Человек-амфибия. Лучшее - Александр Романович Беляев
Зачем я не послушался голоса благоразумия? Теперь уже поздно останавливаться, но игра завела меня слишком далеко. Я устал, измотался от вечного напряжения.
Черт бы меня побрал! Лучше бы мне не бросать профессора Гере!
Война!..
Довольно! Устал смертельно. Пора кончать игру…»
Глава 14
Игра окончена
Эльза Глюк сидела в зимнем саду, вся окутанная тонкой металлической вуалью.
Приближалась гроза, и дальние раскаты грома глухо отдавались в соседнем зале. Было душно. Эльза, как всегда, думала о Людвиге и вся встрепенулась, услышав его шаги. Она очень удивилась, когда Штирнер, войдя в зимний сад, вдруг сбросил с себя металлическое покрывало и, подойдя к ней, сбросил такое же покрывало и с нее.
— Сегодня можем отдохнуть, Эльза, от этого неприятного убора. Уф! — и он с облегчением вздохнул.
Эльза давно не видела лица Штирнера и удивилась, как оно изменилось. Нос обострился еще больше, как у тяжелобольного, и еще глубже запали глаза. А волосы на голове и борода сильно отросли.
— Ты так изменился, Людвиг! Тебя трудно узнать! Штирнер усмехнулся.
— Тем лучше. Не правда ли, я похож теперь на старца пустынника? Пойдем, Эльза… Ты сыграешь мне… Я давно не слышал музыки… В последний раз…
Они вошли в зал. Эльза уселась за роялем и стала играть ноктюрн Шопена.
— Подожди, Эльза… Перестань… не то… Можно ли играть эту грустную ласкающую мелодию, когда приближается гроза?.. Ты слышишь раскаты грома? Гроза!.. Она возрождает, освежает одних и несет гибель другим… Сегодняшней ночью Штирнер умрет…
Эльза в волнении поднялась.
— Людвиг, что с тобой? Ты пугаешь меня!
— Ничего… Не слушай меня… Ты еще наслушаешься в эту ночь… Нам о многом надо переговорить с тобой… Играй скорей… Играй Бетховена — похоронный марш на смерть героя. Герой! Ха-ха-ха!
Эльза заиграла.
Штирнер ходил большими шагами по залу, ломая руки.
— Похоронный марш на смерть развенчанного героя… Говорят, Бетховен писал его на смерть Наполеона, но потом разочаровался в нем и назвал марш просто: «На смерть героя». О чем я хотел говорить? — Штирнер посмотрел на часы и сказал: — Довольно, Эльза. Минуты сочтены. Теперь поцелуй меня, поцелуй крепко, как ты не целовала еще никогда.
…Штирнер оторвался от губ Эльзы.
— Сладкий самообман!..
Часы пробили двенадцать ночи.
— Конец! — тихо прошептал Штирнер.
И в то же мгновение Эльза почувствовала, что с нею творится что-то необычайное.
Как будто сползла с нее какая-то пелена, подобная металлической сетке, которую носила она последнее время. Мысли необычайно прояснились. Она вдруг стала снова прежней Эльзой, какой была до смерти Карла Готлиба. Какие-то чары рушились. С удивлением смотрела она на большой, неуютный зал, утопающий в полумраке. Молния осветила лицо Штирнера, и она вздрогнула, увидев перед собой незнакомое, бородатое лицо.
— Что это? Где я? — спросила он с недоумением. — Кто вы?
Штирнер с болезненным любопытством следил за этой переменой.
— Это зал Карла Готлиба, покойного банкира. Стенографистка Эльза Глюк никогда не была здесь… А перед вами Людвиг Штирнер. Вы не узнали меня? Эльза!.. Я виноват перед вами и не прошу прощения. Единственно, что оправдывает меня, это то, что я действительно любил и… люблю вас… люблю глубоко и искренне…
Эльза опустилась на круглый стул у рояля и, откинувшись назад, почти с ужасом смотрела на Штирнера.
— Не смотрите так на меня, Эльза! — Штирнер потер ладонью лоб, как бы собираясь с мыслями. — Да, я люблю вас. И разве любовь меня первого толкнула на преступление? Я долго боролся с собой. Вы помните наш далекий разговор на прогулке, в лодке? Я тогда говорил о могучей силе, которой владел я. Это были не пустые слова. Я действительно обладал этой силой. Я прежде других открыл способ передачи мыслей на расстояние. В моих руках оказалась сила, которой не владел еще ни один человек в мире. И у меня… закружилась голова. Самые грандиозные планы носились в моей голове. Пользуясь этой силой, я внушил вам любовь ко мне…
Эльза с ужасом отшатнулась от него.
— Я внушил Зауеру любовь к Эмме. Я двигал людьми, как марионетками, я дергал их за ниточку, и они плясали по моему желанию. Я хотел богатства, и оно пришло ко мне. Но пока я не убедился вполне в моем всемогуществе, я был осторожен. Я шел окольными путями. Кривая! Она вернее ведет к цели. И об этом я говорил тогда, в лодке. Чтобы не возбудить подозрения против себя, я сделал так, что наследство Готлиба получил не я, а получили его вы, а я… получил вас с хорошим приданым! Ха-ха-ха!..
Расширенными глазами Эльза смотрела на Штирнера.
— Я наделал много зла людям. Но не думайте, что зло само по себе доставляло мне удовольствие. Я хотел стать великим. Мне казалось, что власть моя беспредельна. Довольно было мне захотеть славы, и люди стали бы рукоплескать мне, воспевать мои самые бездарные произведения. Но ведь это было бы в конце концов самовосхвалением, тем же самым самообманом, как и внушенная вам любовь ко мне.
И вдруг, опустив голову, с тою же горечью в голосе он продолжал:
— Я похож на Тора. Эльза, вы помните скандинавскую сагу о боге Торе? Он считал себя всемогущим, как я. Как-то забрел он в страну, где жило племя великанов. Они стали смеяться над его небольшим ростом. Тор рассердился и предложил им испытать его силу. Великаны сказали: «Выпей воду из этого рога». Он пил без конца и не мог выпить. Великаны предложили ему бороться со старухой, но он не мог победить ее, хотя от напряжения по колена ушел в землю. Рог был соединен с морем, даже бог Тор не в силах выпить море. А старуха была сама смерть. И я, как Тор, хотел выпить море, я один хотел повернуть историю человечества, навязать свою волю миллионам «капель» человеческого океана. При помощи своих машин я хотел создать нечто вроде «фабрики счастья», но я создавал только грубые суррогаты.
Штирнер нервно посмотрел на часы.
— Я, кажется, говорю не то… Так много надо сказать… Эльза, если бы вы знали, как я страдал, загнанный как зверь в темный угол, окруженный бесчисленными врагами, всегда настороже, в постоянном, неослабевающем нервном напряжении.
Если бы хоть один друг, — искренний, преданный друг был около меня… Если бы вы любили меня не искусственной, мною созданной любовью! Быть может, я бы еще боролся. Но я был одинок. Я устал… Я бесконечно устал!..
Штирнер умолк, опустив голову.
Эльза смотрела на Штирнера и
