Виталий Закруткин - Сотворение мира
— Не настаивай, товарищ комбриг, — уперся Федор, — эскадрон поведу через линию фронта в конном строю. Не для того мы три года ходили за конями как за детьми, последним куском хлеба с ними делились, чтобы вы их тут за месяц ухайдакали, в калек превратили. Пойми, Аким Никифорович, мы все хотим вернуться на Большую землю, как подобает кавалеристам: «конно и оружно», со знаками различия и под эскадронным штандартом.
В конце концов Петров уступил:
— Ладно, гусар, не будем ссориться напоследок. Ни пуха тебе, ни пера. Спасибо тебе, Федя, и всем твоим конникам за отвагу, за верность. Мы в долгу не останемся — поможем вашему переходу, оттянем фрицев на себя…
Готовить эскадрон к переходу через линию фронта Федор начал за двое суток. Бойцы чистили карабины и сабли, надраивали суконкой пуговицы гимнастерок, до отвала кормили и купали лошадей, стриглись, брились и купались сами, сменили белье. На исходе последнего дня сосредоточились в заболоченном лесу, до которого отчетливо доносились грозовые перекаты советской артиллерии, а справа слышались залпы немецких пушек. Ночью сюда же пришли Петров и Хомутников. Перед расставанием присели вместе с Федором на сухое бревно. К ним присоединился и старшина эскадрона Иван Иванович Кривомаз. В темноте светились четыре цигарки.
Ночь была тихая и душная. Назойливо жужжали комары. Меж ветвями деревьев сверкали зарницы.
Аким Петров протяжно зевнул и сказал, не обращаясь, собственно, ни к кому:
— Небось не терпится хлопцам до своих добраться, секунды считают.
— Еще бы! — отозвался степенный Кривомаз. — Три года мотаться у черта в пасти, сознавая, что тебя в любой момент могут вздернуть на виселицу, это не у тещи блинами угощаться.
— Ты что ж, Иван Иванович, полагаешь, что войскам легче, чем нам? — спросил Хомутников.
— На войне, товарищ комиссар, всем не дюже легко, — рассудил Кривомаз, — а только когда рядом с тобой и за спиной твоей — свои, когда ты знаешь, что после тяжелых боев подразделение твое отведут на поправку во второй эшелон, и кормят тебя нормально, и оружием обеспечивают, а ежели ты ранен — чистая койка в госпитале найдется и врачи за тобой присмотрят — нужные лекарства дадут, а после госпиталя можешь даже в отпуск съездить, родных своих повидать, — это совсем иной коленкор, чем у нас тут…
В звездном небе с грозным гулом проплыли на запад тяжело нагруженные бомбардировщики. По небосклону скользнул и тотчас же погас бледный луч прожектора. Тявкнули и умолкли немецкие зенитки.
— Наши полетели, — определил Петров. — На слух — не меньше полка.
— Чай, не сорок первый год, — отметил Хомутников, чиркая трофейной зажигалкой. — Теперь наши не только полками, а и дивизиями летают. Пусть почухаются фрицы…
Федор сидел молча, слушая товарищей. С нетерпением поглядывал на фосфоресцирующий циферблат часов.
— И тебе невтерпеж? — спросил его Петров.
Он ответил не вдруг. Встал с бревна, походил, потом присел на охапку скошенной травы и лишь после того заговорил тихо:
— Конечно, я тоже, как все, и волнуюсь и радуюсь. А к этому прибавляется и еще что-то, похожее на вину перед теми, чьи могилы рассеяны по здешним лесам от Западного Буга до Березины. Мы вот уходим, а они остаются здесь. И хоть я отметил в своей записной книжке место каждого захоронения, а все же сомневаюсь: найдут ли родные после войны хотя бы эти могилы?
— Найдут, товарищ политрук, — убежденно сказал Кривомаз. — Ну, а если какую могилу и не обнаружат, что ж поделаешь? Война есть война.
— Хватит, братцы, наговорились! — перебил старшину Петров. — Пора за дело!
Он пересел к Федору, на кучу травы, включил карманный фонарик. Оба они склонились над картой, прикрывая луч фонарика полами плащей.
— Давай, гусар, для верности повторим все еще раз, — озабоченно гудел Петров. — Значит, ровно в половине второго я начинаю заваруху вот здесь. Через двадцать минут отряд Митрофана Чубарова откроет стрельбу левее тебя. Ты начинаешь переправу через Птичь в три часа, тютелька в тютельку, и плывут твои гусары молчком — без выстрелов, без криков. Кони у вас добрые, они вынесут на восточный берег мигом. После вы двигаетесь вот в этом направлении, опять-таки без всякого шума, и выходите к той церквушке, которая указана командующим армией. Так?
— Все так, Аким Никифорович, — подтвердил Федор. — Перетакивать не будем. Разве что противник вынудит…
— Тогда давай прощаться, — предложил Петров и сгреб его в свои могучие объятия.
Обнялся Федор в кромешной тьме и с Хомутниковым. А расторопный старшина тем временем уже выстроил эскадрон и доложил вполголоса:
— К маршу готовы, товарищ политрук…
Они поехали рядом — впереди эскадрона. Отдохнувшие кони шли резвым, машистым шагом. Шуршали буйные июньские травы, назойливо зудели комары, изредка трещала под конским копытом сброшенная деревом сухая ветка, но над тихими этими звуками все больше брала власть гулкая разноголосица переднего края необъятного фронта.
Иван Иванович Кривомаз, тщательно разведавший маршрут за два дня до выступления, вел эскадрон уверенно. Время от времени предупреждал Федора:
— Пригнитесь, товарищ политрук, — сук сейчас дорогу перегородит… Тут направо надо взять… Сейчас впереди будет болотце, оно мелкое…
Аким Петров и Митрофан Чубаров завязали отвлекающий огневой бой, как было условлено: первый ровно в два тридцать, второй — в два пятьдесят. Сначала им лихорадочно отвечали немецкие пулеметы. Потом подключилась и артиллерия. Эскадрон в ту пору уже достиг берега Птичи и, спешившись, укрылся в густом ольшанике.
— Рушай, Иван Иванович, пора! — распорядился Федор.
Полтора десятка наиболее сноровистых кадровых кавалеристов во главе с Кривомазом, лежа на конских спинах и приподняв над водой карабины, поплыли на восточный берег. Следом за ними начал переправляться эскадрон. Новая кобылица Федора стала пританцовывать у самого уреза воды, но он шпорами и резким движением повода послал ее в реку. Кобылица свечкой взвилась на дыбы, бросилась в воду и, пофыркивая, поплыла за другими лошадьми.
— У, балерина! — проворчал Федор. — Отодрать бы тебя плетью!
За хлюпаньем воды и фырканьем лошадей прорезались иные звуки: частое посвистывание пуль. Федор с тревогой подумал: «Нащупали, что ли?»
Одним прыжком кобылица вынесла его на берег и, тяжело дыша, стала как вкопанная. Подъехал Кривомаз, тихо спросил:
— Вы, товарищ политрук?
— Я, Иван Иванович, — так же тихо отозвался Федор. — Что за стрельба? Откуда стреляют? У тебя все целы?
— Целы, — доложил старшина. — А стреляют немецкие мотоциклисты. Их с десяток, не меньше. Должно быть, берег реки прочесывают. Нас не обнаружили, но приближаются сюда. Чего будем делать, товарищ политрук? Может, пропустим их или как?
— Нечего с ними церемониться, — накаляясь злостью, сказал Федор. — Коноводам отвести лошадей левее. Остальным приготовиться к бою. Огонь открывать по моему сигналу.
Спешившись, он передал повод Кривомазу. Старшина исчез в темноте. Тарахтенье мотоциклетных моторов то затихало, то возникало гораздо ближе. Федор понял, что немцы движутся по неширокой тропе вдоль берега.
Спешенный эскадрон затаился в зарослях камыша. Пули секли камышовые метелки, свистели над головами бойцов. В последнюю минуту Федору подумалось, что лучше бы, пожалуй, расположить засаду наверху, укрыться за стволами деревьев, но менять позицию было уже поздно. Опоясанные огоньками длинных автоматных очередей, сея искры из выхлопных труб и отравляя чистый лесной воздух бензиновой вонью, мотоциклисты стали медленно проходить мимо Федора.
«Один, два, три, четыре, пять», — мысленно подсчитывал он. Пропустил еще троих и решил: «Пора!» Хлестнул из автомата по расплывчатым фигурам мотоциклистов широким огневым веером, от головной машины до замыкающей. И тотчас же загрохотал, засверкал огоньками весь берег реки. С металлическим лязгом и ревом мотоциклисты сбились в бесформенную кучу. Через несколько минут Федор увидел над этой кучей уцелевших немецких солдат с поднятыми вверх руками. В эскадроне потерь не было.
Пока обезоружили пленных и рассадили их в исправные мотоциклы — здоровых за руль, раненых в коляски, — на горизонте заалела утренняя заря. Выслав вперед головную походную заставу и выставив боковые дозоры, Федор приказал возобновить марш. Двигались неторопливо, держались поближе к лесным опушкам. Пушечная канонада грохотала все громче, и каждый из бойцов понимал, что заветная цель — плацдарм советской стрелковой дивизии на западном берегу Березины — с каждым часом приближается.
На дневку остановились в непролазном болоте, но отдохнули плохо, — людей и лошадей тучами осаждали комары, а разводить костры, чтобы рассеять эти тучи, Федор запретил строго-настрого. С наступлением вечера осторожно обошли занятую немцами деревню. Чтобы не создавать липшего шума, выключили мотоциклетные моторы и часа полтора тащили мотоциклы лошадьми.
