Хотя чувствую, что ударят по ней из всех орудий» (Томаринцев, Рязань).

«Читая эту повесть, все время останавливался, чтоб прислушаться к собственным взбудораженным мыслям и воспоминаниям. За образом Ивана Слегова стоят реальные Иваны с перебитыми хребтами, которые и поныне вынуждены служить Лыковым. Вы правы, Лыков умер, но он жив, он стал привычкой, с которой люди легко не расстанутся». (А. Орлов, Ленинград.)

«Уважаемый единомышленник! Ваша повесть — безусловная историческая правда. Пусть люди знают, что было хорошо, а что плохо. Знают и думают». (И. Выродов, Куйбышев.)

«Когда мои внуки спрашивают меня, как, по каким книгам изучать историю страны, я им всегда в первую очередь называю „Кончину“». (Б. Зейгарник, Москва.)

Чем категоричнее была оценка критики, тем с большим упорством авторы писем доказывали необходимость этой вещи для духовной жизни страны. «Идите своим путем. И с каждым годом у Вас будет больше и больше единомышленников». (Батанов, библиотекарь, г. Калинин.)

В читательском многоголосье попадались письма, продиктованные открытой неприязнью к автору. Например, письмо сотрудников одного краеведческого музея: «Впечатление от повести удручающее. Чему она учит молодежь? А наши идеалы? Крайне возмущены позицией писателя. Хотелось бы знать, как могло случиться, что такой „троянский конь“ — повесть „Кончина“ — попал на страницы журнала „Москва“»? Были и письма-окрики, требующие призвать автора к порядку.

В архиве В. Тендрякова сохранились писательские отзывы на «Кончину».

Даниил Гранин писал: «Дорогой Володя! Поздравляю тебя с отличной книгой! Давно я не читал такой крепкой вещи, где все сжато, стиснуто, собрано, так что видно и микро и макро. Молодец. Твой Д. Гранин».

«„Кончина“ — самая радиоактивная твоя книга. Она вызывает такой душевный взрыв, что долго ходишь с огромной болью, от которой прозреваешь. Воронов H.». Оценил повесть и Кайсын Кулиев: «Дорогой Володя! Много месяцев хожу под впечатлением твоей книги. Это, конечно, одна из самых настоящих вещей, которые мне пришлось прочесть за всю жизнь. Прими мое огромное спасибо. Думаю, если б ты больше ничего не написал, кроме этой книги, — все равно твое место было бы прочно-напрочно в нашей литературе».

Сохранил Тендряков и телеграмму из Вологды: «Прочитал „Кончину“ и не могу прийти в себя. По-моему это самое сильное произведение литературы последних лет. Радуюсь и горжусь земляком. В. Невзоров».

Время внесло свои коррективы в оценку повести, приблизило ее к нашим дням. Топ критики со второй половины 70-х годов изменился. Наше прошлое требовало внимательного изучения, и «Кончина» стала нужной в этом процессе осмысления истории.

В своей книге «Час выбора» Игорь Золотусский писал: «„Кончина“ скорей конспект романа, но как всякий конспект он плотей, плотен по изображению и по мысли, которая, впрочем, сама по себе здесь почти не существует, а растворяется в изображении, исчезает в нем. Три десятка лет русской истории впрессовывает В. Тендряков в две с небольшим сотни страниц… В образах и картинах этой повести прорезаются образы и черты эпоса» (М., «Сов. пис.», 1976).

Почти 20 лет спустя после выхода повести в журнале «Вопросы литературы» появляется статья Л. Вильчик «Вниз по течению деревенской прозы». Подробное место в ней отведено анализу «Кончины»: «Стремление максимально уплотнить и философски укрупнить изображение придает реалистической по материалу повести некий символический, притчеобразный характер, неожиданно роднящий ее с такими явлениями в мировой литературе, как „Осень патриарха“ Гарсиа Маркеса. Явная метафоричность основных линий повести, прежде всего история бывшего антагониста Лыкова — бухгалтера Слегова, человека с перебитым хребтом, становящегося интеллектуальным придатком своего победителя, а равно и описание гипертрофированной сексуальности Лыкова — почти мифологическая сплетенность темы власти и вожделения, — все это позволяет говорить о том, что „Кончина“ — явление не совсем типичное в деревенской прозе… Синтез бытописания и философской притчи дал писателю ключ к более глубокому и масштабному осмыслению истории села. Созданный Тендряковым „конспект романа“ скорее обнажает вопросы, нежели отвечает на них. Но именно эти вопросы, поставленные предельно резко, активно исследуют „деревенщики“». («Вопросы литературы», 1985, № 6.)

В «Кончине» необходимо выделить еще один аспект, который часто оставался вне анализа. Прошлое и настоящее для В. Тендрякова важны только в едином контексте с будущим. Что дальше? Что за чертой Лыкова? В «Кончине» писатель впервые делает попытку прогнозировать это будущее, пытается разглядеть ростки новых социальных взаимоотношений, которые уже появились в недрах лыковской державы. Их носители Лыков-младший и колхозники деревни, совершившие «Петраковское чудо».

В 1972 году, в журнале «Дружба народов», Тендряков публикует очерк «Новый час древнего Самарканда», считает его принципиально важным в своих социальных поисках. То, что в повести доказывается системой художественных образов, в очерке приобретает форму публицистических выводов. «Нельзя мечтать о взаимопонимании, если основные человеческие отношения — трудовые, будут строиться по принципу: приказываю — исполни. Думать необязательно». «Предельное внимание общества к личности — это и есть, наверное, наивысший коллективизм. Добавим, человеческий коллективизм, а не муравьиной кучи». Средствами прозы и публицистики В. Тендряков утверждает одно из своих главных положений, — экономика не может рассматриваться вне сферы нравственности, иначе все ее достижения будут сведены на нет.

«Кончина» издавалась во Франции, ГДР, Польше, на языках союзных республик.

Впервые — в журнале «Наш современник», 1973 г., № 2.

В повести, которая тематически еще тяготеет к «Кончине», находясь с ней как бы в одном регионе, все отчетливее проступают черты нравственно-философской прозы, которая станет определяющей для всего последующего творчества писателя.

В основу повести лег автобиографический материал последнего года войны, когда писатель после тяжелого ранения вернулся на Родину и так же, как его герой Женька Тулупов, в составе бригады колесил по обескровленным, голодным северным деревням, добывая хлеб и фураж, необходимые фронту. Воспоминания об этом периоде вошли в книгу Ю. Томашевского «Вчера и сегодня». (М., «Сов. пис.», 1986.)

«„Три мешка сорной пшеницы“ — повесть трагедийная. Она исполнена глубочайшего уважения, боли и сочувствия к людям, выдержавшим испытания голодом, холодом и тяжелым трудом и при этом сохранившим, как говорит в повести председатель сельсовета Кистерев, совесть живой». (Кузнецов Ф. «Суд совести». — «Лит. Россия», 1973, 14 декабря.)

«Литература, которая не заставляет думать, не нужна жизни», — говорил Тендряков в своем выступлении по Берлинскому радио в 1975 году. Напряженный поиск истины составляет главный внутренний стержень повести. Мечта и действительность, добро и зло, все разрушающая догма и человечность — вот полюса, между которыми разворачиваются драматические события в Нижней Ечме. Жизнь подвергает проверке все ценности, мнимые и реальные, и высшей «нравственной мерой вещей и событий остается совесть». (Эльяшевич Ар. «Горизонтали и вертикали». Л., «Сов. пис.», 1984.) «Многозначность, допускающая разные степени постижения мысли», позволила А. Бочарову называть эту повесть — «повестью-параболой», обязательным свойством которой становится философское осмысление действительности. (Бочаров А. «Филологические науки», 1980, № 5.)

В статье «Женька и Евгений Тулупов» Д. Гранин пишет: «Повесть „Три мешка сорной пшеницы“ сразу привлекла внимание читателя и критики своей драматичностью и резкостью. Для прозы Тендрякова характерен интерес к конфликтам трагическим. Он не избегает их, он идет к ним с мужеством подлинного оптимизма». («Комсом. правда», 1975, 13 февраля.)